Я покачал головой.
— Это очень большой риск… после стольких лет взаимной ненависти заставлять «темных» и «светлых» большую часть времени проводить в опасной близости друг от друга…
— Верно. Я даже не поленился пробежаться по коридорам и поискать подтверждения своим догадкам. Однако раз ректор решил пойти на этот риск, значит, все очень и очень серьезно: он ведь не по своей инициативе это затеял, правда? Зачем бы ему сдались лишние проблемы? Получается, что это была инициатива сверху… Гираш, мне кажется, они пытаются объединить не курсы, а Гильдии!
Я вздрогнул.
— Еще не хватало! Мы же не уживемся вместе…
— Знаю. Но, может, у тебя есть другие догадки? — сварливо осведомился таракан, угрожающе щелкнув жвалами.
— Нет. Однако думать о том, что ты прав, мне тоже не хочется. Как считаешь, зачем Совету понадобилось ставить нас на один уровень со «светлыми»?
— А я разве сказал, что некроманты и мастера будут иметь равные права?
— А иначе все вернется к тому, с чего и начиналось, — усмехнулся я. — Некроманты — личности тщеславные и очень мнительные. Среди них быстро найдутся недовольные, способные развязать новую войну Гильдий… нашей верхушке это надо? Не думаю. Поэтому и спрашиваю тебя: ЗАЧЕМ?
— Да я и сам задаюсь тем же вопросом, — тяжело и как-то по-стариковски вздохнул Нич и тут же сник. — Представить, что некроманты позволят себя хоть в чем-то ущемить, я не могу — для этого вы слишком самолюбивы. А стать нам ровней… знаешь, я ведь когда-то тоже мечтал, что нашей вражде однажды придет конец. И лелеял мысль о том, что если начать с адептов, то со временем нам удастся преодолеть этот барьер. Дети ведь такие наивные. Что скажут, тому и готовы верить… ну, в большинстве своем. Я полагал, что если год за годом вкладывать в их головы мысль о том, что можно жить без взаимных угроз и пакостей, когда-нибудь они перенесут ее во взрослую жизнь. В тот же Совет, в правление Академии…
— Что же изменилось? — настороженно поинтересовался я. — Насколько я понимаю, ты передумал?
— Да. Мне пришлось пересмотреть свои взгляды.
— Почему?
Нич снова вздохнул.
— Да потому, что познакомился с тобой. И понял, что в действительности та пропасть, которая нас разделяет, отнюдь не исчисляется размерами магического резерва и не зависит от особенностей дара или цвета наших мантий.
Я вопросительно приподнял брови.
— Любопытное заявление. А поподробнее можно?
— Подробнее? — невесело усмехнулся мастер Твишоп. — Что ж, можно и подробнее. Но сперва ответь мне на один вопрос: что делает настоящего мэтра — мэтром?
— Кхм, — кашлянул я. — Хороший вопрос, учитель. Наверное, опыт… отношение к жизни… специфика работы… особенности дара, хоть вы в это и не верите… ну и характер, конечно.
— А что формирует характер? — хитро прищурился Нич.
— Семья. Детские увлечения. События, которые с нами происходят каждый день… причем независимо от того, хорошие они или плохие. Каждый эпизод, случившийся в нашей жизни, оставляет свой след в памяти. Память фиксирует этот опыт. А тот, в свою очередь, позволяет реагировать на новые события, основываясь на том, что происходило с нами… или не только с нами… раньше.
— Верно, — одобрительно кивнул Нич. — Но дело не только в этом. Как ты знаешь, человек мыслит образами, ассоциациями, мысле-формами, которые подчас включают и зрительные, и слуховые, и обонятельные ощущения, и, что гораздо важнее, они окрашены эмоциями. Хорошими, как ты правильно подметил, или же плохими. Что-то нам нравится, к чему-то мы равнодушны, о чем-то только задумываемся, а что-то терпеть не можем. И это отношение складывается из огромного количества факторов, которые в определенный момент времени соединились в невероятно сложную мозаику из чувств…
— Мне б чего попроще, учитель, — скромно обронил я, приняв вид нерадивого студента. — Знаю, что вы очень любите эту тему, но у меня скоро занятие…
— Торопыга, — фыркнул Нич, но все-таки перевел свои умозаключения в более удобоваримую форму. — Я всего лишь хотел сказать, что, поскольку большая часть магически одаренных детей рождается в семьях магов, то их развитие с высокой долей вероятности происходит по одному и тому же сценарию. Так же, как когда-то растили и развивали их отцов, матерей, дедов и бабок… согласен?
— Традиции, учитель, — послушно кивнул я. — В аристократических семьях они неискоренимы. Так что воспитание юных магов до поступления в Академию из века в век остается одним и тем же.
— Правильно. Дети, получившие свой дар случайно… точнее, те, у кого он оказался ненаследуемым… явление достаточно редкое, поэтому их в расчет можно не брать. Соответственно, мы с тобой говорим сейчас о тех, кто составляет абсолютное большинство в Гильдиях и чье воспитание с самого раннего детства было подчинено строгим правилам.
Я снова кивнул.
— Понятно, что традиции у «светлых» одни, а у «темных» — совсем другие, поэтому мы и приходим в Академию с уже сформированными… а точнее, навязанными понятиями о том, как надо жить, как поступать и как относиться к коллегам.
Нич хмыкнул.
— Да. Это как раз к вопросу о внушаемости молодых. Но, как я уже сказал, не все приходят в Академию обремененными чужими взглядами. И не все из тех, кому повезло родиться в семье магов, сохраняют эти убеждения к концу обучения.
— Ну, мы же не дураки: развиваемся все-таки, учимся чему-то…
— Конечно. И преподаватели вполне могли бы подтолкнуть вас к правильному пониманию вещей. Но видишь ли, в чем дело… сама ваша профессия накладывает определенный отпечаток. Вы совершенно спокойно возитесь с трупами, экспериментируете с нежитью, приносите в жертву живых и крайне легкомысленно относитесь к мертвым…
Я хмыкнул.
— А как к ним еще относиться? Мертвецы для нас — такой же рабочий материал, как трава для друида.[5] Они или спокойно лежат в земле, или приносят нам пользу. В крайнем случае, из-за неумелого колдовства могут попытаться кому-то навредить. Но хорошему мэтру не составит труда загнать в могилу даже могущественного лича, так что бояться нежити или впадать в панику при виде расчлененного трупа нет никаких причин. То, что нам подконтрольно, неспособно нас напугать, учитель. Вопрос заключается лишь в том, на именно мы годны.
— Да, — тихо обронил мастер Твишоп, отводя взгляд. — Мэтры не боятся ни жизни, ни смерти. Вам неведом страх перед людьми, потому что самое худшее, что с вами можно сделать, это причинить боль или убить… но боль-то вы как раз терпеть умеете. Вы с азартом соревнуетесь с ней за право обладания вашим разумом, смеетесь над ее потугами вас ослабить и радуетесь каждой своей крохотной победе. Да и смерть вам не страшна. Вы равнодушно отворачиваетесь, если она проходит мимо, и с пониманием усмехаетесь, когда она останавливается и протягивает вам свою костлявую руку. Впрочем, даже ее вы умудряетесь иногда обмануть и, вопреки всем законам, все-таки найти путь к возрождению…
— Ты тоже его нашел, — возразил я.
— С твоей помощью. В одиночку у меня бы не хватило духу провести всю необходимую работу по обоснованию теории ЭСЭВ. Сколько подопытных у тебя было?
Я на мгновение задумался.
— Тысячи три… или три с половиной. Точно не помню.
— А я бы запомнил каждую жизнь, которая была отдана на благо науки, — еще тише сказал мастер Твишоп. — И каждого человека, который якобы добровольно согласился участвовать в этом эксперименте. Думаешь, я просто так отстранился от этой части работы? Думаешь, я без причин смалодушничал? Мы ведь больше созидатели, чем разрушители, Гираш, поэтому и отношение к жизни у нас… иное. Его диктует сама наша профессия, методы обучения, понимание тех взаимосвязей, которые существуют между живыми существами… поверь, уничтожать живое без веской причины не станет ни один «светлый». Никто не посмеет разрушить то, что не им было создано. Не принесет кого-то в жертву всего лишь из научного интереса. Так нас воспитывали. Такими вырастили не одно поколение магов. И этим мы разительно отличаемся от вас.
— Да прям! — пренебрежительно фыркнул я, не сдержавшись. — Можно подумать, мастера не умеют убивать! Или не проводят экспериментов с живыми!
— Умеем, конечно, — кротко согласился Нич. — И проводим, потому что это нужно людям. Но одно дело — убить врага, точно зная, что это необходимо, а другое — разрушить чью-то личность, пытаясь выяснить, насколько крепка связь между компонентами, ее составляющими. Одно дело — провести опыт на крысе, а совсем другое — использовать для полной достоверности какого-нибудь смертного. Но вы никогда не делали различий между теми, кого собираетесь препарировать.
— В мои лаборатории не попадали невинные, — равнодушно откликнулся я. — Все «добровольцы» были осуждены и приговорены к смертной казни. Я всего лишь избавил их от мучений. К тому же, многие наши заклинания немыслимы без жертвенной крови, а люди подходят для этих целей гораздо лучше крыс. Только и всего.
Учитель отвернулся.
— Я знаю. Просто говорю, что мы слишком разные и по-разному относимся к тем или иным вещам. Но поэтому же мы плохо понимаем друг друга. Как может понять голодного коршуна петляющий по лесу заяц? Как объяснить дереву, что лань объедает его листья не от желания отомстить за поцарапанную ветками шкуру, а лишь потому, что это — в ее природе? Как убедить попавшую в паутину муху, что паук сплел свою сеть на специально на ее пути?
Я улыбнулся.
— Вы стали разбираться в наших мотивах, учитель. И вы, пожалуй, один из немногих, кто осознал, что та война была нам не нужна. Мы ведь ничего от нее не выиграли, а мэтры при всех своих странностях весьма практичны и очень трепетно относятся к своим исследованиям. Колбы, пробирки, склянки, реторты, секционные столы… для нас именно ЭТО — настоящая жизнь. Интересная и волнующая. Дайте нам существовать спокойно, обеспечьте материалом, позвольте иметь оснащенные всем необходимым лаборатории, и мы будем тихи и кротки, как овечки… до тех пор, пока нам не сорвут очередной эксперимент, конечно. Да, мы тщеславны и самолюбивы, но это тщеславие не простирается на даруемые королем титулы, к которым так привязаны аристократы. Для чего нам соревноваться со смертными в количестве навешанных на грудь побрякушек? Прилюдно посадить в лужу давнего противника — вот это достойно внимания. Доказать ему, что он не прав — что может быть увлекательнее? Сделать так, чтобы о результатах твоего многолетнего труда говорили все вокруг — вот что нас манит… а опускаться до уровня неразумных баранов — удел неудачников, учитель. По-моему, это так очевидно… Надеюсь, когда-нибудь и Совет догадается, что не там ищет себе врагов.
Нич тяжело вздохнул.
— Думаешь, у них получится?
— Ну, ты ведь смог?
— Я пришел к пониманию лишь на заре своей жизни. Стоя на пороге смерти, на многие вещи начинаешь смотреть иначе… однако большинству моих коллег на данном этапе развития это не под силу.
— А, брось, — пренебрежительно отмахнулся я. — Ты просто сумел переступить через свои предубеждения и замшелые традиции. Небольшая жертва, если сравнить с тем, сколько неприятностей могло случиться, если бы этого не произошло.
— Ты даже не представляешь, насколько прав, Гираш, — беззвучно шепнул мастер Твишоп. А потом встряхнулся и твердым голосом заключил: — Собственно, только узнав тебя получше, я и решил, что полного взаимопонимания у наших Гильдий достигнуть не получится.
— Да кому оно нужно, это взаимопонимание?! — совершенно искренне изумился я. — Нам хватит простого нейтралитета! Вечный мир и всеобщее благолепие — это, знаешь ли, не для нас. Потому что вникать в трудности «светлых» или предлагать помощь в их решении никто не собирается. Вы — сами по себе, мы — тоже… а большего нам никогда и не требовалось!
У Нича дрогнули усы и едва заметно шевельнулись кончики спрятанных по хитином крыльев. А когда снаружи послышались чьи-то шаги, он неохотно отвернулся и спрыгнул на пол.
— Потом поговорим, Гираш. Не хочу, чтобы меня увидели раньше времени.
— В канализационные трубы никто не заглядывает, — тут же отреагировал я, стряхивая нагнанную учителем вялость. — Не самое популярное, надо сказать, в Академии место. Но для тебя сойдет.
Таракан замер на середине шага.
— Что? — непонимающе переспросил я, когда он медленно повернулся и прожег меня яростным взглядом. — Зато там тебя точно не увидят.
— Знаешь, нерадивых студентов раньше розгами секли, чтобы не забывали вовремя являться на занятия, — свистящим шепотом заявил Нич, угрожающе щелкнув жвалами. И в этот же самый момент снаружи мерзко и пронзительно задребезжал знакомый колокольчик. — Даже жаль, что эту традицию сейчас отменили.
— Демон! — спохватился я, подскочив на ноги и опрометью кинувшись к выходу. — Я же из-за тебя опять опоздаю!!!
— Расписание на первом этаже учебного корпуса, — мстительно бросил сзади таракан. — Смотри, не ошибись комнатой.
— А какая мне нужна? — крикнул я, на секунду обернувшись.
— Не помню, — с достоинством отвернулся таракан и неторопливо продолжил путь к стене. — Сам говорил: старый я уже — память то и дело подводит…
— Тьфу! — в сердцах сплюнул я. — Чтоб она тебя в самый неподходящий момент подвела, старый пердун! Это ж надо было так заболтать, чтобы я САМ забыл о сроках…
Нич, если и расслышал, ничего не ответил, а я со злостью хлопнул дверью и принялся лихорадочно припоминать расположение ближайшего стационарного телепорта…
*
— А кто это у нас там пришел? — вкрадчиво осведомилась миниатюрная, со вкусом одетая магесса, когда я тихонько прокрался в учебную комнату и, понадеявшись, что стоявшая спиной к двери белокурая леди ничего не заметит, бесшумно уселся за последнюю парту. — Мне показалось или нас все же почтил своим присутствием любезнейший барон Невзун? Который настолько уверен в своих знаниях по моему предмету, что самонадеянно пропускает начало занятия?
Я мысленно скривился: ну вот, нарвался… видимо, напрасно я задержался у расписания, не желая больше попадать впросак из-за собственной неосведомленности — даже двухсекундное опоздание у Ледяной стервы, как за глаза называли преподавательницу по Водной магии, могло стоить мне довольно дорого. Не то чтобы я мало знал о Водной стихии, но обернувшаяся от доски и безошибочно отыскавшая меня взглядом юная леди была достойна этого некрасивого прозвища. И вполне могла поломать мои планы, наградив вне очереди утомительным, нудным, зубодробительным докладом на какую-нибудь неприятную тему.
Собственно, юной она выглядела только внешне — на самом деле мастер Лилитана де Ракаш была одной из опытнейших и старейших членов Совета магов. Я помнил ее еще в те годы, когда очаровательная маркиза из весьма знатного рода только-только закончила Академию Всеобщей Магии и поступила в магистратуру, собираясь после ее окончания подавать документы на соискание степени архимага. Целеустремленная, стремительная, резкая и опасная, как водяной хлыст,[6] она уже тогда привлекала к себе внимание. И своей неподражаемой красотой, и твердой, как кремень, волей, и жесткостью характера, с которым, пожалуй, мог поспорить только сам мастер Шодорас Викдас — нынешний глава Совета магов.
Надо сказать, леди действительна была весьма привлекательной — длинные белокурые локоны, обрамляющие невинное, почти детское лицо, которое за прошедшие годы почти не изменилось, большие синие глаза, в которых мало кто мог разглядеть холодную бездну северного океана, густые ресницы, тщательно скрывающие их недобрый блеск, и изящная фигурка, позволяющая вышеупомянутой леди с легкостью играть на чувствах не только незнакомых с ее манерой поведения адептов, но и умудренных жизнью старцев, уже не раз попадавшихся в коварные женские сети.
Даже я, послушно поднимаясь со скамьи и встречая ее цепкий взгляд, не мог не отметить редкой красоты магессы де Ракаш. И по достоинству оценил ее великолепное платье из тонкой, струящейся ткани, насыщенный синий цвет которой так дивно оттенял ее светлую кожу. А когда госпожа маркиза грациозно взмахнула изящной ручкой и, не поменявшись в лице, отправила в меня небольшую шаровую молнию, даже искренне восхитился темпераментом этой леди. И не преминул продемонстрировать свой восторг, проворно согнувшись в три погибели.