Совсем рядом виднелось некое подобие поля, правда, трава на нём была сухая и давно уже мёртвая. Шурасик опасался, что там вынужден будет умереть от жажды, а тут совсем-совсем рядом тёк какой-то ручеёк, и можно было спокойно передвигаться вперёд. По крайней мере, появлялось что-то похожее на безопасность.
Деревья защищали его, впрочем, не так уж и хорошо, если помнить о той некромагине с разноцветными волосами, но, впрочем, она и стала тем самым последним приятным воспоминанием, которое он то и дело прокручивал в собственной голове.
Шурасик сел прямо на землю, закрывая глаза. Ему хотелось уснуть, но, тем не менее, сделать это было очень опасно, а умирать он не хотел, очень не хотел. Да и вообще, где та обещанная свобода, где то, что можно назвать нормальной, человеческой жизнью?
Он чувствовал себя ужасно разбитым и испуганным просто до ужаса, может быть, в этом и был какой-то смысл сейчас – и мелкие капельки воды, которые стекали по листьям огромных дубов, то и дело капали ему прямо на голову.
Шурасик лёг на влажную траву, скользя по ней ладонями и словно пытаясь что-то ощутить.
Это помогало – складывалось такое впечатление, словно силы перетекают в него, пусть и без особого на то желания.
Юноша шумно выдохнул воздух и едва-едва заметно улыбнулся, пытаясь заставить себя оказаться предельно спокойным и равнодушным, будто бы это вообще кому-либо хоть немного могло помочь.
Может быть, он когда-то доживёт до того дня, что будет действительно счастливым? Может быть, у него получится победить?
Но это вряд ли.
- Чудо, что я вообще выжил, - полушёпотом промолвил он, словно это мог кто-то услышать и взять его под свою защиту.
Люди предпочитали собираться кучками, искать защиту у тех, кого могли назвать своими друзьями, но Шурасик этого очень боялся.
Он был уверен в том, что стоит только попытаться кому-то поверить, как неизвестный человек моментально его убьёт, попросту разорвёт на мелкие кусочки.
Было холодно. Эта серая, болотистого цвета одежда, которую он получил, совершенно не согревала, а ботинки на ногах словно приковывали к земле, мешая нормально идти и вообще жить.
Хотелось есть. Он оглянулся и с удивлением наткнулся взглядом на какой-то куст с ягодами – сначала Шурасик не мог понять, что это такое, а после вспомнил, что однажды покупал ягоды в супермаркете – именно такие.
Там они назывались малиной.
Он, житель холодного, каменного города, никогда не покидавший его границы, ничего не умел и не мог себя защитить так, как следовало, но, кажется, эти ягоды были съедобными – и Шурасик потянулся к одной из них.
Немытые, грязные и, вероятно, с кучей бактерий, они, тем не менее, оказались удивительно вкусными.
Шурасик уже даже престал сдерживаться. Он стоял рядом с кустом на коленях и жадно ел, понимая, что иначе просто не выживет.
Конечно, можно было бы попытаться поймать какого-то зверька, но ведь он не сможет сделать нормальные силки, не сможет того зверька пожарить, он вообще совсем ничего сделать не сможет.
Собственная слабость начинала постепенно раздражать, но он упрямо терпел. Он сам не оставил себе выбора и наделал слишком много глупостей, чтобы сейчас пытаться выбраться из слишком глубокой ямы собственного проигрыша.
Может быть, пора сойти с ума?
Парень оглянулся в поисках ещё каких-то кустов с малиной или, может быть, какими-то другими ягодами, а после с удивлением осознал, что на него кто-то смотрит, смотрит пристально и очень, очень настойчиво.
Сначала Шурасик подумал, что это могла быть та некромагиня – он бы даже хотел, пожалуй, её увидеть, вот только в этом пока что не было смысла. Да и… удивительно – неужели она обездвижила его только ради того глупого поцелуя, а потом просто так, щелчком пальцев, вернула дееспособность.
Глупости какие-то.
Его разум не мог понять это – он настолько привык жить в сплошных микросхемах, что всё прочее казалось глупостью.
Тем не менее, когда Шурасик наконец-то присмотрелся к тому, кто прятался в кустах, он вдруг осознал, что это совсем даже не некромагиня. Парень попятился, стремясь убежать, но незнакомка уже появилась прямо перед ним, преграждая путь и не давая никакой возможности рвануться в сторону.
- Стоять, - её голос был вполне мелодичным, но похожие на змеи пряди волос иногда шипели, словно голодные.
Он узнал её.
Медузия Горгонова, одна из учредительниц того “Тибидохса”, о котором только можно прочесть в пыльных книгах по истории. И пусть изначально его правила не включали в себя ничью смерть, именно она была виновата в том, что тут происходило.
Тем не менее, казалось, совесть женщину совершенно не мучила. Она пристально смотрела на Шурасика и шагала вперёд, забывая о том, что вообще-то виновата в смерти каждого из тех, кто погиб за все игры.
За весь “Тибидохс”.
Она уже занесла руку, стремясь убить его, а Шурасик, пятясь, зацепился за что-то и упал. В её руке блеснул нож, который она практически метнула, стремясь, пожалуй, убить кого-то, а может быть, и его самого – ведь других кандидатов на то не было, - но, тем не менее, ничего не получилось.
Мужчина, невысокий, седой, с длинной бородой и усами, схватил её за руку, словно пытаясь остановить.
Во взгляде его удивительно добрых глаз можно было прочесть лишь одно слово – “беги”. Шурасик не знал, как на это реагировать, но действительно поднялся и сорвался с места, не собираясь слушать их разговор – это было бы ужасно, умереть тут только потому, что он не умеет бегать, и парень не собирался поддаваться смерти вот так, просто, в первый же день.
- Зачем ты меня остановил? – прошипела женщина, глядя на Сарданапала и явно проклиная его.
Горгонова так хотела избавиться от лишнего противника, но чёртова доброта Черноморова всё время заставляла её останавливаться.
Она могла бы выиграть, а после прекратить всё это – ещё несколько лишних жертв “Тибидохса”, и всё, больше ничего не будет.
Но, тем не менее, не следовало забегать наперёд – ведь Сарданапал был буквально уверен в том, что никто никого не имеет права убить.
- Потому что это совсем ещё ребёнок, - мотнул головой мужчина. – Мы не имеем права быть ответственными за то, что он умер, просто не имеем, и точка. Как ты этого не понимаешь, Меди? Иначе мы станем такими же, как и Чума, и просто превратимся в жестоких зверей, да и точка.
- Ну и пусть! Зато мы будем свободны! – воскликнула Горгонова. – Не желаю ничего слышать. Больше не надо меня останавливать!
- Разве ты не знаешь, что она всё равно не даст нам выжить, - прошептал себе под нос Сарданапал, но больше не стал ничего говорить вслух, прекрасно понимая, что это совершенно бесполезно и что женщина попросту не желает его слушать.
Может быть, он и виноват в чём-то, но ведь это ещё не повод убивать невинных, кровь которых хочет взвалить на себя Медузия, даже не задумываясь относительно последствий и того, что это совсем ещё дети, а не взрослые. Ребята, у которых были свои мечты… Мечты, которые они сами же разрушили ещё задолго до их рождения, сотворив “Тибидохс”, который забрал уже столько жизней!..
***
- Я хочу спать, - шёпотом пожаловалась Таня. – Я больше не могу идти. Зачем нам вообще шагать в сторону леса, Ваня? – она посмотрела на него как-то слишком уж жалобно, но Валялкин упрямо мотнул головой.
Его светлые волосы цвета пшеницы превратились в какой-то сплошной ком болота и грязи, а глаза словно потускнели; но её символы Провидицы, сколько бы девушка ни пыталась заставить себя хотя бы немного меньше выделяться среди полей и лесов, оставались всё такими же яркими.
Девушка даже специально пыталась измазать болотом рыжие пряди, но те словно ещё больше сияли, и результатом было то, что она вынуждена была всё-таки смыть грязь и продолжать идти вот так.
Солнце словно специально льнуло к рыжим локонам, хотя Таня в последнее время практически ненавидела небесное светило.
Почему оно не может просто отвернуться?
Почему не желает светить куда-то в другую сторону, не издеваться над нею настолько сильно, не мучить её?
Гроттер было больно и неприятно осознавать один тот факт, что на самом деле она сама и может являться причиной того, что их заметят. Валялкин старался идти, склонив голову, и не смотреть никуда, а она, словно назло, вдруг стала идти гордо и слишком шумно, как на подобную местность.
Нашла, когда строить с себя королеву!
Ванька упрямо молчал, не стремясь её упрекать и зная, что девушка делает это не специально, но она не могла сделать ничего, чтобы всё это перестало быть реальностью хотя бы на несколько мгновений.
Таня чувствовала себя такой потерянной, такой испуганной, но, тем не менее, непонятная гордость откуда-то взялась…
На мгновение впереди мелькнуло зеленоватым свечением портала, и девушка даже не успела отшатнуться, равнодушно и в тот же момент с оттенком страха наблюдая за тем, как кто-то упал на землю.
Это поле, солнечное и прекрасное, не стремилось обрываться, хотя лес был уже гораздо ближе, чем прежде.
В лесу было куда больше еды, чем здесь, и девушка чувствовала себя потерянной и испуганной тут, на настолько открытой местности. Да и, к тому же, они отдалялись от последних источников воды.
Сегодня следовало дойти до того ручейка, который вился где-то в лесу – а тут вот портал, опять портал!
…На траве сидела высокая, достаточно некрасивая девушка с длинным носом. Таня едва-едва вспомнила о том, что её звали Верой, а вот фамилия “Попугаева” буквально застыла у неё в памяти, не стремясь оттуда куда-либо деваться.
- Люди, - прошептала Вера, поднимаясь на ноги и в тот же миг делая шаг назад, словно опасаясь кого-то.
- Мы не причиним тебе вреда! – прежде, чем Ванька вообще успел сказать что-либо или попытаться навредить девушке, воскликнула Таня, а после, рванувшись вперёд, схватила Попугаеву за руку.
Видение накрыло её с головой, заставив рухнуть лицом на землю, сжимать пальцами проклятые травы и цветы.
“Огонь прикасался к её коже, сначала достаточно ласково, а потом всё сильнее и сильнее, с новым могуществом.
Волшебство буквально зашкаливало вокруг, и этот костёр тоже был магическим, но Вера сначала даже ничего не поняла.
Где-то совсем рядом послышался громкий женский вопль, принадлежавший непонятно кому.
Верка только сейчас осознала, что с нею что-то происходило, и осмотрелась, словно пытаясь понять, что происходит, а после вдруг наконец-то ощутила то самое отвратительное жжение.
Она закричала громко и пронзительно, катаясь по траве и пытаясь погасить проклятое пламя.
Вокруг было много чего сухого, но пламя не переходило на траву. Вера горела, словно тот факел, и не могла ничего с собой поделать.
Ей было ужасно больно – пламя ещё не дошло до лица, и на нём можно было увидеть отчаянную гримасу боли.
Кто-то, кто находился совсем-совсем рядом, попытался плеснуть на Веру воды, но та загорелась ещё по пути, и это было совершенно бесполезно. Было видно флягу, которая так и валялась рядом, и никто не мог ничем помочь этой несчастной умирающей девушке.
Вера кричала долго и пронзительно. Она била руками, пыталась схватить кого-то из людей, кто только был рядом, вот только подобного шанса ей, естественно, не предоставили.
Она вновь завопила.
Ничего.
Стоило только выть и рыдать, ожидая того момента, когда ей наконец-то станет легче – но ясно, что этого не будет.
…Она превратилась в угли – труп, который всё ещё пылал, и языки пламени скользили по белым костям.
Кто-то совсем рядом выл от ужаса, словно пытаясь как-то спасти подобными криками Попугаеву, но ведь было понятно, что слёзы тут не помогут. Наконец-то загорелась вокруг трава, создавая что-то вроде погребального костра вокруг, хотя, казалось, ничего не было прежде.
Даже крови не было.
Только сплошной страх”.
Гроттер очнулась уже где-то на земле. Она сжимала ладонями какие-то цветы, и кроваво-алые лепестки мака щекотали ей лицо.
Валялкин попытался помочь ей подняться, но Таня буквально швырнула ему в лицо цветы, которые сорвала, и посмотрела на изодранные ладони, которые были все в крови.
Ей стало страшно. Рыжеволосая попыталась подняться, но продолжила стоять на коленях, тихо плача и вытирая слёзы окровавленными ладонями. Царапины надо было промыть, но она уже не думала об этом.
- Что это с ней? – испуганно прошептала где-то совсем рядом Вера, и Гроттер, словно обезумев, вскочила на ноги.
Она схватила Попугаеву за руку, словно пытаясь как-то остановить её или попытаться помочь девушке.
- Берегись! – выдохнула Таня в полуужасе, всматриваясь внимательно в глаза Попугаевой. – Берегись огня!
Гроттер не могла рассказать о том, что увидела, до самого конца – но, тем не менее, пророчество опьянило её и лишило всего, что можно было назвать силами.
- Воды, - наконец-то выдавила она, вновь садясь на землю и закрывая лицо руками. Когда девушка наконец-то отняла ладони, то по её лицу текли струйки крови.
Царапин не было – это лишь следы крови с рук, - вот только Валялкин всё равно отшатнулся, испытав внезапно некое подобие ужаса от того, что только что был вынужден увидеть в исполнении девушки.
Гроттер совсем тихо, едва слышно даже, плакала, растирая слёзы по лицу. Постепенно кровь успокоилась, и царапины действительно оказались ничтожными, но она не обращала на это никакого внимания.
- Ты сгоришь, - выдавила она, внимательно глядя на Попугаеву. – Берегись пламени, оно погубит тебя!
- Что она мелет? – голос у Верки оказался слишком визгливый и какой-то предельно отвратительный. – Я не умру от пламени, что за ерунда!
- Она просто увидела что-то, - мотнул головой Валялкин, заставляя Таню лечь.
Гроттер прикрыла глаза, пытаясь уснуть. Её всё ещё била крупная дрожь, и девушка то и дело вскакивала, стремясь сделать что-то, вот только какая-то неизвестная сила упрямо держала её за горло.
Можно было сойти с ума от непонятной, отвратительной боли, которая терзала её и разрывала на мелкие кусочки.
Рыжеволосая, впрочем, даже сумела провалиться в беспокойный сон, чувствуя, что силы окончательно покидают её тело.
- Она та самая Провидица, да, я помню, - вдруг громко воскликнула Попугаева, не заботясь о том, что Таня может услышать и проснуться. – Мы коллеги с нею, между прочим!
- Коллеги? Ты провидица?
Валялкин покосился на девушку с некоторой опаской – вторую провидицу он просто не перенесёт, это слишком трудно, как для нормального, обыкновенного человека.
Верка, впрочем, моментально отрицательно замотала головой, словно пытаясь его в чём-то переубедить и продемонстрировать, что он очень даже не прав. Признаться, это Ивана обрадовало – он даже не думал, что когда-то Провидицы будут вызывать у него некое подобие страха, но раз уж так вышло…
- Я экстрасенс, - с уверенностью промолвила она, внимательно глядя на Ивана и то и дело поправляя собственные волосы.
Не слишком короткие, но и не длинные, они казались жалкими, если сравнивать с великолепными, царскими буквально локонами Татьяны.
- А она похожа на сумасшедшую, - сообщила вдруг Попугаева. – Блаженная! Я таких видела…
- Нет, она хорошая! – отрицательно покачал головой Иван. – Она прекрасная, понимаешь. Прекрасная!
Та лишь пожала плечами, словно недоумевая и не понимая, что прекрасного могло быть в вопящей девице.
Почему-то у Валялкина вдруг возник аналогичный вопрос.
========== Боль десятая. Простите ==========
- Такими темпами мы умрём!
Сарданапал никогда не думал, что у Медузии до такой степени визгливый и отвратительный голос, но сейчас впервые заметил, что она действительно реагирует именно так.
- Смерть – это ведь такое облегчение, - прошептал Сарданапал. – О, Меди, смерть – это роскошь!
- А я не привыкла к роскошествам! – мотнула головой она, упрямо глядя на мужчину. – И именно по этой причине я очень хочу жить! Я потеряла столько лет в той проклятой клетке…