— Мы все это понимаем. Но мы не знаем, что под этой завесой красного сияния. Нам необходим ядерный заряд. Мы отправимся на Аляску.
— Да вы психи. Как вы туда доберетесь? Вы пятнадцать лет сюда ехали. А туда как?
— У нас впереди Уральские горы. А это совсем не Гималаи. За Уралом самая большая и самая стабильная тектоническая плита. А там дальше Сибирь. Это много проще. Тоже довольно стабильный регион. Мы думали над этим годы. Но снимки, которые мы смогли недавно получить с нашего покинутого корабля на орбите, окончательно поставили нас перед фактом. ХАРП до сих пор активен. Значит, разрушительные процессы продолжаются. Что-то все равно надо делать. А никаких вариантов, кроме путешествия на Аляску, нет. Это единственный шанс для выживания того, что осталось, понимаете? Пусть призрачный, но шанс. И он всего один! Поймите! Второго шанса не будет! Дайте нам оружие. Дайте нам пару-тройку смельчаков добровольцев. Мы все сделаем! Второго шанса не будет! — повторил Юрий.
Генерал вздохнул. Лицо его снова стало суровым и мрачным. Он поднялся со стула и опять стал ходить по залу. Смотрел на карту. Затем на фотографии.
— Что скажет совет? — произнес наконец он.
— Надо обдумать все. Сейчас никто, наверное, ничего не скажет. Очень много информации, — сказал один из членов совета.
— Понятно. Тогда решим так. Ученый совет проработает этот план. Через двое суток мы должны принять окончательное решение.
— Значит, как мир уничтожать, так военные тут как тут, а как его спасать, должны ученые голову ломать? — сказал вдруг один из сидящих рядом с Третьяковым пожилых людей.
— Разумеется, — усмехнулся генерал. — На том и держалась наша цивилизация. Лучшего так никто и не придумал. Только на этот раз… — Басов окинул взором единственного глаза всех присутствующих, — на этот раз военные все-таки прислушаются к мнению ученых. Заседание совета окончено.
5
Варяг
Николай и Вячеслав молча приближались к своему жилищу. Состояние, в котором они возвращались накануне от профессора, повторилось, но оно было гораздо сильнее. Шок и потрясение были глубже. Раньше казалось, что все просто кончилось. Люди испепелили свой мир и заковали его в лед. Но нет. Оказывается, планету еще и какой-то ХАРП разрывал на части. Все эти бандиты, людоеды, люпусы и даже этот жуткий червь, убивший капитана, были такими несерьезными и мелкими проблемами, что было тошно оттого, что еще пару часов назад люди не знали других страхов. Все оказалось гораздо хуже. Николай угрюмо смотрел на бурый грунт траншеи. На доски и бетонные блоки, которыми она была накрыта. Сколько их в свое время вырыли, чтоб соединить все обитаемые подвалы города? И зачем?
— Завтра Михалыча хоронят, — тихо произнес Вячеслав.
— Надо проводить его, — кивнул Николай. — Какие у нас завтра наряды на работу?
— До обеда по дому работы. Шкуры снимать со стен и вытряхивать на улице. Вон, в подвале одном на улице Некрасова в шкурах вши завелись. После обеда идем на реку лед долбить да ловушки от пойманной рыбы освобождать. Ничего серьезного, короче. Ночью опять в дозор.
— С кем мы теперь в дозор пойдем? — вздохнул Васнецов.
— С Седым и Бесовским.
— Терпеть не могу Седого.
— Да ладно. Баклан он, конечно, тот еще. Просто поменьше на его тупой треп обращай внимания.
— Что ты думаешь по поводу рассказа космонавтов?
— Да голова пухнет, — махнул рукой Вячеслав. — Столько информации. Я понял, что счастье — это когда ничего этого не знаешь. Вот жили мы, не тужили. Выращивали морковку, свеколку да картофан в оранжереях. Кроликов да кабанчиков с курями разводили. Охотились помалу. А теперь все как-то мелко. Противно. Неестественно. Безнадежно все как-то.
— А если все-таки решат экспедицию отправить? — Николай взглянул на Сквернослова.
— Куда, на Аляску?
— Да. Я хочу с ними. А ты?
Сквернослов остановился.
— Не знаю я. Безнадежно все это.
— Но представь, если это действительно единственный шанс на спасение? Что мы теряем, в любом случае?
— Теряем возможность дожить наши дни в этих теплых подвалах. А в пути такого комфорта не будет. А тут…
— Как крысы? Мы должны прожить наши жизни, как крысы? Ты же сам говорил прошлой ночью, что, пока мы живем, жизнь продолжается. И надежда остается. А выключить этот шарп…
— ХАРП…
— Ну, ХАРП. Выключить этот ХАРП, быть может, наша единственная надежда. Так что же ты? Ты и в глазах профессора надежду какую-то увидел. Что с тобой теперь стало?
— Я не думал, что все так плохо. Я думал, что где-то в мире все в порядке. А оказывается, везде так, как у нас. Все разрушено. Весь мир. А профессор… Теперь я его не понимаю. Темнит он что-то. Откуда он-то про этот ХАРП знает?
Или просто умом старик тронулся. Так ведь бывает. И очень часто.
— Может, спросим, сходим? — предложил Николай.
— Да у них там сейчас дел столько. Генерал же сказал проработать этот вопрос. Сейчас не до нас ему будет.
Молодые люди вошли в свой подвал. У входа, как обычно, сидел вахтер внутреннего поста. На такую вахту обычно назначали людей больных и старых, чтоб не вынуждать их выходить в холодный блокпост или патрулировать траншеи. Он тоскливо смотрел в горящий в большой печке-буржуйке огонь, греющий помещение и трубу, этот подвал опоясывающую. Иногда вахтеру приходилось проворачивать рукоятку ручной помпы, разгоняющей воду по трубе для распределения тепла.
Вахтер ничего не сказал молодым людям. Только посмотрел в их сторону и угрюмо принялся крутить помпу. Казалось, что он совсем не хочет разговаривать.
Время было еще не позднее, и двери, либо заменяющие их шкуры, в жилища людей были открыты. Однако дверь в квартиру капитана была заперта и оттуда доносился плач. И еще несколько голосов женщин, пытающихся успокоить овдовевшую Гуслякову.
За большим столом в центре подвала никто не играл в домино или нарды, как это иногда случается по вечерам. Шума детей, а их в этом подвале было трое, тоже слышно не было. Сегодня тут была одна скорбь. И слышался только плач.
Николай взглянул на дверь в квартиру капитана и вдруг выскочил из подвала обратно в земляной коридор. Сквернослов рванул следом.
— Я не могу! Я виноватым себя чувствую! — прохрипел Николай догнавшему его Вячеславу.
Тот что-то хотел сказать, но, поджав губу и прикрыв глаза, молча закивал головой. Он чувствовал то же самое.
Васнецова охватила горечь от бессмысленной гибели Михалыча. Но еще больше горечи было в том, что и жизнь-то вся их была, оказывается, бессмысленной. Пустой и бессмысленной. Впереди ничего. Либо медленное вымирание. Либо скорая, а может, и не очень, гибель планеты. Но главное-то он понял. Незачем жить. Люди умирают. А тех, кто родился после войны, можно по пальцам пересчитать. И это за двадцать лет! Да кому захочется выпускать свое чадо в этот одичавший и безнадежный мир? Это ведь преступление перед маленьким ребенком, родить его на свет в таких условиях. А если он и вырастет, то непременно проклянет родителей своих, осознав, что жить незачем. Васнецов быстро брел по траншее, пока не наткнулся на постового, стоявшего у массивной деревянной двери, обитой кабаньими шкурами. Эта дверь вела на поверхность. Сквернослов молча следовал за ним.
— Парни, вы чего? — спросил охранявший дверь постовой.
— На воздух охота чего-то, — задыхаясь, пробормотал Николай. — Выпусти.
— Так не положено ведь! Темнеет уже! И там мороз за тридцать!
— Пусти, как человека прошу. Мы только подышим и назад. Мы тут. У входа будем.
— Ну ладно. Только недолго, — вздохнул молодой постовой и, загремев ключами, снял с засова большой амбарный замок.
Васнецов бросился по земляным, а чуть выше и по снежным ступенькам наверх. На их мир опустились черные сумерки. Во мраке виднелись мрачные силуэты необитаемых зданий, так противоестественно торчащих из снега. Он упал на колени и, зарывшись лицом в холодный снег, зарыдал.
— Не могу я так больше, Славик! Не могу! Жить не хочу! Зачем жить?! Мы же вымираем! А кто последним подохнет, того и похоронить некому! Закопать, как Михалыча завтра закопают! На хрена, Славик!
— Кончай, Коля. Говорят же, что радиации меньше становится. Годы идут. Перестань, — как-то неуверенно бормотал Вячеслав.
— Да потому что всё! Радиация не нужна больше! Она свое дело сделала! Мы, люди, свое дело сделали на этой земле! Все! И хватит себя всякими сказками утешать!
— Коля, хватит, — прошептал сквозь слезы Вячеслав. Затем схватил Николая за грудки и стал трясти его. — Хватит, Коля! — заорал он. — Ну не рви ты душу мне! Всем тяжело! Не тебе одному! А мне каково?! А?! Что ж ты делаешь, скотина! Мне же тоже! Погано! Ты же знаешь Аленку с подвала на Советской! Знаешь, что любовь у нас была! И знаешь, что я отвадил ее от себя! Я боюсь, понимаешь? А если она родит! Как я ребеночку своему в глаза смотреть буду?! Что за землю я ему оставлю в наследство?! Что я ему скажу?! Вот, сынок, посмотри, как мы тут все обосрали! А Аленке каково?! Ей двадцать пять уже, а она все куклу украдкой пеленает, поет колыбельные и плачет! Плачет, плачет, плачет! — Он с силой окунул Николая лицом в снег. — Вот как ты сейчас плачешь! Что же ты делаешь, гад! Что же ты душу и себе и мне рвешь!
Васнецов вырвался и врезал Вячеславу кулаком по лицу. Ответный удар последовал незамедлительно. Они сцепились в какой-то сумасшедшей дикой ярости и, катаясь по снегу, колотили друг друга.
— Ни хрена себе, они воздухом дышат! — закричал выбравшийся на шум постовой. — А ну, разойдись!
— Пошел ты… — прорычал кто-то из дерущихся.
— Я сейчас патруль вызову! Месяц потом говно из уборных в оранжереи таскать будете!
Постовой скомкал крепкий снежный ком и метнул в дерущихся. Попал Сквернослову в ухо. Николай вырвался и кинулся на постового.
— Караул! — завопил тот, прыгая обратно в подземелье. — Нападение на часового!
Сквернослов успел схватить Васнецова за ноги, и тот снова рухнул в снег.
— Колян! Угомонись! Мы уже по пятнадцать суток таскания говна заработали!
Васнецов перевернулся на спину и уставился на затянутое тучами небо.
— Ты помнишь, как выглядят звезды? — спросил он, тяжело дыша.
— Нет уже. Не помню. Их последними эти космонавты и видели. Да и те наверняка позабыли.
— Прости меня, брат, — вздохнул Николай.
— То, что ты мне врезал, я прощаю. А вот то, что нам теперь две недели какашки из уборных таскать да смешивать их с золой, землей и снегом… Этого тебе я никогда не прощу. Придурок.
— Вот эти ненормальные!
Из снега показалась голова постового. Следом трое патрульных.
— Вы чего тут творите, а? — сурово заговорил пожилой начальник патруля.
— Тихо! — поднял руку Сквернослов.
— Чего тихо! А ну, встать!
— Да тихо вы! Слышите? Собаки! Собаки лают!
Собаки в Надеждинске были редкостью. Бродячие давно стали пищей для более свирепых хищников. А прирученные были настоящей роскошью. Люди не сразу поняли, как могут быть полезны собаки в таком мире. Сейчас собак держали в специальных питомниках возле подвалов, в которых жили искатели. Сами искатели использовали этих животных в качестве тягловой силы для своих саней. И в качестве надежного союзника и опасного оружия. Сейчас все отчетливей слышался собачий лай. Причем не со стороны городских подвалов, а со стороны леса. Это был лай не одной собаки. Голосила целая дюжина. Или больше. Затем послышался разнесшийся эхом свист, и лай стих. Но зато до ушей находившихся на поверхности людей донесся отчетливый человеческий крик: «Полундра! Волки!» И тут же крику вторила автоматная очередь. Затем пронзительный вой.
— Левченя, — обратился патрульный к молодому постовому. — Давай бегом вниз и объявляй общую тревогу. А вы двое быстро за оружием…
— Славик, сколько у тебя патронов? — спросил бегущий в траншее Николай.
Бегущий впереди него Сквернослов ответил:
— Половина рожка еще где-то. А у тебя?
— Я вообще пустой! У меня всего один рожок был! Я его сегодня в червя весь выпустил!
Они ворвались в родной подвал.
— Петро! Автоматы наши, срочно! — крикнул Сквернослов вахтенному.
— Чего там случилось? — спросил вахтенный, торопливо открывая оружейный шкафчик.
— Кажись, волки напали! Петро! Дай еще один рожок!
— Без «добра» коменданта не имею права! — возразил старик.
— Да как так?! — раздраженно бросил Николай.
— А чего, правил не знаете? Патроны не снег! С неба не сыплются! Обоснуй рапортом, куда свои патроны дел! Комендант ознакомится и решение примет!
— Да знаю я! Но времени сейчас нет!
— Да не имею права! Вы не состоите в военной дружине. Это им патроны дают чаще, чем жрачку. И в дозоре не находитесь! Не могу!
— Волки, понимаешь! — заорал Вячеслав.
На их крики и доносившийся из траншеи тревожный звук ударов железной трубой по пустой артиллерийской гильзе из своих жилищ стали выскакивать перепуганные жители. К молодым людям вдруг подбежала заплаканная вдова Гуслякова и протянула им два рожка от «Калашникова».
— Мальчики, вот! От Васьки остались! Берите!
— Спасибо вам, — кивнул Николай и бросился на выход.
Оказавшись снова на поверхности, они обнаружили там уже три десятка вооруженных людей, которые лежали на снегу, приготовившись к стрельбе. Братья быстро заняли позиции.
Уже отчетливо было видно три собачьи упряжки, которые неслись к Надеждинску. Они были уже близко. В каждых санях сидел человек и, развернувшись назад, вел огонь. С домов ударил свет прожекторов, и в поле позади собачьих упряжек стали видны серые Силуэты волков, которые неслись следом.
— Группа Варяга вернулась! — крикнул кто-то из занявших оборону людей. — Наконец-то!
Варяг Яхонтов был одним из самых опытных и авторитетных искателей Надеждинска. Он несколько раз ходил в рейды вместе с отцом Николая. Они как-никак были старыми друзьями. Две недели назад он отправился с двумя своими товарищами в очередной рейд. И вот теперь он возвращался, преследуемый стаей волков.
— Черт! Сколько их! Да больше полусотни! — воскликнул Сквернослов, пытаясь сосчитать маячившие в лучах прожекторов серые силуэты. — Таких стай не бывает!
Собачьи упряжки наконец пересекли линию обороны.
— Распрягите собак и уводите их в укрытие! — закричал, спрыгивая на ходу с саней, Варяг своим людям. Это был невысокий, крепко сложенный человек сорока восьми лет. Его старила густая борода, торчащая на длину ладони из капюшона его белого маскхалата. — И зовите еще стрелков! Там этих тварей просто море!
Он прыгнул в снег и принялся стрелять.
Николай посмотрел на этого человека с нескрываемым восхищением и стал выбирать себе цель среди упорно приближающихся волков.
«Это патроны Михалыча, — думал он. — Бережнее с ними надо». Он отчетливо видел в прицел свирепого хищника, бегущего прямо на него. Он ясно видел блеск его желтых глаз. Вокруг уже вовсю шла стрельба. Кто-то стрелял длинными очередями, кто-то короткими. Николай же отчего-то зациклился на мысли, что надо беречь патроны.
— Я не боюсь тебя, — прошептал Васнецов и стал ползти вперед.
— Куда! — послышался крик Вячеслава.
Преодолев несколько метров, он снова прицелился. Казалось, что до этого упрямого волка можно дотянуться рукой.
— Я не боюсь тебя, — не менее упрямо бормотал Николай. — Я буду сильным, как мой отец. Я буду сильным, как Михалыч. Я буду сильным, как Варяг. Я — человек!
Он отпустил курок и переключил автомат на одиночный выстрел.
— Коля! Стреляй!
Он выстрелил. Пуля пробила лобную кость волка, и тот взвизгнул, перекувырнулся и рухнул перед Васнецовым. Николай подполз к нему и стал использовать мертвого зверя как бруствер. Еще выстрел. И снова попадание. Очередной зверь упал и задергал лапами. Не мертв, но ранен.
Теперь на Николая, который был ближе других к волкам, несся большой хищник с крупными клыками и взъерошенной холкой. Он начал петлять. Умный зверь. Остальные стали повторять его маневры. Вожак!