– Суп с котом, – оборвал ее я. – Понял я все.
– Саша, вы не пара были друг другу, – неожиданно мягко сказала Полина Олеговна. – Не в том смысле, что ты хуже или глупее, чем она. Или – рожей не вышел. Нет. Просто не вышло бы у вас ничего, понимаешь? Не половинки вы, прости за банальность. А сейчас ты вообще стал одним из тех, кто ходит под Луной. Что бы это была за жизнь?
– Наша, – резко произнес я. – Это была бы наша жизнь. Может, вы и правы, ничего у нас не вышло бы. Но это мы должны были понять сами.
– Она моя дочь, – голос моей бывшей тещи похолодел. – И я буду решать ее судьбу.
– Конечно, – покивал я. – С этим вы отлично справляетесь. И две жизни проживаете – свою и ее. Вот только жалко, что Светка так и не сможет понять, какая она, её настоящая жизнь. Ладно, что из пустого в порожнее переливать, было и прошло.
– Верно, – одобрила мои слова Полина Олеговна, чуть ли не впервые в жизни. – Так и есть. Все давно прогорело, даже золы не осталось. Давай просто попрощаемся и пойдем каждый своей дорогой. А еще лучше – забудем, что вообще виделись.
– Хорошая мысль, – одобрил я ее слова. – Но на тот случай, если к вам память вернется, скажу так – коли сунетесь ко мне, то не обессудьте, нож пущу в ход без сомнений. Я вашу сестру знаю, сталкивался уже, вам доверия нет. Не конкретно вам, а ведьмам вообще. Так своим остальным и передайте.
– Саш, да не говори ты глупости, – всплеснула руками Полина Олеговна. – Каким остальным? У нас тут только я да Жанна Петровна. Ну, помнишь, с «Ландышевой» такая милая женщина?
Жанну Петровну я помнил. И еще раз поразился, как они ловко маскируются. Там же старушка – божий одуванчик. Тихая, спокойная, цветник у нее еще огромный, на весь наш СНТ известный. И на тебе – она тоже из этого племени.
– Мы никуда не лезем, мы никому не вредим, мы просто живем с тем, что нам досталось, – продолжала Полина Олеговна свои речи, причем это звучало так, будто она меня в чем-то хотела убедить. – Молоко у коров не сцеживаем, зла не творим, на шабаши не летаем. Мы даже в сорок не оборачиваемся, не умеем, не дано нам этого. Да нам ничего такого и не надо, что она, что я хотим свой век спокойно дожить и легко умереть, не думая, кому свои грехи передать. За мной только одно и водится – иногда у молоденьких девушек, что ко мне гадать ходят, отщипну по крупинке молодости для себя – и все. По крупинке, Саша, не больше.
Теперь понятно, отчего она всегда так хорошо выглядит.
– Да мне все равно, – ответил я ей. – Мое дело предупредить.
– Но забавно получилось, – Полина Олеговна поправила волосы. – Саша Смолин, мой бывший зять, оказался ведьмаком. Кто бы мог подумать?
– Зато у меня почти с самого начала не было сомнений в вашей сущности, – я криво улыбнулся. – Простите, что повторяюсь.
Полина Олеговна что-то хотела сказать, но не успела – скрипнула калитка у моего дома, и я услышал голос мамы:
– Саша, это ты там? Ты где пропал? Я места себе не нахожу!
– Лен, это я его задержала, – подала голос Полина Олеговна, глядя мне в глаза. – Сейчас он идет уже.
– Здравствуй, Полина, – отозвалась мама. – Чего не заходишь совсем? Ладно, эти двое дурачков, не смогли они счастье свое сберечь. Нам-то с тобой что делить?
По дороге прошуршали легкие шаги, и мама подошла к нам.
– Да все как-то, – Полина Олеговна вздохнула, показывая, как нелегка ее жизнь. – То одно, то другое,
– Как Светочка? – спросила у нее мама, как видно, уже забыв свои слова о том, что «она все еще одна», которые были мне сказаны с утра. – Как она там?
– Хорошо, – степенно ответила бывшая теща.
Дальше я слушать не стал.
– До свидания, тетя Полина, – сказал я ей, выдал улыбку и пошел к дому.
Привета Светке я передать не попросил. И ни к чему это, да и не дойдет он до нее. Не станет она моей бывшей обо мне даже напоминать.
Но хорошего настроения как не бывало. Всколыхнула эта встреча в душе что-то тягучее, забытое, вроде давно заросшее бурьяном. Хотя – что удивляться? Здесь ведь когда-то все у нас со Светкой и началось, вот в такие же теплые ночи. Звездное небо, шелест листвы недальнего леса, приглушенные голоса, ее мягкие губы… Стоит ли удивляться, что снова начало саднить где-то там, в глубине то, чего, казалось, уже и нет вовсе.
Да еще добавилось осознание того, что не сами мы, выходит, ошибок наделали. Помогли нам. А это ведь совсем же другое дело.
В результате я шустро накатил с батей пару рюмок водки, вручил ему лукошко с грибами и пошел спать в свою мансарду.
Но нож воткнуть в притолоку комнаты не забыл. Не худо бы над порогом дома, но тогда его углядит мама. Это ни к чему.
Впрочем, я Полине Олеговне поверил. Похоже все это на правду. И Нифонтов тогда говорил, что не все ведьмы даже знают, что они ведьмы. Эта знает, но все равно предпочла простую человеческую жизнь.
А утром, чуть свет, я уехал в Москву. Нет, это не был побег от себя, просто решил не терять целый день. Плюс мне вспомнился ужас маминых сборов перед отъездом с дачи, когда она гоняет всех по дому со словами: «Ну хоть бы раз по-людски собраться и уехать».
И наконец – надо же узнать, поймали подъездные удава в подвале или нет?
Глава семнадцатая
– Вот тогда он ка-а-ак хвостом махнет! – взахлеб рассказывал мне Родька, размахивая мохнатыми лапками и чуть не снося со стола стаканы с квасом. – И Кузьмича ка-а-а-ак о стенку треснет! Тот даже охнуть не успел.
– Так и было, – степенно подтвердил Вавила Силыч. – Опять Кузьмичу не повезло. И в первый раз ему досталось, и теперь. Но ничего, схомутали гадину.
Когда я приехал домой, эта парочка сидела за столом, распивая двухлитровую баклажку кваса, которую откуда-то припер подъездный. Насколько я понял, так они праздновали свою победу над зловредным пресмыкающимся и сдержанно, по-мужски, хвалили друг друга, преуменьшая свои заслуги и отдавая пальму первенства собеседнику.
– Первую помощь-то ему оказали? – обеспокоился я о судьбе незнакомого мне невезучего Кузьмича.
– Само собой, – заверил меня Вавила Силыч. – А как же.
– А вообще – не такой он и страшный, этот удав, – заявил мне Родька, ополовинив стакан с пенным напитком и потерев нос, в который, похоже, ударили газы. – Я вот как-то давно в болотах на полоза наткнулся, когда туда по клюкву ходил с тогдашним хозяином – вот тот да, тот очень страхолюдный. И поздоровее будет, в смысле – подлиннее.
– Ну ты просто сетчатого питона не видел, – резонно заметил я. – Боюсь, перед ним и полоз спасует. Да и анаконды вроде тоже длиной в два этажа бывают.
– А они на золото навести могут, эти твои анаконды? – со скрытым превосходством поинтересовался Родька. – Или в молодца перекинуться и девку под землю увести, чтобы там ее, значит, того? Вот то-то. Наш полоз – он не прост. А эти – просто змеюки безмозглые.
Читал я про этого полоза. У Бажова или еще где. Вот только в наших местах данное диво не водится вроде, он то ли в Сибири, то ли на Урале обитает. Помотало Родьку по стране, однако.
– Еще он очень тяжелый был, – Вавила Силыч допил стакан и наполнил его снова. – Пока до четырнадцатого дома дотащили, все умаялись. Ну это ладно. У тебя-то как? Нашел чего?
– А как же, – я достал из кармана полтинник и крутанул его на столе. – Вот, целую одну монету.
Родька цапнул денежку, остановив ее кружение, куснул ее и сказал подъездному:
– Серебро. С примесями, но настоящее.
– Негусто, – заметил Вавила Силыч лукаво.
– Да, – поддержал его мой помощник. – Хозяин, а чего так мало? Всего одна денежка?
– И её хватит, – потрепал его по голове я. – Не все надо брать, что в земле лежит. И вообще, жадность – плохое чувство.
– Меня послушал, сам додумался или еще кто подсказал? – проницательно спросил подъездный.
– Всего понемногу, – не стал скрывать я.
А после рассказал им о том, что случилось со мной накануне.
– Зря от перстня отказался, – дослушав меня, практично заметил Родька. – Аметист – хороший камень, особенно если чистый, с ним много чего интересного сделать можно. И в земле он полежал, это очень хорошо. Изумруд – тот в земле силу свою теряет, не любит ее. А аметист наоборот.
– Дурень ты, – отвесил ему подзатыльник Вавила Силыч. – Испытывал его лесовик, неужто не понял? Они всегда так – вроде человека из леса уже отпустили, этот бедолага уже просвет среди деревьев видит и лай собачий слышит, радуется, что вышел к людям, а лесовик хлоп – и по новой его в чащу завернет. Вот и тут то же самое – этот пенек лесной Сашу нашего вроде как хвалит, а сам в последний момент ему ловушку устраивает. Согласись он – и кто знает, что было бы.
Значит, правильно я поступил, если и подъездный той же точки зрения придерживается.
– Да и не в этом суть, – Вавила Силыч побарабанил узловатыми пальцами по столу. – Главное в другом. Честно скажу, Александр – как по мне, так не лучшая тебе досталась доля. Близ мертвых жить не каждый сдюжит.
– Так у меня и в планах нет близ них жить, – даже немного опешил я.
– Коли с ними вожжаться начнешь, так они все одно где-то поблизости отираться станут, – заявил подъездный. – Ты не забывай, не все мертвые на кладбищах лежат. Знаешь, сколько их по городу неприкаянно бродит? У-у-у-у! А как в силу войдешь, так они тебя чуять будут и тянуться, как мотыльки к свету.
Такое мне в голову даже не приходило, хоть вроде и лежало на поверхности. Этого мне не надо.
– Но то, что сила тебя сама вела – это хорошо, – подытожил Вавила Силыч. – Это значит, что принимает она тебя. Хоть что-то. Ты чего посмурнел?
– Да о мертвых задумался, – признался я. – Не хочу я, чтобы они тут шлялись. Я по ночам спокойно спать люблю.
– Заклинания есть специальные, и наговоры тоже, – влез в разговор Родька. – Чтобы, значит, они в дом не вошли. Не боись, хозяин, придумается что-нибудь.
– Вавила Силыч, а ты о Хозяевах кладбищ мне не расскажешь? – напрямую задал я подъездному вопрос, который меня интересовал более всего. – Кто они такие?
Я был уверен в том, что похода на погост, а то и не одного, мне не миновать, а потому надо было выяснить, чего там следует ожидать. Следовательно, нужно было подготовиться, то есть – узнать все, что можно. Я уже понял, что, несмотря на то, что о лесных хозяевах, болотниках и прочих повелителях тех или иных мест люди давным-давно забыли, силы и могущества у них меньше не стало.
– Слышал я о них кое-что, – подъездный слез с табурета. – Но что в том правда, а что вранье – не знаю, потому погоди маленько. Пойду, за Кузьмичем схожу, от него в этом вопросе толку больше будет. Он одно время у кладбища жил, значит, знает побольше моего.
– А удобно это? – почесал затылок я. – Он же вроде как от удава пострадал.
– Кузьмича ни одна холера не возьмет, а тем более какой-то там удав, – не без гордости за друга ответил мне Вавила Силыч и полез за холодильник.
– Родь, давай, на стол чего-нибудь поставь, – сказал я своему помощнику. – Колбасу там, сыр. Все-таки человек…. То есть – подъездный в гости придет. Неудобно.
– Тут такое дело… – круглые глаза Родьки уставились в белый потолок кухни. – Мы же у нас здесь к охоте готовились, обсуждали всякое. Этот… План операции разрабатывали. Вот.
Я все понял, подошел к холодильнику и открыл дверцу. Так и есть. Все та же ледяная пустыня. Даже кетчупа нет. И масленка куда-то пропала. Правда, три кубика «Магги» по-прежнему на месте.
– Н-да, – я закрыл дверцу. – Придется в магазин идти. Лениво, но надо.
– Ругаться не будешь? – то ли спросил, то ли удивился Родька.
– А надо? – уточнил я.
– Наверное, – подумав, ответил мой помощник. – А то разболтаюсь совсем. Я могу.
– Ну, значит, неделю сидеть тебе без газировки, – строго заявил я. – И без сладкого.
Не знаю, насколько это для него страшное наказание, но ничего другого мне в голову не пришло.
Родька помолчал, почесал за ухом и спешно допил свой квас, как видно, рассудив, что я и его у него могу отобрать.
Минут через пять за холодильником зашуршало, и оттуда вылез Вавила Силыч, с еще одной пластиковой бутылкой кваса, а следом за ним на кухне появился и пресловутый Кузьмич.
Выглядел он постарше нашего подъездного, был повыше ростом и имел внушительных размеров лысину, на которой красовался пластырь, налепленный крест-накрест. А еще он отличался от Вавилы Силыча цветом. Наш подъездный был коричневый, как желудь, а этот скорее сероватый, как осиновая кора.
– Кузьмич, – протянул мне свою ладонь дважды пострадавший от удава бедолага. – С пятого подъезда я.
– Знаю, – пожал я его конечность. – Наслышан. Мне вон та парочка все рассказала. А имя-то есть у вас? Как-то неудобно просто Кузьмичом звать.
– Анатолий, – проворчал тот. – Но ты как все именуй, я давно привык.
Судя по всему, был Кузьмич не очень разговорчив, поскольку фразы свои он как бы обрубал, как видно, считая, что основное сказано, а там пусть собеседник сам додумывает.
– Рад бы чем угостить, да в холодильнике пусто, – развел руками я. – Хреновый я хозяин.
Вавила Силыч бухнул на стол бутылку квасу, а после виновато глянул на меня. Я улыбнулся и подмигнул ему, давая понять, что не в обиде за разорение холодильника.
– Отобедал уже, – сообщил Кузьмич и неодобрительно глянул на Родьку, который сразу потянулся к квасу. – Благодарствую.
Тот мигом отдернул лапы от бутылки и метнулся за стаканом для гостя.
– Гоняй его, – посоветовал мне Кузьмич, ткнув пальцем в моего помощника. – А то на шею, стало быть. Да. Ишь, пройда такая!
Потом он степенно пил квас. Медленно, дергая кадыком, стакан за стаканом. Отдувался, отфыркивался, вытирал пот, стекающий с лысины.
– Жарко, – после третьего стакана сообщил он мне. – Душно тут, в городе. Сколько лет живу – а все никак не привыкну. У нас-то в деревне…
И снова припал к стакану.
Я с уважением смотрел на него. Маленький-маленький, а сколько влезает, а? Да, крепка старая гвардия!
– Значит, Хозяева кладбищ? – допив очередную порцию, без какого-либо перехода спросил у меня Кузьмич. – Разные они. Но скажу так – злить их точно не стоит. Сила за ними есть, и немалая. Пусть и в границах, стало быть, только их погоста, но немалая.
– Поподробней бы, – попросил я его. – Если время есть, если мы вас не задерживаем.
– Есть, – посопев, сказал Кузьмич. – Разъехались у меня почти все по дачам да по югам. Пустой подъезд стоит, почитай.
– Везучий, – протянул Вавила Силыч завистливо. – И ведь ни одного запойного у тебя нет. Невиданное дело.
– А все почему? – Кузьмич воздел вверх кривой палец. – Работу свою делаю как должно. С душой! Кабы все так поступали, давно бы посох в нашем районе был, а не на «Соколе».
– Что за посох? – не смог удержаться от вопроса я.
– Деревянный, – пояснил Кузьмич. – С камушком в навершии. Он в свое время тому домовому принадлежал, который за палатами самого боярина Кучки следил. А с его палат-от вся Москва пошла, вон как. Его, посох этот, лет полтораста назад нашли, когда палаты раскопали, и с тех пор он по рукам и ходит. Какой, стало быть, уголок города под Новый год старейшины лучшим признают – тому он до следующей зимы и достается. А с ним и удача приходит, вот так-то. Счастливый этот посох.
– И по каким критериям идет оценка? – еле удержался от смеха я.
– Чистота в районе, – загнул палец Вавила Силыч. – Порядок. Чтобы смертоубийств не было. Там много всего.
– Опять же – у кого деток за год больше народилось, – добавил от себя Кузьмич.
– Святые угодники, – опешил я. – А вы-то как тут? С какого, извиняюсь, бока?
– Если район тихий, спокойный, то и на душе у людей хорошо, – совершенно серьезно ответил мне Вавила Силыч. – А когда у людей на душе хорошо и в дому ладится, то они всенепременно деток делают. Без них и дом не дом, и семья не семья.
– Хорошо еще вечером по зиме электричество отключить, – добавил Кузьмич. – Очень способствует этому делу.
Я только головой помотал. Очень меня впечатлило это все. Нет, вы только вдумайтесь – у них, оказывается, есть переходящий деревянный посох. С камушком в навершии.
– Ладно, это все наши хлопоты, – Кузьмич вытер пот с лысины, а после поправил на ней пластыревую нашлепку. – Давай о твоем интересе поговорим.