– Мне бы с личными делами ваших сотрудников ознакомиться, да и с подозрениями заодно.
– Личные дела я уже сам дважды внимательно просматривал. Сам понимаешь, прежде чем в СМЕРШ попасть, каждый кандидат под лупой изучался – вплоть до третьего колена. Биографии у всех чистые, подкопаться не к чему. Кто на фронте повоевать успел, в строевых частях, кто прямиком из училища. Конечно, всем на сто процентов я доверять не могу. Вот, в твоем личном деле: «Выходил из окружения с личным составом заставы». А вдруг немцы успели тебя завербовать? И почти у каждого скользкие моменты есть. Казанцев, абсолютно чистых людей не бывает. Как-то же затесался в наши ряды «крот»?
Но для такой перевербовки необходимо найти у возможного фигуранта слабое место. У кого-то семья в оккупации, о чем стало известно немцам, кто-то в окружении попался, не устоял. Когда на расстрел ведут, не все выдерживают, а если еще и пытки, на которые немцы большие мастера?
– С какого времени подозрения возникли?
– Около трех-четырех месяцев. Четко сформулировать не могу, но ощущения есть. Вот возьмем, например, последний месяц: в одном из лесов под Невелем вышла в эфир радиостанция. Наши пеленгаторщики засекли ее. Сразу по тревоге две роты охраны войск тыла подняли. Лес окружили еще затемно, мышь не проскочит. Утром зачистку сделали. А ни радиста, ни рации нет.
– Да что же, радист – дурак? Он отстучал и сразу свернул рацию.
– Резонно… Один факт, конечно, еще ни о чем не говорит. Но есть и другие два. Старший лейтенант Пескарский агентурную группу разрабатывал в Демидово. А когда брать поехали, никого не оказалось, все трое смылись. Причем произошло это перед самым приездом группы захвата, еще чугунки в печи горячие были.
– Приказ от хозяев могли получить. В случае с радистом под Невелем связи с нашим отделом не прослеживаю.
– И крайний факт, хотелось бы думать, последний. Его на случайность не спишешь. Кто-то здесь, в отделе, тайком был в комнате шифровальщиков. Начальник определил. Ты его знаешь, капитан Иволгин. Он крайне осторожен с документацией, секретные бумаги всегда в железном ящике хранит. Ящик замкнут, под пластилиновой пломбой. Так вот, третьего дня он обнаружил, что документы лежат не в том порядке, в каком он их оставил.
– Пломба цела?
– Цела.
У каждого офицера, работавшего с секретной документацией, была своя латунная печать. Сейф или металлический ящик запирали на замок, а на щель между створками двери и корпуса накладывали кусок пластилина, на котором оттискивали печать. При малейшей попытке открыть сейф пластилиновая пломба нарушалась.
Нарушение порядка хранения документов в сейфе к делу не подошьешь. Офицер забыть мог; ведь все документы на месте, ни один не пропал. И это могло прокатить у кого угодно, но только не у Иволгина. Память у него была поистине феноменальная, иной раз мог диктовать на память целые листы шифрограмм. А там не слова, а группы цифр, и запомнить их может далеко не каждый. И если Иволгин говорит, что листы находились в сейфе не в том порядке, ему следовало верить.
Последний факт уже серьезно свидетельствовал о любопытстве со стороны некоторых лиц. Нет, совсем посторонним вход в отдел невозможен, у входа стоит караульный. Даже к шифровальщикам в кабинет доступ сотрудникам закрыт, а в случае необходимости свободно туда может зайти только начальник отдела. С сотрудниками общались через маленькое окно в двери или в кабинете офицера.
Федор был у шифровальщиков только один раз, с подполковником. И то при его появлении шифровальщики шустро убрали в сейфы свои таблицы и блокноты, даже при желании не сможешь прочитать ни строчки. Секретность в высшей степени.
Федор задумался.
– Версии есть?
– Пока никаких.
– Оставляю тебя в своем кабинете, вот личные дела всех сотрудников. – Подполковник хлопнул ладонью по стопке папок. – Даже автоматчики взвода здесь – мало ли? Офицеров проверяют тщательно, а бойцов поверхностно. «Не судим, комсомолец, из колхозников или рабочих» – вот и вся проверка. Двух часов тебе для ознакомления хватит? Не хотелось бы, чтобы кто-то из сотрудников заметил твой интерес к личным делам. Оставляю тебе ключ. Надо будет выйти, запрешь кабинет.
– Я бы и сам догадался.
– Знаю, напоминаю.
Для начала Федор просмотрел фамилии на папках. Поймал себя на мысли, что ищет свою. Но его личного дела в стопке папок не было. Хм, в личном деле есть взыскания, поощрения, характеристики от непосредственных начальников – было бы интересно взглянуть. Но подполковник предусмотрительно изъял его личное дело.
Федор открыл первую же попавшуюся папку. Фотография, автобиография, послужной список, награды, характеристики. Взялся за изучение. В первую очередь – был ли в окружении, где служил, а еще – нет ли кого-то из родных на оккупированных территориях? Семья или близкие родственники – всегда слабое место, через них можно подходы к любому фигуранту найти, можно завербовать, надавив.
Папка за папкой просматривались и откладывались на дальний край стола.
Часа через два стало рябить в глазах. Имена, даты, звания, номера военных частей, места службы… Были и по-человечески интересные моменты. Оказывается, лейтенант Безроднов детдомовский, наверное, и фамилию там дали. А лейтенант Задорнов – сирота. Родители под бомбежкой погибли, и он два года воспитывался теткой, пока не окончил школу и не поступил в военное училище. Но какой-то зацепки, нестыковки не было. Да и не смогло быть. Еще на стадии отбора в НКВД или СМЕРШ кадровики все проверяли досконально.
Часа через три вернулся подполковник. Личные дела сотрудников Федор уже изучил, благо их там и было-то немного.
– Как успехи?
– Никак, товарищ подполковник. По документам все чисто.
– Что будем делать?
Федору понравилось, что Белый сказал «будем делать», а не «будешь». Теперь они вдвоем, как группа, и о появлении в отделе «крота» знают только они.
– Ловушку можно попробовать сделать.
– Поясни.
– Капитан Иволгин шума не поднимал, когда с вами подозрениями делился.
– Верно!
– Если «крот» есть, он думает, что Иволгин проникновения в сейф не заметил. А раз так, он обязательно заберется снова…
– Ну-ну, продолжай, – заинтересовался Белый.
– Надо подложить в сейф документ, очень правдоподобный, о создании в нашем тылу резерва – якобы для наступления.
– Не пойдет. «Крот» знаком с дислокацией частей на нашем участке фронта – как и другие офицеры отдела. Сразу подлог почувствует, затихарится.
– Хорошо. Тогда какое-нибудь сообщение, из ГУКР например, о партизанском отряде в тылу у немцев. Скажем, обеспечить силами СМЕРШа переход на ту сторону минера-инструктора или другого спеца.
– Правдоподобно… И дальше что?
– Самое слабое звено любого агента – это связь. Узнав важную информацию, «крот» попытается связаться с хозяевами. Для этого он должен будет встретиться с радистом или другим агентом.
– Вероятно, но трудновыполнимо. У нас только офицеров три десятка. За каждым следить – еще человек тридцать опытных топтунов нужно иметь. А где их взять? Главное управление посвящать в свои подозрения несолидно, им доказательства нужны.
– Кто был дежурным по отделу в ночь, когда в сейф Иволгина забрались?
– Твердохлебов. Его подозреваешь?
– Пока ни на кого бросать тень не хочу. Смотрите сами: оконные рамы в избе старые, рассохшиеся, и открыть их снаружи умельцу труда не составит. Решеток железных на окнах нет. Часовой стоит у ворот, и окна шифровальщиков ему не видны.
– Внутри периметра только свои находятся, из отдела.
– Я не сказал, что чужой был. Свой был, но предатель. А может, своим он и не был никогда, под личиной действовал.
– Это уже серьезно. Если подтвердится, многие головы полетят. И в первую очередь – моя. Ну и других тоже, которые повыше.
– Выход есть всегда. Главное – выявить «крота», а потом его можно будет втихую устранить. Скажем, агента неудачно брал или на мине подорвался. В отделе за время моей службы сколько уже человек сменилось? Двое убиты и шестеро в госпиталь отправлены, причем трое комиссованы вчистую.
– Я о таком решении думал, но не решился предложить. Не подумай, я не свое кресло спасаю. Многие честные офицеры пострадают: те, кто проверку вел, в школу СМЕРШа направлял, кадровики свое получат… А как его разглядишь, может, он уже после завербован?
– Надо начинать действовать, не теряя времени…
– Кто против? Этот неизвестный нам пока гаденыш каждый день информацию для немцев добывает.
– Пеленгаторщики что говорят? Не выходила повторно в эфир чужая радиостанция?
– Не зафиксировано.
– Скорее всего, другой канал связи имеет.
– Курьер? Возможно. Сейчас линия фронта неустойчива, позиции не оборудованы. Скажу по секрету: наши минные поля на нейтралке ставят.
– Похоже, в ожидании нового наступления. Не ошибусь, если скажу – на Невельском направлении?
– Не ошибешься. Все же аналитик ты неплохой, по двум словам выводы сделал.
– Вы о переходе курьера говорили, когда минных полей коснулись?
– Значит, так… Я пишу ложную шифрограмму и подкладываю ее в сейф Иволгина.
– А вдруг «крот» в ближайшие дни туда не полезет?
– Если раз проник, да еще без последствий, полезет еще. День-два от силы… Обстановка на фронте напряженная, немцы справедливо опасаются нашего наступления. Им разведданные как воздух нужны. Обязательно «крота» нацелят на активную работу по сбору информации. И поставлю я сегодня дежурным Твердохлебова.
– Если сегодня в сейф заберутся, значит, точно он.
– А ты как думал? Снаряд в одну и ту же воронку дважды не попадает. Не верю я в такие совпадения.
– Разрешите предложение?
– Валяй.
– Я хочу на ночь на дереве устроиться. За забором, на соседнем участке, граб растет. Изба сгорела, хозяев нет.
– Что-то я не понял, объясни.
– Штор в кабинете шифровальщика нет. Если туда проберется «крот», он хоть ненадолго, но свет включит. Не лампочку на потолке, это понятно. Скажем, фонарик, с синей подсветкой, как трофейные немецкие, они у каждого второго офицера отдела есть. Прочитать-то ему надо, не филин он и не кошка. И окна мне будут видны, если снаружи кто-нибудь проникнет.
– Ну да, понял. Если через дверь, как шифровальщики, то это Твердохлебов. Давай, действуй. А сейчас можешь отдыхать, впереди ночь бессонная. А я попрошу Иволгина – конфиденциально, если заметит что с документами, срочно со мной связаться.
Выработав план действий на ближайшие сутки, они разошлись. Федор для начала – в столовую: обеденное время уже на исходе и можно голодным остаться.
Поев, он улегся спать. Как говорится в армии, солдат спит – служба идет.
Проснулся к ужину. Офицеры подтрунивали:
– Бока отлеживаешь, пока мы, высунув язык, бегаем.
– А это кто на кого учился, главное – результат. У меня, может, во сне «мозговой штурм».
Что такое «мозговой штурм», молодые офицеры не знали и примолкли. Ведь выражение это уже значительно позже окончания войны появилось.
Федор поужинал. Сегодня к столу давали белый пшеничный хлеб – редкость на фронте. Обычно так баловали по праздникам – ко Дню Красной Армии 23 февраля или в годовщину Октябрьской революции.
Миновав часового, он вышел за ограждения. Напустив на себя беззаботный вид – вроде прогуливается после ужина, – прошелся по соседнему участку. Сам же внимательно разглядывал участок.
Граб, одиноко стоящий у забора, – укрытие не самое лучшее. Еще не осень, листья не облетели, но ветки хлипкие. Повыше взобраться – сам из-за кроны деревьев не увидишь ничего, а сверзнешься – сломаешь себе чего-нибудь. По ночам на деревья лазить рискованно.
А вот крышу сарайчика Федор присмотрел. Плоская, слегка покатая, для наблюдения – самое то. И ночью, если не осветит никто, сам виден не будешь.
Он посидел пару часов с офицерами, послушал фронтовые байки. Потом они все вместе внимали девятичасовой сводке Совинформбюро и обменивались впечатлениями. После сражения на Курской дуге наши войска развивали наступление на Харьковском направлении. Офицеры делали прогнозы по поводу дальнейшего развития событий, высказывали предположения.
Вместе со всеми, как и положено после отбоя, Федор лег спать. Но в полночь оделся, обулся и вышел. Перемахнул через забор, приметил место задания. Подождал немного, прислушался. Никто его не заметил, часовой с другой стороны. И местные, и военнослужащие знали, что здесь дислоцируется отдел СМЕРШа, и старались обходить его стороной.
Подтянувшись на руках, Федор взобрался на крышу и лег там. Вполне удобно, на ветке дерева ноги через полчаса затекут. Расположившись, он нашел глазами окно шифровального отдела и стал внимательно наблюдать за ним. Периодически отводил глаза, моргал, потирал их руками. Однако до рассвета ничего не происходило.
Когда на востоке посветлело, он слез с сарайчика. Нехорошо будет, если кто-нибудь увидит его в этом месте. Даже если это будут свои, из отдела, могут возникнуть ненужные вопросы, разговоры.
Утром он пришел к подполковнику и доложил о том, что пока его засада не принесла каких-либо результатов.
– Иволгин сказал, что в сейфе порядок, в эту ночь кабинет никто не посещал.
– Похоже, Твердохлебов отпадает.
– Скажем так: отходит на второй план. Но сегодня тебе необходимо быть там снова. План наш незамысловат, но сработать должен. Подождем двое-трое суток, а потом что-нибудь другое придумаем.
Но им повезло уже на вторую ночь.
В полночь Федор снова занял место на своем импровизированном наблюдательном пункте. Около четырех часов ночи, когда спать хочется сильнее всего и охрана не такая бдительная, за окном шифровальщика блеснул синий огонек – кто-то неосторожно направил луч трофейного фонарика прямо в окно.
Федора так и подбросило: «крот» внутри! Снаружи через окно никто не проникал, и объяснение остается одно – дежурный офицер. Вошел он через дверь, подобрав незамысловатый ключ. Дверь тоже опечатана, как и сейф. Но в прошлый раз, когда Иволгин обнаружил, что в его сейфе кто-то побывал, оттиск на пластилиновой пломбе не был нарушен. Скорее всего, был использован дубликат, сделать который для умельца – пара пустяков.
Подполковник не обговаривал с Федором, как действовать, оставляя ситуацию на его, Федора, усмотрение. Фигурант проник в кабинет не снаружи, не через окно, и, следовательно, это дежурный офицер. На случай срочной телефонограммы у аппаратов круглосуточно находится сотрудник. И телефонов три, все полевые: для связи со штабом армии, отделом СМЕРШа армейским и НКВД.
Федор сразу спрыгнул с сарая, перебрался через забор и направился к избе, где спал Белый. Поскребся в дверь, и через минуту, показавшуюся ему очень долгой, раздался голос подполковника:
– Входи.
В комнате было темно, но потом зажегся фонарик.
Подполковник сидел на топчане в трусах, держа в руке пистолет.
– Товарищ подполковник, это я, Казанцев.
– На самом интересном месте сон прервал. Вроде в Крыму я, с семьей… Ладно, говори.
– Кто-то был в комнате шифровальщиков. Я видел синий свет. Буквально секунду, отблеск.
– Снаружи забрались?
– Нет.
– Так… Сегодня дежурит Задорнов. Твою мать, самый толковый из молодых! Как мы все с ним ошиблись!
Говорили тихо, почти шепотом. За стеной спал майор Рогулин, а стены дощатые, тонкие, только оштукатурены.
– Какие дальнейшие действия?
– В восемь планерка с офицерами. Если Иволгин что-то заметил, он доложит мне. Я кивну. Дам какое-нибудь поручение Задорнову. Ты проследи за ним, только аккуратно. Сам знаешь: у него с мозгами порядок, просечет слежку – скроется. Или хуже того, тебя подстрелит.
– Поостерегусь.
– Иди, пару часов вздремнуть успеешь.
Федор так и сделал.
После двух бессонных ночей уснул мгновенно. Днем спал, но ночной сон ничего не заменит.
Утром поднялся как всегда. Быстро привел себя в порядок, побрился, позавтракал.
Офицеры уже торопились в кабинет к подполковнику. Как и любой начальник, опозданий он не терпел.
Подполковник кратко доложил об изменениях на фронте армии. Ночью наши взяли деревеньку Зеленьки. На своих картах офицеры сделали пометку.