Он выглядел молодым, но Элиот знал, что на самом деле Харуки было уже за пятьдесят.
– Привет, Хар, – омега обнял друга, как только тот с ним поравнялся, и тут же перешёл к делу, – мне нужно на ту сторону.
– Конечно, мальчик мой, для тебя всё, что угодно. Погоди, ты что, из этой двери вышел? – до Харуки только сейчас начала доходить вся странность ситуации.
– Я всё объясню, но только после того как вернусь. А сейчас у меня мало времени.
– Отец? – понял азиат.
Элиот кивнул и нетерпеливо переступил с ноги на ногу, поправив на плече лямку заметно потяжелевшего рюкзака. Харуки провёл омегу к неприметной двери в стене, замаскированной под деревянные панели, за которой открывался тайный подземный проход в Периферию и обратно. И тут Элиот вспомнил кое-что важное:
– Хар, меня активировали.
– Ты бы ещё там вспомнил, – выругался друг и пошёл обратно вглубь дома, чтобы потом вернуться с небольшим, как выглядело со стороны, пластырем, – это поставит последние два часа твоего маршрута на повтор, надеюсь, ты хорошенько погулял, Эли?
Элиот молча оттянул край шарфа и немного пригнулся, чтобы невысокий азиат смог достать до чипа.
И дальше всё слилось в один большой ком из суматохи. Двадцать минут по кротовой норе, ещё пять для того, чтобы дойти до дома, короткие, но радостные приветствия. Элиот проследил за тем, чтобы отец принял первую таблетку, папа пообещал, что проследит за дальнейшим процессом лечения, попытался было расспросить сына о встрече с парой, но Элиот слишком красноречиво дал понять, что расстроен, поэтому просто узнал, стоило ли оно того. Глядя на больного отца, в глазах которого забрезжила надежда впервые за много месяцев, Элиот мог с уверенностью сказать, что да.
Когда омега вернулся в Центр, то ещё немного посидел у Харуки, без излишних подробностей рассказывая, почему он снова в Центре. Друг поздравил новобрачного, но судя по кислой мине Элиота – зря.
От дома Хара омега прошёл пешком пять кварталов, петляя, и заметая следы, и только после этого вызвал такси до дома Троя. Добирался уже почти ночью, по пёстрым от ярких неоновых вывесок улицам, заглядывался на весёлые компании, снующие из клуба в клуб, и тосковал по родным. По скромному ужину за шумным столом, снегопаду, которого над Центром никогда не бывало, по Олли, который никогда не хотел ложиться спать, но мог вырубиться прямо с зубной щёткой во рту. Колин год назад вышел замуж, на Периферии это делали по старинке с настоящими кольцами и метками, поэтому одного из братьев омега сегодня не повидал. В отличие от Колина, Элиот так и не смог завести ни с кем отношения, сначала переживал кризис смены окружающей среды, а потом взял на себя заботу о стареющих родителях и маленьком Олли. И теперь никак не мог отделаться от чувства, будто он предаёт их, возвращаясь в Центр. А ещё ему казалось, что он предал сам себя, когда согласился на предложение Троя.
Пробраться в дом к альфе незамеченным у него не получилось, стоило только ступить на коврик перед входом, как дверь открыл дворецкий. Тот самый, который был у семейства Паркеров, ещё когда Элиот побывал у них в гостях. Но поистине удивило омегу не это, а то, что дворецкий тоже его узнал.
– Вы стали ещё красивее, мистер Сильвер, – поклонился в приветствии пожилой мужчина, Элиот на это нервно повёл плечом, – возмужали.
– Я, наверное, теперь мистер Паркер, Агат, – тихо ответил омега и заметил, как засветилось лицо дворецкого от того, что новый хозяин по-прежнему помнил его имя, хотя виделись они всего однажды – одиннадцать лет назад.
– Как скажете, мистер Паркер.
– Скажу тогда Элиот.
Дворецкий кивнул в знак согласия, предложил поздний ужин, но омега отказался и поднялся на второй этаж. Комнату ему приготовили, и он уже было хотел пойти сразу туда, но внезапно застыл около входа в спальню Троя. Хотелось, так хотелось заглянуть туда, посмотреть так ли там было всё, как он помнил. Столько лет просил себя это забыть, но до сих пор помнил. Дверь даже не скрипнула, когда Элиот тихонько толкнул её от себя.
Спальня изменилась. Даже в полумраке ночи омега заметил другую, более спокойную в стиле мебель, цвет стен не кричал, что тут живёт подросток, письменного стола больше не было – значит, занял кабинет отца. Постель казалась большой и пустой, потому что Трой занял только одну половину, устроившись на боку, и, ступая мягко по ковру, Элиот в два шага оказался около пустой половины – альфа дышал ровно и поверхностно.
Лямка давно опустевшего рюкзака скользнула с плеча тихо, потом омега размотал шарф, и тот струящейся лентой опустился на пол. Под весом омеги кровать почти не просела, и он осторожно прилёг, копируя позу Троя. Прижался грудью к широкой спине, руку перекинул через мускулистый торс. В буклете было сказано, что любой тесный контакт прекрасно действовал на самочувствие пары, и Элиот оправдывал свои действия словом “необходимость”, хотя прекрасно понимал, что это ложь. Он просто хотел к нему прикоснуться. К тому, кто разбил сердце и растоптал гордость, и даже не помнил об этом в отличие от омеги. Но тело, связь, как угодно – брали своё. Он ещё успеет вдоволь наиграться с нервами своего альфы, но это всё завтра, а пока… Пока Элиот думал о том, какое же у судьбы хорошее чувство юмора, ведь до того, как возненавидеть, он больше всего на свете мечтал стать мужем Троя Паркера.
А мечты, как известно, сбываются.
========== Глава 3. Чудо. ==========
Аксель оторвал взгляд от буклета и своим вопросом заставил Феликса резко затормозить, от чего некоторые водители недовольно загудели вслед:
– А когда мы сочетаемся браком?
Феликс мысленно сосчитал до трёх, переключил электрокар в режим автопилота и только потом ответил:
– Не сегодня, малыш.
– Я не малыш, – возмутился альфа.
– Когда я был в твоём возрасте, тебе было шесть, – ответил омега.
Аксель на несколько секунд задумался, соображая и высчитывая что-то, и повторил, но уже более спокойно:
– Я не малыш.
– Я тебя услышал, Аксель, – кивнул Феликс.
– Может, завтра? – тут же повеселел подросток.
– Может, как минимум, когда ты станешь совершеннолетним? – омега положил руки на руль по привычке, хотя автомобиль по-прежнему ехал сам. Просто Феликсу надо было себя чем-нибудь занять, – не думаю, что это вообще законно без согласия твоих родителей.
– У меня нет родителей, – ответил Аксель и начал разглядывать Центр в боковое окно.
– Прости, сказал, не подумав, – сокрушился омега, – знаешь, у меня тоже нет одного из родителей. Папа умер, когда мне было четыре.
– От чего? – парень отвлёкся от разглядывания витрин и взглянул на пару.
– От вируса, – вздохнул Феликс, – он… Он начал забывать. Сначала по мелочи, потом побольше…
– А ты?
Омега на секунду бросил на альфу испуганный взгляд, потому что тот попал в точку, нервно сглотнул и ответил:
– И я начал.
– Ты поэтому меня с Периферии забрал, – кивнул Аксель. Это был не вопрос, а полноценное утверждение.
Феликс было открыл рот возразить, но понял, что так оно и есть, и со стороны картина казалась крайне некрасивой.
– Я на тебя не обижаюсь, – махнул рукой альфа, до чего же молодость была отходчива, – ясное дело – умирать никто не хочет.
– Это точно, – хмыкнул омега, – но знаешь, я тебя тоже ждал, просто… Просто я учёный, у меня работа, дела…
Отмазка даже для Феликса оказалась очень слабой, а лгать он как-то не умел никогда. На этом разговор и закончился до тех пор, пока они не добрались до дома Феликса. Там Аксель познакомился с прислугой, вещей у него особо не было – с Периферии уходил налегке. Может, тоже не думал, что пара примет его, но, скорее всего просто понимал, что там его вещи нужнее кому-то, чем ему – здесь.
И оказался прав, потому что после обеда, Феликс отвёл его в гардеробную и показал как пользоваться планшетом для покупок после того, как отсканировал Акселя для создания мерок. Альфе эта затея с покупками не очень понравилась, но когда Феликс осторожно проводил по его очертаниям каким-то приборчиком похожим на ручной фонарик, только без света, парень буквально переставал дышать. Омега ему очень понравился.
Феликс был такой стройный, с точёными чертами и лисьим носиком, на котором только чёрной пуговки не хватало, поэтому из глубины подсознания тут же вырывалось желание этот носик чмокнуть, компенсировав отсутствие важной детали. Провести кончиком своего по узкой переносице, коснуться губами нахмуренного сейчас лба, вдохнуть запах омеги, уткнувшись в макушку. Аксель набрал в лёгкие побольше воздуха, чтобы уловить желанный аромат – омега пах поздним летом. Когда фрукты взрываются соком от спелости, распускаются последние цветы, а воздух по вечерам уже не дрожит от духоты, а наполняется вечерним туманом.
Да, у них не было ничего общего, и к большому разочарованию Акселя Феликс жил и дышал работой; да, он оказался старше альфы и возможно, более опытный в любовных делах, хотя все мысли об этом Аксель гнал прочь, ведь горло от этого моментально сковывало ревностным рыком; и тем не менее Феликс ему нравился. Он с таким упоением рассказывал о своих экспериментах, упоминал смешные случаи в экспедициях, и, когда на светлом курносом лице появлялась улыбка, Акселю казалось, что она способна осветить весь свет. А эти глаза-льдинки, в которых, то и дело, проглядывал робкий интерес. Альфы такое замечают, будь им хоть семнадцать, хоть сорок три.
Всё-таки в каких-то вещах Феликс был жутко наивен, например, он совсем ничего не знал о жизни на Периферии, но как бы не пытался вывести разговор на эту тему, Аксель твердо давал понять, что не будет посвящать своего омегу в такие подробности.
Он родился там и вырос. Работал с четырнадцати на заводе для сборки тяжёлой строительной техники. Сначала младшим помощником механика, потом старшим помощником механика, потом стал механиком. Все семнадцать, почти восемнадцать, лет прожил в детском доме. Ничего особенного, таких домов по всей Периферии буквально на каждом углу. Но в отличие от многих других детей, Акселю со своим пристанищем повезло. В его детдоме всегда было светло, тепло и дружно. Воспитатели с молодых ногтей втемяшивали воспитанникам в их светлые головы мысль о том, что кроме них самих никто им в этой жизни не поможет, учили относиться к окружающим справедливо, старших заставляли брать на себя ответственность за младших, а наказывали только физическим трудом, а не розгами. Аксель примерным мальчиком не рос, поэтому зимой регулярно чистил двор детского дома от снега и льда, а летом заделывал прохудившуюся крышу.
Когда Акселю исполнилось шестнадцать, в его дом пришли люди в дорогих костюмах, но с плохими намерениями. Они ненадолго заперлись с директором на разговор, а после того как ушли, директор собрал всех воспитателей и ребят постарше и рассказал, что ему предложили хорошую денежную компенсацию в обмен на то, что десять из его старших воспитанников пройдут процедуру сбора данных для ИБС.
Про ИБС и подбор пар для богачей из Центра для спасения тех от неизвестного вируса слухи ходили разные. Кто-то наивный рассказывал о волшебных историях любви, кто-то шептался, что после того, как тебя призовут на первую встречу, сразу же на органы и пустят. В основном люди на Периферии относились к ИБС отрицательно, к таким же себя и причислял Аксель до какого-то момента, потому что никому не хотелось, чтобы его использовали как какое-то лекарство от смерти, тем более, что многие к моменту нахождения подходящей пары успевали обзавестись семьями, ведь жизнь не стояла на месте. И если ты не реагировал на вызов из Института, тогда тебя ждали неприятности. Тут опять же таки слухи разнились, кто-то рассказывал про неподъемные штрафы, кто-то – про телесные наказания, кто-то говорил, что на работе начиналась травля со стороны руководства, и человека так или иначе заставляли на встречу соглашаться. Люди не любили сдавать данные для ИБС, и у них на это было полное право.
Впрочем, метод кнута работал только в отдельно взятых случаях, всё-таки Периферия была местом слишком обособленным и своевольным, поэтому чаще всего власти применяли пряник. За сдачу анализов можно было получить небольшое денежное вознаграждение, иногда повышали рейтинг личного дела на работе, а уж вероятность того, что тебя призовут была и вовсе невелика – взглянуть только на то, сколько богачей и сколько бедняков. Многие шли на риск ради любимых и родных, вот и Аксель рискнул ради дома и его названных братьев.
На самом деле, в его детском доме к этой перспективе отнеслись довольно спокойно. Во-первых, одним из поваров в столовой дома работал Колин Сильвер, парень, который до двенадцати прожил в Центре, потом у его семьи что-то случилось, и им пришлось перебраться в Периферию. Он-то и развеивал все нелепые слухи о пытках и выборе органов, когда очередная байка прокатывалась среди воспитанников.
– Между людьми должна быть связь, – говорил он и добавлял немного смущённо, бросая быстрые взгляды на одного из старших ребят, – любовь. Оба должны быть живы и здоровы, чтобы образовать союз, пару.
Четырнадцатилетний Аксель тогда слушал с замиранием сердца, хотя и с виду не показывал этого, но в тайне надеялся, что ему выпадет шанс найти своего идеального партнёра и спасти ему жизнь.
Два года спустя он сдал тест в ИБС и узнал, что его пара уже подобрана. Ребята в детдоме и правда радовались за него, ведь его на Периферии ничего не держало, ну, кроме названных братьев. Однако ни родителей, ни любимого у него не было, зато была надежда, что совсем скоро любимый-таки у него появится. И Аксель ждал.
Дни складывались в недели, недели – в месяцы, месяцы – в полугодия. И вот, когда отметка ожидания, уже порядком остывшего, почти перевалила за два долгих – а для молодого сердца это казалось половиной жизни – года, его позвали.
Про богачей слухи тоже ходили разные. Да, их тоже частично развеивало семейство Сильверов, но при упоминании о загадочном вирусе, который наличествовал почти у всех жителей Центра и проявлялся с невероятной разнообразностью, фантазия расцветала пышным цветом. Говорили и про инвалидов, и про шизофреников, и про жиреющих от одного только вздоха уродов, поэтому когда в комнату вошёл стройный, как тростинка, и хрупкий, как тростинка, немного бледный от волнения, Феликс – у Акселя в груди разорвалась атомная бомба, а в ушах зазвучал победоносный марш.
Это был джек-пот по всем пунктам. Немного смазал впечатление их разговор про разницу в возрасте, но Акселя растили оптимистом, потому что только они способны были выжить на Периферии.
Альфа точно знал, что для того, чтобы наладить с его парой контакт, ему предстоит засучить рукава, но ему казалось, что самые сложные шаги – поиск и встреча – были уже позади.
Целый день провести вместе они всё-таки не смогли – Феликсу пришлось отбежать в лабораторию на пару часов, которые вылились во все четыре, и в конце концов омега пришёл только к ужину. Оказалось, что омега занимается кибер-химией, наукой дюже востребованной. Альфа было пошутил, мол, а чего не генной инженерией, но Феликс тогда глянул на него странно и сказал, что она давно уже под строжайшем запретом не только для учёных, но и для всех остальных.
Для обоих сегодняшние события были эмоционально выматывающими, поэтому ели молча, восстанавливая силы. Зато после ужина лёд всё-таки тронулся. Акселя прорвало на вопросы о жизни Центра: о чипах, о традициях, о работе, которой он смог бы заняться здесь. На периферии он был специалистом узкого направления, но Феликс понимал, что молодой мозг способен к учёбе, и этим нельзя было пренебречь, поэтому ненавязчиво высказал идею обучения с осени в университете. Том самом, где трудился в лаборатории сам он, а мысль о том, что этот солнечный мальчик будет всегда поблизости отчего-то разлила тепло по венам. Феликс от собственной реакции растерялся и залился краской, надеясь, что в приглушённом свете гостиной Аксель этого не заметил.
Аксель заметил не только это, но и закушенную губу омеги, когда тот слушал ответы альфы, комкающие плед, словно тот был щитом, тонкие пальцы, захотелось тут же узнать мягкие ли у них подушечки, но только когда они оба поднялись на второй этаж и чинно пожелали друг другу спокойной ночи, Аксель не удержался и захватил Феликса в объятия. Такие же крепкие, как утром, в комнате ИБС: