— Татуировка у него больно богатая. У охранников в лагере по три завитка каких-то жалких, а у этого целая роспись. Знать бы еще, каким погонам это соответствует. Хотя бы примерно...
Но кто ж скажет?
Саша растянулся на застеленной одеялом кровати и прикрыл глаза. Татуировка... Широкие плечи, крупная коричневая родинка рядом с правым соском, узкие, мальчишеские бедра... Жадные губы, темнеющие от страсти глаза...
— Вот черт!!!
Отклик собственного тела, а вернее, определенной его части, отвечающей за размножение, озадачил. Члену, похоже, было наплевать, что размножаться кеннориец не будет, сколько ты его ни трахай. Мужик — он и есть мужик, тут даже магия забеременеть не поможет... Но полученное удовольствие затмевало эти несущественные мелочи. И член упрямо намекал — удовольствие надо повторить.
Рука не могла сравниться с жаром и теснотой упругой задницы кеннорийца. Или плотно обхватывающими головку губами. Воспоминания свидетельствовали, что у мага есть солидный опыт работы ртом, и Саша вдруг подумал — тот, кто владел этим телом на законных основаниях, наверняка ни в чем себе не отказывал. И валил красавца на спину, когда ему хотелось, и добивался неожиданно жалобного стона, сменяющего хриплое дыхание и рык. И потом благодарно целовал расслабленного, оглушенного оргазмом любовника. Любовника? Да нет...
Супруга.
Вытираясь влажным полотенцем, Саша выругал себя за бурное воображение. Он знал за собой эту дурацкую слабость: додумывать недостающие детали, приписывать несуществующие черты характера, неправильно трактовать мотивы... Знал, но не думал, что после короткой войны и четырех лет лагеря, примется идеализировать образ незнакомого кеннорийца.
— Правильно говорил редактор: вам, батенька, любовные романы надо писать! А не статьи о концертах заезжих гастролеров в филармонии. Да... не погасла творческая искра...
Он заварил чай, вынес табуретку на балкон и долго сидел, глядя на город и горы. Наблюдал, как гаснут на шиферных крышах розовые блики заката, любовался нежным цветом молодой зелени — солнце заставило раскрыться дремавшие почки, и пытался понять, может ли он что-то изменить в своей изломанной жизни.
«Найти подругу? Хм... Тридцать пять лет, ни работы, ни денег, ни собственного жилья — из выделенной мэрией конуры могут вышвырнуть в любую минуту. Никакой стабильности, никаких перспектив на будущее: бывшие военнопленные не имеют права на условное гражданство. Никаких государственных должностей, никакой работы даже в сфере обслуживания — только тяжелый физический труд. А здоровье осталось в лагере... И что,
спрашивается, я могу предложить женщине? Пламенную любовь до гроба? Посиделки на балконе на табуретках? Секс?».
У него вырвался короткий смешок. Табуретка и балкон — пожалуйста... А вот прочее — уже проблема. Любовь нужно делить на двоих, иначе она отравляет душу. Да и прекрасных незнакомок, желавших осчастливить его своим вниманием, пока не находилось. Несмотря на прореженное войной мужское население, дамы были разборчивы. Этому способствовала поли тика захватчиков. Женщинам платили вполне приличное пособие — кеннорийцы желали видеть работающими только мужчин. А за рожденных в браке с условно подданным детей назначались дополнительные выплаты и льготы. Ни матерей-одиночек, ни жен военнопленных власти не подкармливали.
Ярким примером сообразительности и умения приспосабливаться к обстоятельствам являлась его бывшая супруга. Оформила развод, пока он сидел в лагере, выскочила замуж за меленького чиновника из Энергосбыта и отчаянно хотела родить ребенка. Даже к Саше в постель пару раз ныряла, считая, что проблема зачатия кроется в новом муже. Но без толку...
Он ушел в комнату глубокой ночью, так ни до чего и не додумавшись, и заставил себя улечься спать — биржа труда начинала работу в семь утра, чтобы распределить имеющиеся на день заявки. А живая очередь выстраивалась под дверью уже в шесть — как только заканчивался комендантский час. Александр напомнил себе, что опоздание только усугубит его положение: разница между разгрузкой ящиков на рынке и мытьем мусорных баков все-таки имелась. Но заснуть так и не смог. Провертелся на кровати почти до рассвета, вскакивал, пил воду, курил, а когда решил принять душ и выдвигаться на улицу, прикрыл глаза и отключился.
На биржу он добрался к одиннадцати утра, ни на что, в общем-то, не рассчитывая. И удивленно уставился на длиннющий список вакансий, висевший у входной двери.
— Расчистка развалин, асфальтирование дорог, укладка тротуарной плитки, замена бордюров... И что, можно прямо сейчас устраиваться? А почему вдруг?..
— Программа «Чистый город», — устало ответил инспек тор. — В связи с переездом в город наместника военный комендант объявил месячник благоустройства. Нам перечислили средства и приказали привести улицы в надлежащий вид.
Особенно Курортный бульвар и Парковую площадь...
— Наместник? А что он забыл в нашей глуши?
— Курортно-лечебный парк. Нарзанные ванны.
— А... — надо же, простейшее решение в голову не пришло. —
А парк тоже будут в порядок приводить?
— Парк — это забота кеннорийцев. Они там открывают санаторий, они и решают, что делать. Наша задача — улицы.
Поколебавшись, Саша выбрал укладку тротуарной плитки.
Оплачивалась она вполне прилично, право на продуктовые карточки он не терял... Прямо сказочная жизнь! И пусть это продлится только месяц — месяц это не так мало.
На следующий день он вышел на работу и, выковыривая из песка и оттаскивая на обочину брусчатку, обогатился неимоверным количеством информации. Мужики — слава богу, сплошь незнакомые, ни приятелей, ни однокашников — только и говорили, что о втором наместнике. Глуховато-официальное кеннорийское слово «шаттхальтер» упоминалось почти в каждой фразе. Саша, не читавший газет и принципиально слушавший только музыкальный канал радио, с удивлением узнал, что новый ставленник Императора молод, лояльно настроен к местному населению и в последнем своем интервью прессе обещал ускорить процесс уравнивания прав. Говорили, что вот-вот выйдет указ, позволяющий бывшим военнопленным официально получать медицинскую помощь, учить кеннорийский язык, без знания которого нельзя устроиться на любую приличную работу, и получать пенсию по достижению шестидесяти лет. Ограничения права на труд перемещались на административную, политическую и информационную сферы деятельности, вернее, их часть, оставленную жителям Тагана. То есть Александру по-прежнему не светило вернуться в родную газету, но старости на помойке можно было избежать.
Отдельно — долго и со вкусом — обсуждался вопрос о переезде наместника в их родной город. Это служило гарантией возрождения курорта. И давало надежду на возврат к более-менее привычной жизни. Никаких крупных производств и прочих экологически неблагоприятных предприятий в районе не существовало, и народ, в большинстве своем работавший в сфере обслуживания, маялся без дела. А если откроют санаторий, следом потянутся частные туристы.
— Какая разница — чужаки или свои? Лишь бы платили... — подвел итог кто-то.
— Дом видел, как сделали? — лениво ворочая плитку, спросил другой.
— Княжеский? Ага... Забор свой поставили, фасад покраси-ли, неделю рабочих гоняли, мебель возили. Говорят, прислугу из наших, местных, набрали... Кроме повара, его с собой привозят.
— Повезло кому-то...
— И не говори... Но шаттхальтер пока еще не переехал.
— Видать, ждет, пока потеплеет!
Рабочие дружно рассмеялись и переключились на цены черного рынка.
После работы Саша специально сделал крюк в десяток кварталов и убедился, что мужики хоть в чем-то не соврали.
Вокруг конфискованного властями особняка покойного князя Сперанского действительно воздвигли силовую ограду. Точь-в-точь как те, которые окружали лагерные бараки. Только столбы поизящнее. От бирюзового цвета и проскакивавших по ограждению искр его слегка замутило: спаси и помилуй, ни за какие деньги бы внутрь не вошел...
«Да тебе это и не грозит, — усмехнулся внутренний голос. —
Туда даже мусорные баки мыть пойдут люди, не запятнавшие себя сопротивлением нынешнему режиму».
Несмотря на испортившую настроение ограду — мимо жилого комплекса кеннорийцев Александр никогда не ходил — этот день, да и следующие за ним дни недели можно было назвать удачными. Весна вступила в свои права, солнце выгнало холод, обласкало деревья, благодарно принарядившие город свежей листвой, уговорило вытянуться молодую поросль чистотела и мелкой вьющейся зелени, расцеловало первые нарциссы и наливающиеся цветом бутоны гибких тюльпанов. Воздух стал завораживающе-сладким, и вечерний чай на балконе кружил голову не хуже марочного коньяка — и дышалось, и спалось легко и безмятежно.
Правда, по ночам еще подмораживало, а утром лужицы прихватывал легкий ледок, но солнечные лучи быстро уничтожали последние выдохи зимы и напоминали: «Весна! Весна!
Весна...».
Первая неприятность, если не считать вновь расклеившихся ботинок, случилась в пятницу утром. Их бригаду и еще три десятка работяг поспешно перекинули к дому наместника.
Проинспектировавший тротуары военный комендант счел плитку недостаточно шероховатой и потребовал ее заменить — не позже, чем к вечеру.
Отвертеться от «почетного участка» оказалось невозможно: первому же заикнувшемуся о нездоровье бригадир пригрозил «черным билетом». Саша порадовался, что не успел высунуться с просьбой о переводе, и постарался сосредоточиться на выделенном квадрате тротуара — аккуратно вынимал чистенькую, еще не затоптанную плитку и складывал стопки на тележку. Для шаттхальтера плохо, а для «Kurallee» сойдет...
День выдался жаркий. Солнце палило по-летнему, не щадя ползающий на четвереньках народ, а поднявшийся ветерок швырял в лицо крупицы песка, заставляя жмуриться и вытирать слезящиеся глаза краем рубашки. Часам к трем дня Александру стало уже не до страха перед оградой. Орущие десятники позволили им сделать короткий перерыв, выкурить по сигарете и напиться, а потом снова погнали к тротуару. Напеченная солнцем голова болела и кружилась — знал бы, хоть тряпку захватил подвязать. Рубашку он давно снял, следуя примеру товарищей, и теперь чувствовал, как пылают обгоревшие плечи. Остальным тоже было несладко, и над кварталом неслись невнятные проклятья в адрес всех кеннорийцев сразу и коменданта в частности. Но ругались тихо, почти шепотом. Так, чтобы не услышало начальство.
— К пяти надо закончить! — предупредил бригадир, выслушавший чьи-то указания по телефону. — Как хотите, хоть подыхайте тут, но объект сдайте в срок.Саша уже подносил укладчикам новую плитку: половину квартала они все-таки заменили, а на соседнем, от угла, мужики сделали и того меньше. Конечно, дело движется, но до пяти...
— Не успеем! — буркнул один из плиточников. — Подохнуть-то мы можем, но быстрей от этого не получится. Подогнали бы еще людей!
— Остальные работают на других участках! Думаешь, только тут ошибки нашли? У Ворот асфальт меняют, возле парковой галереи...
Узнать, какие недочеты комендант отыскал в парковой галерее, не удалось ни Саше, ни другим заинтересованным слушателям. Из-за крутого поворота вылетел закрытый сило-
вым щитом черный джип. Не сбавляя скорости, подъехал к
предупредительно распахнувшимся воротам, вкатился внутрь и
остановился возле грязного мраморного фонтана, в былые годы
служившего украшением сада. Ворота захлопнулись, по ограде
пробежала мутная голубая рябь.
— Приехали... — пробормотал кто-то.
— Наверное, прислугу привезли, — неуверенно сказал бригадир.
Александр положил очередную стопку плитки на бордюр и скосил глаза на выбиравшихся из джипа кеннорийцев. Черные мундиры, золото эмблем, блеск браслетов...
— Нет, это не прислуга, — негромко сообщил один из мужиков. — В костюме — это наместник. Я его вчера по телевизору в новостях видел.
— Точно, он! Хромает...
Фигура в костюме показалась Саше подозрительно знакомой. Наплевав на приличия и безопасность, он вперился взглядом в мага — ну повернется же он когда-нибудь? Повернулся.
«Мать честная... — ему захотелось провалиться под землю, стать невидимым или хотя бы упасть в обморок. — М-м-м... мать...»
На этот раз волосы любовника были собраны в аккуратный черный хвост — без всяких выбивающихся прядок. Белизна рубашки оттеняла янтарь кожи, а строгий темный костюм придавал фигуре солидность.
Второй наместник Тагана внимательно осмотрел фонтан с баюкающей рыбу русалкой, равнодушно взглянул на рабочих и заговорил с одним из телохранителей.
«Не заметил? Не узнал? Наверное, не узнал... Да и слава богу.
Я так не позорился с тех пор, как меня бывшая жена на рынке с ящиком гнилой моркови встретила. Что тогда — грязный, небритый, в ватнике, что сейчас...»
Но сейчас собственное убожество ощущалось особенно остро. Бывшая жена, замотанная в серый пуховой платок, королевой тоже не выглядела — неприятная, конечно, ситуация,
но пережить можно... А любовник, светившийся зрелой мужской красотой, окутанный аурой власти и чужеземной силы, заставил вспыхнуть от стыда. И никакие воспоминания о том, кто лежал «сверху», а кто «снизу», дела не меняли.
Телохранитель выслушал указание и коротко, но цепко оглядел замерший на тротуаре народ. Александр почувствовал, как по обнаженной спине побежали мурашки.
«А если узнал и сейчас приказал прикопать по-тихому? Чтоб такое чучело взор не оскорбляло? Утром тогда пожалел — с похмелья, а сейчас спохватился и передумал».
Наместник пошел к дому, и Саша невольно отметил, что он прихрамывает гораздо меньше, чем в день их встречи, а уж тем более на утро прощания. Но эти мысли тут же вылетели из головы — к воротам приблизился тот самый телохранитель, что-то спросил, выслушал откликнувшегося бригадира и начал требовательно тыкать пальцем в людей. Бригадир откашлялся и перевел:
— Сейчас он откроет калитку, и вы пройдете к дому. Надо вынести мешки со строительным мусором, которые сложены у черного входа. Ты, ты и...
Нахмуренный охранник мотнул головой.
— Так... Ты, ты и ты.
Александр посмотрел на указующий на него перст и осторожно уточнил:
— А может, не я, а...
— Давай, шевелись! — прошипел бригадир.
Саша снял с ручки тележки пропыленную рубашку, оделся и пригладил волосы. Тянуть время бессмысленно. Судя по всему, телохранитель выполнял приказ своего хозяина и при задержке собирался притащить его силой. Лучше уж войти в калитку, сохраняя видимость достоинства.
Он прошагал по посыпанной красным песком дорожке,
остановился возле мешков с мусором и получил тычок в спину. Телохранитель взглядом указал ему на дверь. Пришлось переступить порог. В коридоре дистанция сократилась: его ухватили за локоть и поволокли. Сначала по коридору, потом по широкой мраморной лестнице. Путешествие закончилось в огромной светлой комнате с балконом, на втором этаже.
Сбросивший пиджак наместник как раз снимал галстук — темно-серый, с вишневыми полосками. Саша сделал неуверенный шаг и замер. Сейчас в потемневших, чуть прищуренных глазах плескалась ярость.
«И никак ему не объяснишь, что я здесь случайно оказался...»
Арек
Из госпиталя Арек выписался во вторник, прервав возражения лечащего врача строгой отповедью:
— Я и так до крайности запустил служебные обязанности. А сегодня день рождения старшего председателя Судебной Палаты. Мне необходимо присутствовать на официальном приеме.
На прием по случаю дня рождения наместник заехал ровно на пятнадцать минут, вручил имениннику подарок — бархатный футляр с золотыми запонками и булавкой для галстука — и отбыл, сославшись на боль в колене. К сожалению, от остальных
текущих дел так же просто отвертеться не удалось. В среду
его вызвали в Имперскую Канцелярию, в четверг пришлось