Федор запустил руку в сидор, пошарил там. Пистолета нет, видимо, выбросил его Турин. Его оружие Федор изъял, но надежды, что это был именно тот пистолет, из которого убили Арефьева, мало. Не дурак Турин, не будет он хранить улику против себя… И сидор с деньгами мог припрятать посерьезнее. А не сделал этого Турин потому, что знал о предстоящем наступлении. Получит дивизия приказ – и вперед! Задерживаться, бегать к тайнику будет некогда, могут посчитать дезертиром или обвинить в невыполнении приказа в боевой обстановке. А это чревато трибуналом и штрафбатом… И потом, в наступлении, неразберихе кто будет искать убийцу? На это и был расчет Турина.
Федор вернулся в комнату, где под охраной сидел Турин. Увидев в руках Казанцева сидор, он сразу сник.
– Турин, отпираться будешь, упорствовать или все-таки расскажешь?
– Что вас интересует?
– Как ты товарищей своих убил?
– В спину, из пистолета.
– Это понятно, трупы я видел. Как задумал убийство, как осуществлял? Были ли помощники?
– Один я был, свидетели мне ни чему. К тому же с ними делиться надо. Дивизия деньги в банке все время получала в одно и то же число месяца. Я раньше там служил, дату знал. Выехал на «Виллисе», загнал его в кусты и вышел на дорогу. Когда увидел машину – «козлик» – то уже знакомый – и начфина в ней, поднял руку.
– Арефьев – сослуживец ваш, он доверял вам и потому приказ по армии нарушил. Остановился, подобрал вас, а вы его подло застрелили в спину…
– Что со мною будет? – опустил голову Турин.
– Сам догадаешься? С трех раз? Вставай, едем в отдел… Кстати, пистолет где?
– Вы его забрали.
– Не этот, из которого стрелял?
– Выбросил. Зачем он мне?
– Ну да, улика…
Бойцы с арестованным сели в кузов, Федор с мешком денег – в кабину.
– Сначала в штаб дивизии. Надо начальнику штаба или командиру сообщить об аресте начфина.
На месте оказался начштаба, и Федор доложил ему о преступлении Турина.
– Не может быть! Он честный и толковый офицер. Это ошибка, я буду звонить прокурору!
– Ваше право. Только деньги в вещмешке, похищенные после убийства начфина Арефьева, у меня в машине. Можете посмотреть.
– Не верю!
– Турин в машине, можете поговорить с ним.
Начштаба вышел.
После массовых репрессий тридцать седьмого года, когда НКВД особенно сильно прошлось по армии, армейцы спецслужбы боялись и не любили – ведь репрессии выбили из строя лучших офицеров, прошедших Испанию и имевших боевой опыт.
Оба подошли к заднему борту грузовика.
– Турин! – окликнул арестованного начштаба.
Тот поднял голову, но сразу отвел глаза.
– Скажи мне все как есть. Если ты невиновен, я до прокурора армии дойду!
– Я убил Арефьева и забрал деньги, – глухо сказал Турин.
Начальник был в шоке и несколько секунд просто стоял молча.
– Не раздумали еще звонить прокурору? – спросил Федор.
– Прощайте…
Вот теперь Федор сел в кабину с чувством выполненного долга.
– Давай в Игнатово, надо деньги в дивизию вернуть.
Федор руководствовался тем, что вот-вот начнется наступление и личный состав должен успеть получить денежное довольствие. Потому как не все после прорыва немецкой обороны живыми останутся… А так – кто-то отправит домой перевод, кто-то купит что-нибудь для себя в Военторге. Мертвым же деньги ни к чему. Да и сам он ничем не рисковал, в финотделе расписку выдадут в получении. А кататься с такой суммой небезопасно. Кроме того, деньги из СМЕРШа все равно вернули бы в дивизию – не позже завтрашнего дня.
Через полчаса показалось Игнатово, и они подъехали к штабу.
Взяв мешок с деньгами, Федор прошел к командиру дивизии. В кабинете генерала находился еще начальник штаба. В комнате было накурено, оба офицера склонились над картой.
– Разрешите доложить! Старший лейтенант Казанцев, ГУКР СМЕРШ.
– Докладывайте.
– Убийца вашего начфина, капитана Арефьева, задержан. Деньги найдены, и я бы хотел вернуть их под расписку.
– Начфина ко мне! – приказал генерал.
Буквально через несколько минут вошел запыхавшийся Цаплин.
– Примите деньги, пересчитайте, выдайте расписку, – распорядился генерал.
– Какие деньги? У меня поручения нет.
– Деньги эти получил Арефьев, а нашел старлей Казанцев.
– Слушаюсь. Считать прямо здесь?
– И деньги, и убийцу Казанцев нашел за сутки – зачем его задерживать? Очень вовремя ты, Казанцев, деньги привез, сегодня же выдадим личному составу. Молодец! Я твоему начальнику позвоню. Хорошая работа! Хотел бы я взглянуть на убийцу. Кстати, кто он?
– Вы его знаете… Капитан Турин, служил в финотделе вашей дивизии, полгода назад на повышение в сто восемьдесят шестую переведен.
– Припоминаю, сам представление подписывал на очередное звание.
– Он сейчас в машине, под охраной.
Офицеры переглянулись.
– Пойдем, посмотрим.
Неизвестно, каким образом, но об аресте убийцы стало мгновенно известно всему штабу. Вслед за генералом и начальником штаба на улицу высыпали все штабные, вплоть до писарей. И убитого Арефьева, и его убийцу Турина здесь знали. Такие события всегда будоражат народ, а потом еще долго слухи ходят.
Подойдя к грузовику, Федор распорядился:
– Вывести арестованного!
Один из бойцов открыл задний борт и спрыгнул. Второй придержал Турина, чтобы тот не упал – руки убийцы были связаны веревкой.
Вокруг Федора и Турина образовался круг бывших сослуживцев преступника.
Генерал сделал шаг вперед:
– Как смог ты поднять руку на своего боевого товарища? Из-за денег, из-за бумажек этих лишить жизни офицера!
Подойдя еще на шаг, генерал сорвал с Турина погоны.
Убийца стоял, опустив голову, ему было стыдно смотреть товарищам в глаза. Правда, уже бывшим товарищам… Отныне он преступник и, следовательно, им не товарищ.
– Застрелить бы тебя, говнюка, прямо здесь и сейчас! Чтобы видели, знали: карающий меч советского правосудия достанет любого и каждого, кто переступит моральную черту, кто перестанет быть человеком. Уберите его с моих глаз!
Бойцы затолкали Турина в грузовик. Военные смотрели вокруг недобро, у всех личное оружие есть. Самосуд могут учинить, впрочем, поделом.
Федор вернулся в штаб, дождался расписки.
– Желаю всем дожить до Победы! – козырнул он перед тем, как выйти из штаба.
Обращение неуставное, но замечания никто из офицеров ему не сделал. Это было самым лучшим пожеланием перед наступлением.
В отдел вернулись, когда уже начало темнеть. Турина сразу же поместили в камеру, под охрану, а Федор направился к начальнику отдела.
– Здравия желаю! – вскинул он руку к пилотке.
– Знаю-знаю, комдив из сто семидесятой уже телефонировал… Быстро ты это дело раскрутил. И деньги уже в дивизии. А я сомневался, удастся ли его раскрыть. Давай-ка садись, рассказывай, да поподробнее.
Рассказ Федора подполковник слушал молча, не перебивая.
– Грамотно и толково мыслил. Великолепно! И вот что я думаю: на днях мы соберем молодых сотрудников, им расскажешь. Опыт передавать надо. Примеры конкретные приведи – что сам расследовал. Парни молодые, служить хотят, к делу рвутся… А опыта нет, логически мыслить не умеют, аналитикой не владеют. Вот, к примеру, взять твое последнее дело, по Турину. Без привлечения аналитики вряд ли ты смог бы его раскрыть, выстроить цепочку фактов и выйти на преступника. Короче, даю тебе день на отдых, а послезавтра с утра – не столько доклад, занудный и скучный, сколько разговор коллег, доброжелательный и содержательный. Было бы неплохо организовать его в виде обмена опытом, и не только личным. Готовься!
А как готовиться? Учебников по аналитике и, следовательно, оперативным действиям контрразведки во время боевых действий еще не написано. Опыт, конечно, есть, и мысли какие-то по этому поводу были… В общем, день Федор отсыпался и отъедался, на фронте сон и еда не всегда вдосталь, тяготы чаще.
Глава 10
«Крот»
Встреча с молодыми контрразведчиками прошла в теплой, почти дружественной атмосфере. Зачем Федору утаивать какие-то секреты, если и секретов, по большому счету, нет? Одно дело делали, боролись с ненавистным врагом.
Для начала Федор описал последнее дело. Подробно и детально изложил, как он осмотрел машину и трупы, а потом предложил каждому из присутствующих подумать и ответить: как бы он действовал дальше, какие бы шаги предпринял? Время на размышление – десять минут.
Со стороны посмотреть, Федор – ровесник лейтенантам, а уже на ступень выше званием, награды на груди. Молодым завидно. Только ведь ничего без труда не дается.
Молодые сотрудники начали отвечать. Федор сразу разбор ответов делал, на ошибки указывал. Кто поумнее, посообразительнее был, на ходу сориентировавшись, поправлялся.
Федор выделил одного – только после училища двухгодичного да курсов СМЕРШа. Хваткий парень, может обдумывать и анализировать информацию, выводы правильные делать. Не каждому такое дано. Случись работать в паре, он был бы рад такому напарнику. Но почему-то приходилось работать в одиночку. Конечно, были бойцы из взвода, но они нужны были для толкового захвата и охраны задержанных. А ждать от них «мозгового штурма» бессмысленно, не обучены они этому. Да и склонность к такому виду деятельности нужна.
Вечером подполковник поинтересовался:
– Как занятия прошли?
– Вполне!
– Да, я разговаривал с молодыми, они довольны. Просят, чтобы подобные беседы и дальше проводились.
– Хорошо бы, чтобы такие занятия проводили и другие специалисты: шифровальщики, пеленгаторщики, эксперты-криминалисты. Кругозор развивает, наблюдательность повышает…
– Кстати, кто из офицеров вам показался?
– Лейтенант Задорнов. Умеет ухватить суть, может делать правильные выводы. Наберется опыта – будет хорошим «чистильщиком», а то и «волкодавом».
На сленге контрразведчиков «чистильщиком» называли офицеров СМЕРШа, непосредственно работающих «на земле». В отделе много специалистов: радистов, пеленгаторщиков, дешифровщиков, экспертов. Но иной раз они немецких агентов видят уже арестованными и в живой контакт с ними не вступают. Вот «чистильщики» как раз и выполняют самую опасную работу по выявлению, захвату или уничтожению врагов.
А «волкодавы» – это уже асы из «чистильщиков». Только вот век «чистильщиков» и «волкодавов» непродолжителен, в прифронтовой зоне – один-три месяца. Отсев велик: в госпитали попадают, а то и в безвозвратные потери. Служба опасная, рискованная, а платят за нее обычное денежное довольствие, не больше, чем шифровальщику. И награды порой стороной обходят. Кто при штабе, при отделе, зачастую наград имеют больше. Да оно всегда так.
Лейтенант, поднявший роту в атаку под пулеметным огнем, получит в лучшем случае Красную Звезду, и хорошо, если не посмертно. А начальник его – орден Ленина, за то, что наступление сумел организовать, вдохновить.
Но и уважали «чистильщиков» в отделах больше других, этого тоже не отнять.
– «Чистильщиком», говоришь? Сам думал об этом. А то парень прозябает в группе охраны радистов, мелковато для него. Но, в общем, наши с тобой мнения совпадают. Рад, что не ошибся в нем.
Несколько дней прошли спокойно, а потом началось наступление. И началось оно с массированной артподготовки, громыхало сильно и долго. Потом в сторону передовой волнами пошли эскадрильи штурмовиков – сверху их прикрывали истребители.
Первый раз за всю войну Федор увидел столько наших самолетов одновременно, да и многие из отдела высыпали посмотреть.
Артиллерия и авиация перемалывали огневые точки, танки врага и живую силу. Только потом пошли в наступление наши стрелковые батальоны и полки.
Немцы не выдержали удара и стали отходить. Если раньше, в сорок первом или сорок втором году, немцы быстро перебрасывали на угрожаемый участок резервы из тыла, то после Курской битвы возможности их были истощены. В упорных боях на Курской дуге советские войска измотали лучшие части Вермахта и Люфтваффе. Только убитыми немцы потеряли 130 тысяч 429 человек, 38 тысяч 600 человек попали в плен. Полторы тысячи танков и штурмовых орудий были безвозвратно потеряны, да каких! Новейшие «Т-V» «Пантера», «Т-VI» «Тигр», самоходки «Фердинанд». Немецкий воздушный флот потерял 1696 самолетов. К сожалению, РККА тоже имела громадные потери, одних танков было уничтожено более шести тысяч.
Но Красная Армия, используя резервы тыла, перешла в наступление. Немцы пытались сдержать его, но наиболее боеспособные части их уже были уничтожены. И когда 7 августа началась Спас-Демянская наступательная операция, немцы не имели резервов. Фронт начал отодвигаться на запад. Следом за наступающими частями продвигались другие службы: медицинская, снабжения, ремонтные части и СМЕРШ.
Наступление длилось две недели и выдохлось. В батальонах и полках из-за гибели или по ранению численный состав уменьшился, из-за растянутых коммуникаций подвоз топлива, боеприпасов и продуктов был затруднен. Отступая, немцы взрывали мосты, специальным приспособлением уничтожали железную дорогу. Они цепляли к паровозу нечто вроде огромного плуга, который резал шпалы. Да если бы они и оставили железку, пользоваться ею было бы нельзя, за годы оккупации немцы перешили на европейскую колею, более узкую. А машинами по разбитой дороге, да еще в объезд, много не привезешь.
Топливозаправщики на базе «ЗИС-5» вмещали пять тонн солярки – всего на шесть танков «Т-34», если под пробку бак заправлять.
Фронт на некоторое время замер. Войска пополнялись, сильно потрепанные отводились в тыл, на переформирование, а из тыла подтягивались резервы. Шла не очень заметная со стороны, но очень важная и нужная работа, и о ней в сводках Совинформбюро ничего не сообщалось.
Для отделов СМЕРШа, НКВД и войск по охране тыла наступили горячие дни. Население в бывших под оккупацией районах необходимо было проверить, профильтровать, выявить предателей, служивших гитлеровскому режиму, и их пособников. А еще, отступая, немцы оставили во многих населенных пунктах свою агентуру. Снабдили документами, легализовали под видом эвакуированных или насильно перемещенных. Поди проверь правильность документа, если он выдан до войны в Минске, который еще под немцами.
Войска по охране тыла проводили массовые зачистки лесных массивов, и каждая облава приводила к результатам. Арестовывали скрывающихся лиц: полицаев, дезертиров, преступников. Уходя, немцы оставляли полицаев на произвол судьбы – предателей одинаково не любили по обе стороны фронта. Они пользовались их услугами, но откровенно презирали.
В такие моменты здорово помогали партизаны – они в лицо и поименно знали всех отщепенцев. При фильтрации бывшие партизаны осматривали на построении всех и довольно часто выводили из строя опознанных сельских бургомистров или полицаев.
Но были и другие случаи, когда сельскими старостами становились по заданию партизан. Таких сразу освобождали и выдавали соответствующую справку.
Наступление уже остановилось, и фронт замер, когда подполковник вызвал Федора через посыльного.
– Садись, Казанцев! Думаю поручить тебе, прямо скажу, деликатное дело. Есть у меня подозрение, что у нас в отделе завелся «крот»[2].
– Не может быть! – вырвалось у Федора.
Всех служивших в отделе – вплоть до автоматчиков – он знал лично, с некоторыми за столом сиживал. И ни один из них не вызывал у Федора сомнений. И вдруг – такое заявление! У него был легкий шок.
– Только вот знать об этом никому не надо. Докладывать о ходе выполнения задания будешь лично мне. Не подтвердится – только мы оба будем знать об этом. В противном случае пятно на отдел ляжет, не отмоемся.
– А почему я?
Федор понимал, что дело будет крайне сложное и, кроме возможных неприятностей, можно ничего не получить. А кому нужен геморрой?
– Ты уже не одно дело с блеском провел – я ведь за каждым наблюдаю. Большинство сотрудников не могут глубокий анализ событий или фактов провести, выводы должные извлечь. Опыта не хватает, грамоты оперативной. А тебе, как я мыслю, по плечу подобные задания.
– Сложно.
– Было бы просто, я бы лейтенанта Задорнова назначил.