Его распоряжение кто-то выполнил: на прошлой неделе
ему прислали несколько вариантов оформления — с разной
отделкой стен и десятком кроватей. Арек выбрал что-то серо-бежевое и велел секретарю переслать письмо исполнителям.
«Что там в результате вышло? — задумался он, медленно
поднимаясь по лестнице. — А... Переделают, если не понравится.
А вот отказываясь от лифта, я погорячился... Да, надо кого-
нибудь сгонять, чтобы трость привезли. Пока я на ровном месте
не растянулся. Не будут же парни меня на руках таскать».
От мимолетного «на руках» мысль скользнула к утреннему
эпизоду, отложившемуся в памяти отдельно от ночных
воспоминаний. Но всесторонне обдумать и проанализировать свои чувства Арек не успел. Нога все-таки подвернулась, и он не повалился на лестничную площадку только благодаря Хайнцу.
Он не оценил ни удобство кровати, ни дизайн и обстановку спальни. Все силы ушли на то, чтобы не орать, пока не подействовало вколотое обезболивающее. И шепотом
проинструктировать внимавших телохранителей:
— Валите все на меня и на коменданта. Я в кафе уехал, там с ним крепко набрался, потом полночи по саду бродил, а вы ко мне подойти стеснялись. Запомнили?
— Так точно, хаупт! — кивнул Хайнц.
Заговорщические перешептывания прервало появление новой смены, притащившей с собой недовольного врача, которому пришлось променять сладкий утренний сон на поездку за трое Ворот. Осмотрев потерявшую чувствительность ногу, лекарь мстительно отправил Арека в госпиталь для обследования. В какой-то момент захотелось закатить скандал и написать официальный отказ, но внезапно навалившаяся усталость и осознание того, что он вновь окажется обездвиженным и беспомощным, заставили выдавить хриплое согласие.
В госпитале за наместника взялись всерьез: обнаружив разрывы сухожилий и пару лопнувших рубцов, врачи уложили его в койку и ежечасно таскали на какие-то процедуры — то на прогревание, то на обертывание, то на ультразвук. Время словно повернулось вспять, возвращая его в те месяцы, когда он восстанавливался после ранения. Белые стены палаты, больничные запахи всколыхнули знакомую тоску и чувство
одиночества. А тактичная просьба сдать браслеты в специальное
хранилище — «на территории госпиталя вам ничего не грозит,
хаупт» — вызвала тщательно скрытый скрип зубов. Против
правил не попрешь, пациентам браслеты не нужны. Но
разве подчинение правилам может успокоить растрепанные
нервы?
К вечеру Арек уже жалел и о безумной ночной вылазке —
зарезали бы спящего, как нечего делать, и о разговоре с телохранителями. И если бы не выданные врачом таблетки, наверняка полночи промаялся от бессонницы. По счастью,
снотворное подействовало быстро, и он провалился в безмолвный омут искусственного сна.
Воскресенье прошло в вялом трепыхании в сетях больничного режима. Единственной радостью оказался минет, на который удалось раскрутить одного из медбратьев. Тот так мно гообещающе облизывал губы — грех не воспользоваться ситуацией. Запуская пальцы в мягкие светлые волосы парнишки, старательно трудившегося над его членом, Арек вновь вспомнил похожего на мужа туземца. Лицо недавнего любовника появилось перед внутренним взором как по заказу. И кончая, Арек уже не мог понять, кого он представлял себе на месте медбрата — покойного мужа или...
В понедельник на пост у двери палаты заступили Хайнц с Рейном — в госпитале охрану сократили до пар. Наместник дождался прогулки по больничному саду, доковылял до лавочки у фонтана и коротко и требовательно спросил:
— Ну?
— Если ваше предложение осталось в силе, то мы согласны, хаупт.
— Перейдем к деталям. Кто будет третьим?
Двусмысленность вопроса вызвала у Хайнца тень улыбки.
— На ваше усмотрение, хаупт. Мы уже два года работаем с Михаэлем — нас поставили в тройку еще при первом наместнике. Но он, скорее всего, вам не подойдет. Вы же хотите, чтобы третий был... свободным от обязательств?
— А у него кто-то есть? Кто? Выкладывай уже, а то ты меня недомолвками заинтриговал!
Больничная скука — симпатичный медбрат сегодня не дежурил — подталкивала наместника к перетряхиванию чужого грязного белья. Кино или книга не заменят беседы о чьих-то любовных интрижках, ведь вмешаться в жизнь придуманных
героев нет никакой возможности, да и компрометирующие материалы на них собирать бессмысленно.
— Михаэль... — Хайнц замялся, формулируя фразу. — Он встречается с местным парнем. Не подумайте ничего плохого. Парень ни в чем таком не замешан, в войне не участвовал по молодости, работает переводчиком в столичной мэрии. Я сам его документы видел. Там все чисто. Просто... Михаэль эту связь не афиширует. Сами понимаете...
«Приехали... — подумал Арек. — Сопляки и те соображают, что у любовников надо документы смотреть. А я даже имени не спросил. Да...»
Возможно, наместник бы мог увлечься моральным самобичеванием, но раскаяние вытеснила подозрительная мысль.
«Смотри-ка, а не меня одного к местным тянет. Может быть, тут в воздухе бактерия какая-нибудь водится? Неизвестный нашей науке вирус, который ученые обнаружить не смогли?».
Теория снимала с него вину за содеянное. От болезни
никто не застрахован. Но жертв эпидемии слишком мало, да и
доказательства существования вируса, мягко говоря, крайне неубедительны.
«Не поверит никто...»
Пришлось вернуться к обсуждению текущих фактов.
— Мгм... А как же он с ним... В смысле, где они встречаются?
В гостиницу ходят?
— Нет, хаупт. Михаэль дает Люксе деньги, а тот снимает приличную квартиру.
«А вы туда ходите ночевать, — догадался Арек. — Пока
колонию не перевели в разряд «обузданных» жилье вне части снимать запрещено. По соображениям безопасности. А вы устроились, как птички в гнезде... По бумагам все чисто, куда уходите на выходные, командир не знает — жалоб-то на вас нет.
Вот молодцы... Всех надули!».
Взаимодействие тройки вызвало у него невольное восхищение. Нарушения наместника нисколько не смущали и не вызывали желания покарать. Он сам прослужил в Имперской
армии пятнадцать лет и — особенно в молодости — много и часто нарушал определенные уставом и инструкциями рамки. А как-то раз и вовсе чуть не попал под трибунал — спасибо, дядя спас. Поднял все связи и сунул кому надо на лапу.
— Так этот переводчик... Переводчик! — Арек замолчал, осененный открывшимися возможностями. — Гм... А пусть
Михаэль приведет ко мне этого переводчика. Я на него хочу посмотреть.
— Как прикажете, хаупт. Когда его привести?
— Сегодня вечером.
Хайнц отсалютовал прижатым к груди кулаком и передвинулся за лавочку. На аллее, ведущей к фонтану, появились двое телохранителей, сопровождавших финансового советника, который держал в руках пухлую кожаную папку.
— О-о-о... — скривился Арек. — Этот из-под земли достанет.
От него даже в больнице не скроешься.
Он поерзал, вытянул вперед ногу — так, чтобы из-под штанины торчал эластичный бинт и постарался изобразить на лице глубокое страдание. Данное себе слово «ничего не делать на работе» надо было выполнять, а что как не слабое здоровье этому способствует?
Саша
После душа и завтрака, состоявшего из остатков колбасы и куска жареной рыбы — консервы были предусмотрительно припрятаны на черный день —
Саша выгреб из-под кровати презервативы и часть осколков чашки и завалился спать, не меняя постельного белья.
Пропитавший комнату запах ароматизированного табака успокаивал не хуже саше
с травами от бессонницы, которые любила подсовывать под подушки его покойная матушка.
Безмятежный сон продлился до полудня и прервался стуком в дверь, который подсознание почему-то приняло за призыв
к сексу. Напомнив себе, что кеннориец вряд ли почтит его повторным, да еще дневным визитом, Саша, зевая, побрел в прихожую. Гостем оказался Макс — вот уж кого б глаза не
видели...
Бывший одноклассник без приглашения просочился в комнату, уставился на практически пустую бутылку коньяка и многозначительно присвистнул:
— Откуда такая роскошь?
— Не твое дело! — рыкнул обозленный на себя самого
Александр — не убрал с глаз долой, лень-матушка заела... — Ты что-то хотел? Говори, а то я уходить собрался.
— Я по делу, — обшаривая взглядом углы, сказал Макс. —
На носу Первомай. Нужно написать листовки. Расклеивать я тебе не предлагаю, ребята расклеят. Твое дело — написать. Так, чтоб народ за душу брало. Ты же журналист, ты сможешь! Надо напомнить людям, что капля камень точит. То, что мы проиграли войну, не значит, что мы не можем выжить из дома захватчиков.
Если оказывать пассивное сопротивление...
Накопившееся за полгода общения напряжение вырвалось на волю, и никакая благодарность за вовремя одолженные карточки не могла его обуздать. Саша сгреб тщедушного подпольщика за воротник и вкрадчиво спросил:
— Пассивное сопротивление? Ты понимаешь, на что народ толкаешь? Хочется посмотреть, как дома горят? Думаешь, кто-то станет разбираться, кто клеил и кто писал? Выжгут пару
районов, и все... А тебе лишь бы побаловаться! Ребята расклеят...
Что у тебя за страсть жар чужими руками загребать? Когда воевать надо было, ты после первого боя к теще в село свалил за продуктами. И больше мы тебя не видели. Отсиделся в погребе, пока всех вязали, а теперь пацанам мозги сушишь, как ты с захватчиками дрался. Макс, завязывай с этой бодягой! Пока я сам на тебя в комендатуру не настучал. Мне на тебя наплевать, мне мальчишек жалко. И тех, кто под раздачу попадет.
— Вот как ты запел...
— Ты... меня... достал... — отчетливо выговаривая каждое слово, сообщил Александр.
— Настучишь или кому-то на ушко нашепчешь? — отстраняясь, прошипел Макс. — В честные давалки пошел, Сашок? Коньячок, колбаска... Хоть бы пакет из супермаркета убрал, чтоб не попалили! Надо ж... Не думал, что ты свою жопу за кусок продавать начнешь. Да и староват ты вроде...
Саша с трудом удержался от удара: не на школьном дворе, чтобы за обидное слово кулаками махать. Взрослые дядьки уже, у самого седина пробивается, у Макса лысина наметилась... Он открыл рот, собираясь язвительно заявить — кроме задниц кеннорийцев привлекают еще и крепкие члены. Разумеется, Максу ни так, ни этак ничего не светит, но...
Открыл рот и осекся. Не потому, что решил поберечь честь
красавца с вишневыми глазами, заночевавшего в его постели.
Просто пришло внезапное осознание: Макс не поверит ни единому слову. И завяжется бессмысленная перепалка на тему «давал — не давал». Бездоказательная, глупая грызня.
Стоит ли что-то доказывать бывшему школьному старосте и круглому отличнику, а впоследствии чиновнику средней руки, благополучно избежавшему лагеря и не представляющему себе ситуации, в которой «не дать» просто невозможно? Мелкому
крысенку, не вызывающему интереса ни у баб, ни у мужиков,
толкающему речи перед малолетками и называющему себя руководителем освободительного движения...
— Все сказал? Тогда прощай. Где выход — знаешь.
Александр отступил, освобождая проем. Макс еще раз огляделся, видимо, запоминая попадающиеся на глаза детали, и пошел к двери.
«Да, есть детали... Вон, кусок сыра возле плинтуса валяется.
Эх, не подмел!»
— Ты на досуге подумай, Сашок... Жопой торговать дело
нехитрое и прибыльное. Только у нас тут не столица. Это там мальчики вдоль улиц стоят в коротких шортиках, и их никто не трогает. Плюются в сторону, да и проходят мимо. А у нас в
провинции народ консервативный... Встретят тебя в темном переулке, испортят товарный вид. И работать потом не сможешь — какая уборка со сломанными ребрами, к примеру?
Ругательство полетело в закрывающуюся дверь. Саша опустился на кровать, взял бутылку и допил оставшийся коньяк.
Обжигающая крепость напитка напомнила о ночных безумствах, творившихся на этой самой кровати, на этой смятой простыне и под этим одеялом.
— И ведь все взаправду... — пробормотал он, потирая ссадину на плече, оставленную краем браслета. — Елки-палки...
Как он с ними ходит и не царапается? Неудобно же!
Последняя сигарета из мятой пачки сбила коньячный привкус. Саша дымил, глядя на потрескавшийся потолок. Почему-то вспомнились кадры хроники, которые показывали по телевизору после первого появления кеннорийцев на планете. Поле, нет, не поле, скорее пустырь в пригороде столицы. Арка Ворот, бирюзовое мерцание силовых щитов, подтянутые улыбающиеся мужчины в черной форме с массивными укра шениями на запястьях и золотыми эмблемами на рукавах — вписанные в двойной круг слова: «Fur die Ehre». Девиз браслетчики перевели охотно.
— Ради чести! — пояснил приветливый офицер, на удивление прилично говоривший на чужом языке: когда успел выучить — непонятно.
— А что вы вкладываете в понятие «честь»? — уточнил кто-то из журналистов.
— Победу в бою или смерть во славе, — улыбка кеннорийца
стала шире, а в глазах мелькнул и погас хищный огонек.
Дружелюбие гости с чужой планеты проявляли ровно
неделю. Похоже, тянули время, чтобы присмотреть максимально
выгодные точки для новых Ворот. Уклончиво говорили о своем
государственном устройстве, рассказывали о других мирах — планета-санаторий Мелена, угнетающая безлесьем и тускло-серыми скалами Руда, сплошь изрытая шахтами, утопающая в красном песке Марсия. О населенных колониях — а их, вместе с Таганом, у Империи стало восемнадцать — кеннорийцы умолчали.
Войну объявил уже знакомый журналистам приветливый офицер в золотых браслетах. Выступая перед парламентом, он улыбнулся многочисленным телекамерам, транслирующим его речь на всю страну, и сообщил, что главнокомандующий Имперской армией «Armband» принц Эдвард отдал приказ о захвате Тагана. После этого заявления маги выставили силовые щиты и превратили зал в бушующее море огня. Трансляцию прекратили по техническим причинам, а из выросших по всему материку Ворот вылетели сотни легких флаеров с пятерками магов на каждом — пилот и две пары браслетчиков, методично выжигавших все, что им попадалось на глаза. Темно-бордовое пламя охотно пожирало металл, камень, пластик и живые тела.
Оправившиеся от шока вооруженные силы страны попытались оказать сопротивление, но закрытые бирюзовыми щитами флаеры лишь встряхивало от попадания ракет, а на автоматные очереди они не обращали внимания.
Armband (нем.) — браслет.
— Все! — буркнул Саша, отгоняя непрошеные воспо минания. — Пора идти за сигаретами.
Но отвязаться от тягостных мыслей и переключиться на бытовые заботы не получалось. Взгляд натыкался на закопченные развалины, новенькие блестящие таблички с чужими названиями улиц: «Blumenstra?e», «Kurallee», рекламные плакаты с улыбчивыми мальчиками, демонстрирующими товары непонятного назначения. В результате ноги сами принесли его к калитке соседки, торговавшей недорогим, невкусным, но крепким самогоном, и к вечеру Саша напился до потери сознания.
В воскресенье он лечил похмелье физическим трудом: перестирал вещи, неторопливо сделал генеральную уборку, выбросив, наконец, и кусок сыра, и осколки чашки, и компрометирующий пакет с эмблемой супермаркета. Мусор вновь заставил задуматься о странном кеннорийце. Александр склонялся к мысли, что они почти ровесники — при разном освещении маг выглядел то старше, то моложе, но половину пути от тридцати к сорока все-таки уже прошел.