Вечером я пришел позже Аркадия. Дела на фабрике были так себе, работали четыре дня в неделю и то до обеда.
Аркадий встретил меня неприветливо.
— Ничего не натворил? — спросил он.
— Все в порядке.
— А что на роже?
— На дверь налетел.
— Ясно. Тогда рассказывай.
Я выложил на кухонный стол продукты, которые купил по дороге.
— Это лишнее, — сказал Аркадий, но тут же смирился, поставил воду для пельменей.
— Пиво употребляешь? — спросил я Аркадия. Шесть банок «Хейникена» украсили стол.
— Ты долго жить у меня собираешься?
— По нашим расчетам, дней десять, может, две недели. Но если у тебя будут проблемы с Ритой, я всегда могу уйти.
— Спасибо, благодетель, — буркнул Аркадий. — Докладывай, кого видел, с кем познакомился.
— Тебе еще не доложили?
— Мне доложить не могут. Я целый день на фабрике. Хромой, сам понимаешь, счетовод.
— Сначала я познакомился с Александрой, — сказал я. — Из кафе «Синий ветер».
— Зачем? — вскинулся кузен. Он знал ее!
— А затем, что она живет с Порейкой, — ответил я.
— Враки!
— Нет, и ты об этом знаешь. Мне нужно было выйти на Порейку, но случайно. Понимаешь, я мог бы прийти к нему в Союз — хочу встать на учет. Но он заподозрил бы неладное.
— А теперь не заподозрил?
— Нет.
— Врешь! Почему?
— Два объяснения, — сказал я. — Или он мне доверяет после боя с друзьями Одуванчика…
— Ты и с ним познакомился? Ну, ты даешь, лейтенант!
До лейтенанта я в армии не дослужился и не стремился к этому.
— Второе объяснение лежит в том, что он мне совсем не поверил. И хочет держать при себе, чтобы за мной присматривать.
— Почему он должен был тебе не поверить?
— Приезжает в город человек, неизвестно откуда, неизвестно кто, уверяет, что он — твой брат. Вы хорошо знакомы?
— Нам нечего делить. Как ты его встретил?
Я рассказал о событиях в кафе «Синий ветер» сдержанно, кратко, но не упустив ничего важного. Потом о том, как мы достали «Мерседес» и я получил место шофера.
— Значит, ты все же сам вышел на Порейку? — Вопрос у Аркадия получился утвердительным. — А я тебе знакомство с Мельником устраивал.
— С Мельником я познакомлюсь, — сказал я.
Мельник был председателем Союза ветеранов Афганистана. Но он меня интересовал куда меньше, чем Порейко, потому что исчезали в основном члены «СВ-XX». К тому же теперь знакомство с Мельником могло помешать моей работе. Если Порейко узнает о моих новых контактах, то его доверие ко мне рухнет окончательно.
— Мельник мужик нормальный, — сказал Аркадий. — Для него важнее власть, чем деньги. Он играет в батю — как в партизанском отряде.
— А Порейко?
— Порейко — дерьмо.
— А говорил, что вам нечего делить.
— Город небольшой. Воруешь — все знают. У Порейки транспортная компания. Трейлеры. Его ветераны — шоферы и охрана. Считается, что все прибыли должны идти на ветеранов. Но Мельник еще как-никак делится, а Порейко с дружками всю прибыль прикарманивают.
— И кто же тогда Одуванчик?
— А этот просто бандит. Его мальчики, их зовут посадскими, потому что большая часть банды с того берега Мологи, берут дань со всех ларьков и киосков, у них в подчинении рынок и часть магазинов — после милиции это главная банда.
— И у них имущественный конфликт с Порейкой?
— У них были стычки, но сейчас вроде бы мир. Им выгодней мир — одни возят добро, другие берут дань.
— Почему же тогда Кирилл сегодня напал на меня?
— Кирилл? Какой еще Кирилл?
— Бандит из компании Одуванчика. Амбал с голым затылком, ну, типичный такой. И ребят потом привел таких же.
— Понял, о ком ты говоришь, хотя не имею чести. А зачем ему было своих ребят приводить?
— Чтобы отомстить.
— Хочешь сказать, что ты его обидел?
— Не в этом дело. Обидеть я его обидел — но с самого начала ему незачем было на меня нападать.
— Из-за Александры?
— Мне надо было выйти на Порейку, но нечаянно, не привлекая тебя.
— Ты сказал ей, что мой брат?
— Сказал.
— Ты понимаешь, что меня подставил?
— Не сердись, Аркадий. Я не хочу делать секрета из наших родственных отношений. Лучше, чтобы это было известно с самого начала.
— Не знаю, не знаю. Порейко меня не выносит. И вдруг берет тебя шофером, в первый же день, без проверки.
— Он у меня паспорт взял.
— И ты ему отдал?
— Отдал, потом обратно забрал. Оставлять у него не стал.
— Ну и то слава богу — они бы его по своим каналам послали на проверку. Он видел, что ты паспорт забрал?
— Нет.
— Тогда завтра жди скандала. Еще пельменей положить?
— Положи.
— Времена меняются, — сказал Аркадий. — Ты не думай, что я последний человек в Меховске. Семь лет назад меня прочили в мэры. Честное слово.
— Я не знал.
— Такие вещи быстро забываются. Вождь демократов Станкевич к нам приезжал, руку мне жал, а за две недели до выборов меня сбило машиной. Я подозреваю, кто и зачем это сделал. Они хотели меня до смерти пришибить, а я выжил. Пока болел, к власти пришли гниды.
— Они и сейчас при власти?
— И сейчас.
Аркадий собрал тарелки, свалил их в мойку, поставил на стол чашки, достал с полки банку с вареньем, почти полную.
— Меня интересует Александра, — сказал я.
— Она многих здесь интересует.
— И тебя?
— Я не интересуюсь недоступными вещами и женщинами.
— Это значит, что она тебе нравится?
— Чудак ты, Юра. Я и так благодарен судьбе, что Маргарита меня до сих пор не бросила.
— Ты меня не убедил.
— Они с Маргаритой… корешились. Когда Александра к нам приехала, она сначала в поликлинику пошла, медсестрой. Они с Маргаритой сблизились. Александра здесь бывала, вот на этом стуле сидела.
— А потом?
— Потом появился Порейко. И перевел ее в кафе официанткой. Мы с Риткой удивились.
— Может, он ей понравился?
— Нет. — Аркадий ответил уверенно. Жестко.
— Большие деньги предложил?
— Предложил. И это странно. Хотя кто в женщине разберется?
— И они поссорились с Маргаритой?
Аркадий снял чайник с плиты, налил кипятка в заварочный чайник.
— Александра прекратила отношения.
— Может, Маргарита ее чем-нибудь обидела, ну, высказала свое неодобрение?
— Из-за такого дружба не нарушается.
— А Маргарита с Порейкой раньше были знакомы?
— Ты не поверишь, но моя Ритка была медсестрой в Приднестровье. Я шутил раньше, что она — «белые колготки». Знаешь, кто это?
— Снайперы, девушки-снайперы. Легенда локальных войн.
— Образованный.
Он разлил чай по чашкам. Сел напротив меня, принялся мешать в чашке ложечкой.
— Давно Александра приехала сюда? — спросил я.
— Не очень давно, месяца два назад.
— Всего два месяца! — Я полагал, что разговор идет о годах.
— Твое дело размышлять и подозревать, — сказал Аркадий. — Я в это уже не играю.
Но я совершенно не представлял, в чем можно заподозрить Александру. Хотя что-то здесь было неладно.
— Дядя Миша знает, что любовница Порейки появилась здесь всего два месяца назад?
— А ты словами не кидайся. Тем более терминами.
Я не сразу его понял. Он пояснил:
— Она живет отдельно от него. У нее однокомнатная квартира. Порейко ей снял. И это еще ни о чем не говорит.
— Извини. — Я с ним согласился. Легче всего повесить ярлык на одинокую молодую женщину. Особенно если ее нет рядом. — Откуда она приехала?
— У Ритки надо спросить. То ли из Ярославля, то ли из Самары.
Мы пили чай молча, словно устали говорить. Мне хотелось спать. Аркадий приготовил мне раскладушку. Сам лег на широком диване. Он сказал, что на этом диване спит его мать. Раньше спала с отцом.
— Ты сможешь сообщить в Москву, что я вышел на Порейку и пока все у меня в порядке?
— Сообщу, — сказал Аркадий.
Я не стал рисковать — вдруг на почте сидят люди Порейки или Одуванчика и им будет интересно узнать, что новый шофер любит поговорить с Москвой.
— Только ты осторожнее, — сказал я, — они теперь могут за нами обоими следить.
— Они не догадаются, — сказал Аркадий.
Рита в тот вечер, разумеется, не пришла. Заснул я не сразу. Размышлял.
Такой тихий городок, а оказывается, в нем не один, а несколько центров опасности. В Москве дядя Миша думал о Порейке, о его Союзе, но вдруг возник еще Одуванчик. И еще мне предстоит осторожно присмотреться к Мельнику…
Утром, как договорились, я дошел пешком до гаража. У забора сидел на корточках усатик Жора из конторы Порейки.
Он был вежливым и даже подобострастным юношей и потому мне не понравился.
— Я вас уже полчаса жду, — жалобно сообщил он.
— А что, приказано выступать на рассвете?
Жора показал в улыбке красивые зубы.
— Не, Трофимыч еще спит. Но он приказал мне к семи быть, я к семи и пришел. Я его боюсь.
Мы с ним зашли в гараж.
— Здесь автолавка есть? — спросил я.
— За рынком на улице Софьи Перовской, — сообщил Жора. У него были маленькие, близко посаженные к переносице рыжие глазки и черные, коротко остриженные волосы.
— Мне надо будет купить кое-что для машины, — сказал я. — Тут, видишь, не гараж, а сарай, а такая тачка не любит, когда с ней обращаются, как с козой.
Жора достал из заднего кармана джинсов бумажник и заглянул в него, словно ждал, что оттуда выскочит кузнечик.
— Ты купишь, — сказал он, — я заплачу.
— Ты из своих платить будешь?
— Не клади в голову, — сказал молодой человек.
Что-то в его фигуре, манере держаться говорило мне, что Жора очень молод, почти подросток. А кожа лица, мешки под глазами принадлежали немолодому человеку.
— Тебе сколько лет? — спросил я.
— Лишний вопрос, — ответил Жора.
— Ясно.
Я выкатил машину на улицу, открыл переднюю дверцу для Жоры.
— И кем ты числишься в нашей конторе? — спросил я.
— Агент по связи с прессой и населением, — ответил Жора вполне серьезно.
— Это важно, — сказал я.
— А вообще-то я телохранитель, — повторил Жора. Он гордился своей профессией.
— Что же ты умеешь делать как телохранитель?
— Не могу тебе показать, — сказал он, — потому что ты за рулем.
— Хорошо, — улыбнулся я. — Как приедем на место, покажешь?
— Чего ж не показать хорошему человеку?
Он говорил слишком серьезно. Я улыбался, а он — нет.
Недолгое путешествие по городу закончилось у стоявшего у дороги стеллажа, на полках которого стояли иностранного происхождения банки и спреи. Возле стеллажа сидел на раскладном стульчике, какие носят с собой художники, знакомый мне Кирилл. Вот так встреча! Я-то думал, что Кирилл — вольный агент, пенитель морей. А оказывается, что в Меховске ширится движение за совмещение редких профессий.
Кирилл со мной не поздоровался. Нос у него был вспухшим и цветом отдавал в синеву. Но так как у меня самого под глазом была дуля, то мы, можно считать, были квиты.
— Чего тебе? — спросил он у Жоры. Здороваться его еще не научили.
— Юра скажет, — ответил Жора, вынимая бумажник.
Я выбирал нужные мне вещи, у Кирилла нашлись замшевые лоскуты, чтобы протереть красавицу.
На меня Кирилл не смотрел.
— Кстати, — сказал Жора, расплачиваясь, — надеюсь, тебе Одуванчик вчера объяснил неправильность твоего поведения? Ты теперь будешь хорошо себя вести?
Кирилл тихо, но внятно выругался.
— Ну вот и ладно, — сказал Жора. — Только учти, что я не выношу грубых слов.
И как он это сделал — ума не приложу, но Кирилл тут же оказался в пыли под своим стеллажом.
— Заплатишь за все сам, — сказал наставительно Жора. — И Одуванчику ни слова не скажешь. И ругаться больше — ни-ни!
Это был очень грозный птенчик. Я подумал, хорошо, если он не злопамятный и забыл о том, как я вчера вытащил из-под него стул.
Жора обернулся ко мне.
— А за тобой должок, — сказал он. — Ты вчера меня в офисе немного обидел.
Но я был готов к его движению, потому что, к счастью, вспомнил об инциденте за секунду до того, как Жора открыл рот.
Я ушел в сторону от его захвата, и он ткнулся носом в машину.
— А вот так себя вести не стоит, — сказал я. — Можно машину попортить.
Жора выпрямился. Он смотрел на меня узко посаженными глазами кобры.
— Как же ты успел? — удивился он.
— Случайно, — признался я.
— Тогда тебе повезло. — Жора не стал больше повторять своих трюков. Он вытащил из бумажника зеленую десятку и протянул мне: — Твоя доля за покупки.
Кирилл зашевелился и начал водить ручищами по пыли.
— Поехали, что ли? — спросил Жора. — Большая разборка может начаться, а Трофимычу она ни к чему.
Мы поехали на бензоколонку. Платил Жора.
Когда снова сели в «мерс», он сказал:
— Ты не думай, что я небольшой. Я как ядовитая змея. Честное слово, мне даже не обидно, если про меня как про гадюку думают. Все считают, что телохранитель должен быть амбалом, так чтобы при виде его с копыт падали. А это все чепуха. Меня не должны опасаться, меня замечать не нужно. Зато ко мне человек поворачивается незащищенным боком, а я кусаю. До смерти. Усек?
— Понял, — сказал я. — Хороший урок. Я ведь тоже принял тебя за недоразвитого счетовода и подставил тебе незащищенный бок. А ты еще и философ…
— Вот ты из-под меня стул вытащил. И твое счастье, что шеф дал мне сигнал — у нас с ним есть система сигналов, — дал мне сигнал, чтобы я тебя не трогал. А то бы ты с этим стулом так бы и остался при своих.
— А чья заправка? — спросил я. — У вас ведь все схвачено.
— Заправка не наша, заправка у нашего городского головы, у мэра, они с милицией власть делят. Но нас не трогают. И мы их не трогаем.
Порейко жил в двухэтажном доме. В отличие от прочих домов, двери которых выходили во двор, этот дом имел собственный подъезд.
— Дай сигнал, — сказал Жора.
Порейко с Александрой вышли на сигнал сразу, словно ждали в подъезде за дверью.
Александра была в коротком синем платье, в скромном платье, призванном показать, какая она робкая, тихая, послушная. А эффект был иной — ты сразу видел, что это опасная кошка.
— Юрик, — сказала она, улыбнувшись мне, — как тебе на новом месте, не дует?
И какого черта ей работать в этом «Синем ветре», если у Порейки «Мерседес» с шофером-инопланетянином? Впрочем, об этом мы им не скажем. На мгновение я превратился в ее глазах в Николсона, вызвав растерянность. И тут же все вернулось на свои места.
Телохранитель Жора выскочил из машины, придержал дверь, как в хронике о приезде израильского премьера на переговоры с палестинцами. Порейко уселся сзади, держа расческу, как пистолет.
Мы завезли Александру на работу. По дороге Порейко сыто спросил меня:
— Как там Аркадий? Не болеет? У них вроде зарплату придерживают?
— Он мне говорил об этом, — согласился я.
— Общественной работой занимается?
— Не знаю, не говорили мы об этом.
Александра, выходя из машины, заглянула ко мне в окошко и сказала:
— Спасибо. Гладко водишь.
Я не стал ни в кого превращаться. Она мне нравилась, и было в ней нечто, сигнализировавшее об опасности.
Когда мы остались в машине без чужих, Порейко сразу спросил:
— Где твой паспорт?
— У меня, — ответил я.
— Когда ты успел свистнуть его?
— Считайте, что вы мне его отдали.
— Дай мне его сюда.
— Я его дома оставил.
— Почему?
— Манера здесь странная — чуть что, сразу паспорт требуют, как в Москве.
— Потом принесешь, — приказал Порейко. Он задумался. Видно, пытался восстановить в памяти вчерашние движения — почему бы он отдал мне паспорт? И в комнате я один не оставался.
Он помотал головой и принялся причесываться. Значит, отчаялся припомнить. Мне он был виден в зеркале, но я старался не заглядывать в зеркало слишком очевидно.
— А как у тебя с грузовиком? — спросил Порейко.
— В каком смысле?
— Водил?
— Лишний вопрос — чего я только не водил!