- И неужели в этом тоже виноват я?
Сарданапал говорил очень грустно, но женщина не стала его разубеждать. Она опустила голову, глядя куда-то на землю и словно пытаясь заставить себя успокоиться, но ничего не получалось.
Ненависть разрывала её на мелкие кусочки, заставляя сердце останавливаться и биться немного медленнее, чем ему было положено – это так больно и так отвратительно, а она ничего поделать не могла.
- Да, возможно, - кивнула женщина. – Все мы виноваты, да, но… Неужели не было ни одного варианта, чтобы избежать это? Ведь столько способов, столько способов, но мы подчинились!
- Мы должны были сохранить жизни людей! – упрямо повторил Сарданапал.
Не обращая внимания не женщину, он подошёл к огромному дубу, уже наполовину усохшему, который словно никогда и не жил, и попытался обнять его. Несколько зелёных листочков, которые росли уже где-то высоко-высоко, словно в ответ на подобную нежность неслышно затрепетали на ветре.
Сарданапал попытался было получить энергию у этого дерева, но это тоже казалось кражей, вечной кражей.
- И много мы сохранили? – Горгонова горько улыбнулась и остановилась у другого дерева, молодого, сильного граба.
Она опёрлась о него спиной и прижала ладони к коре, чувствуя, как молодая сила перетекает в её бессмертное тело.
Убить бессмертного можно ножом или ядом, ударив или столкнув с обрыва, если это не некромаг, но бессмертный никогда не умрёт сам по себе.
Она так хотела жить!
Пусть даже в клетке, глядя внимательно на смерти кого-либо другого, а тут оказалось, что это практически невозможно.
Она так хотела жить, что дерево от одного её прикосновения начинало ссыхаться, словно старик.
- Как ты можешь! – воскликнул Сарданапал. – Даже одна жизнь бесценна…
- Не бесценнее тех тысяч, которые умерли во время “Тибидохса”. А всё почему? Потому что вы пожалели эту дрянь, пожалели!
Каждый год только Тибидохс забирает почти двадцать жизней. А остальные? Сколько людей умирает от того, что просто не может бороться, от того, что тирания Чумы переступает уже через всевозможные границы слишком настойчиво и быстро, так, что ничего не остановишь.
Вокруг слишком много разрухи, которую невозможно остановить, пока они там, в проклятой клетке, потому что пока что некому – но ведь каждая жизнь, даже жизнь Чумы, для Сарданапала бесценна!
Нет. Вместе с ним никого никогда не победишь, он обязательно утянет с собой на дно и позволит там умереть, лишь бы кто-то один ещё немного пожил, пожертвовав миллион жизней.
Сколько людей полегло!
- Отойди от дерева! – оттаскивая её, словно непослушную девчонку, воскликнул Сарданапал. – Ты его убиваешь!
Она оглянулась и с некоторым удовольствием поняла, что граб практически полностью высох, а она наконец-то полна сил и энергии, пусть даже не своей, а немного одолженной у кого-то другого.
- Это ведь всего лишь растение. Если б мы могли остановить Чуму, оно бы только порадовалось, что принесло себя в жертву, - пожала плечами Горгонова. – Разве ж это не логично?
- Причём тут логика?! – возмутился Сарданапал, глядя на неё. Его когда-то красивые, ясные синевато-зелёные глаза теперь казались тусклыми и очень некрасивыми, и Медузия только сейчас это заметила.
- А что?
Горгоновой так хотелось ещё немного получить силы, чтобы наконец-то оказаться цельной, чтобы иметь силы сражаться. Ведь Чума должна будет её отпустить, если она выиграет в этих проклятых играх.
А когда она выберется, то разрушит “Тибидохс”, и никто больше не будет ей мешать, никто не будет убивать молодых ребят, никто не отберёт больше у людей жизнь, никто, никто!
Сколько страха, сколько кошмара, который буквально накрывает с головой, не давая ни единого шанса выжить и остаться цельным, настоящим.
Она возьмёт с собой в жизнь ещё как минимум троих, не стоит переживать. И тогда всё будет хорошо.
А Сарданапал всё равно не прав.
…Горгонова уже столько лет не пользовалась собственным волшебством, но сейчас наконец-то смогла. И дерево, огромное, но уже иссохшееся, упало, прямо на Сарданапала упало.
- Меди! – вскричал он, пытаясь как-то отбросить его в сторону и выбраться на свободу. – Меди, помоги, мне надо немного…
- Простите, - выдохнула она, доставая нож, который отыскала там, среди порталов, и всё-таки умудрилась сохранить. – Простите, но иначе у меня не получится спасти то, что осталось от этого чёртового мира.
Сарданапал даже не успел вскинуть руку, а она с силой всадила нож в его сердце, наблюдая за тем, как мужчина несколько раз дёрнулся и замер.
- Простите.
Она победит в “Тибидохсе” и сможет обеспечить счастливое будущее всем, кого только вытащит отсюда. Вообще всем.
Сарданапал всегда говорил о том, что он готов пожертвовать собой – а она не готова, но она сделает куда большее, чем просто оставит глупую жертву в виде собственного бренного тела. Нет, она выиграет эти игры и сможет наконец-то победить отвратительную Чуму-дель-Торт, а так же спасёт всех, кого ещё можно спасти. И мир будет счастлив, предельно счастлив.
Мир будет наконец-то, спустя столько лет, совершенно свободен, а Сарданапал с того света будет смотреть на неё.
Смотреть и гордиться своей ученицей.
***
Бейбарсов провёл кончиками пальцев по поверхности магического зеркала. По его поверхности пробежала рябь, на мгновение продемонстрировавшая Глебу собственный вид.
Он усмехнулся и прищёлкнул пальцами – собственное отражение парня интересовало меньше всего на свете, разве что его глаза стали ещё немного чернее, чем прежде, что могло означать только прогресс некромагии. Но это пустое, сейчас его подобные факты не интересовали.
Скоро наступит край, и он окончательно превратится в безжалостное чудовище – но это всё абсолютная ерунда, Глеб даже не особо обращал внимания на то, что происходило с ним самим – просто скоро закончатся проклятые игры, и не будет больше ничего, что превратит его в сплошной комок мрака.
Он внимательно всматривался в поверхность зеркала, ожидая того момента, когда оно наконец-то начнёт выполнять собственную основную функцию.
- Вот чёрт… - прошипел парень спустя минут пять – никакой реакции со стороны зеркала. – Какое ж ты ленивое… Яви настоящее!
Он прикоснулся к поверхности собственной тростью, и по той вновь словно прошла невидимая волна.
Наконец-то на поверхности зеркала начало проступать что-то вроде картин из другого мира – Глеб внимательно присматривался к ним, подмечая самые мелкие детали и запоминая то, что могло бы потом заинтересовать его и оказаться более-менее полезной информацией.
В конце концов, это даже хорошо, что пока что ему не надо вмешиваться – Лена и Жанна пусть делают всё, что думают, а Бейбарсов всё равно уже успел убить кого-то не по плану.
Рано пока что.
Уже идёт второй тур, и ему рано вмешиваться. Потом, когда наконец-то понадобится его вмешательство, он и сделает что-то, а пока что даже Чума совершенно ничего не желает, что для неё удивительно.
Он вновь внимательно присмотрелся к тому, что происходило там, за гранью, и усмехнулся, осознав реальность.
“Горгонова носилась по небольшой поляне, смывая с рук кровь. Она наконец-то поняла, что натворила.
Всё так же лежавший под каким-то дубом, что свалился на него, Сарданапал уже даже не хрипел.
Силы окончательно покинули его и явно не собирались возвращаться – следовало признать, что мужчина окончательно умер, но ведь как обидно было бы признавать всё это.
Он захрипел, и Горгонова оглянулась, словно пытаясь что-то увидеть, но, тем не менее, мужчина так и не ожил.
Медузия прошипела что-то себе под нос, а после отпрянула, не особо-то и стремясь присматриваться к тому, что происходило вокруг – и что могло стать относительной реальностью.
Кошмар, который творился вокруг, был её рук делом. Горгонова носилась от дерева к дереву, выпивая из них все силы и соки, и те падали, одной кучей згромоздившись чем-то вроде склепа вокруг Сарданапала”.
- Предала всё-таки, - прошептал себе под нос Бейбарсов, усмехаясь. Зеркало вновь засеребрилось, давая сбои, а после продемонстрировало ему плачущую Провидицу и её спутников.
Теперь к ним присоединилась ещё какая-то девица. Бейбарсов, бросив взгляд на список, осознал, что зовут её Верой, но, тем не менее, в этой фигуре не было ни капельки важности, если, конечно, она не станет источником сил или кого-то не предаст.
Или провокация – всё возможно.
Провидица упрямо настораживала Глеба. Слишком уж много в ней было сил, и слишком часто она падала, одолеваемая собственными видениями. Всякое, конечно, может быть, но порой ему казалось, что девушка попросту сходит с ума и едва ли не воет там от ужаса, который буквально гонится за нею.
Вот и сейчас она выглядела испуганной и потерянной, словно не знала, что делать, но казалась относительно вменяемой.
Тот парень, который был с нею, Валялкин, кажется, упрямо пытался её успокоить, а Бейбарсов, читая по губам его “всё будет хорошо”, едва сдерживал смех.
Зеркало не передавало ни единого звука, но, тем не менее, ему это и не нужно было – Глеб просто проверял, всё ли в порядке и происходит ли всё хотя бы относительно по правилам игры.
Конечно, сёстры бы не одобрили подобного поступка – впрочем, Лена сама изобрела это зеркало, а если напомнить ей о поцелуе с каким-то пареньком, о чём, по её мнению, никто не знает, то никаких возражений не последует.
А вот Аббатикова…
Жанна вообще понятия не имела, что он умел пользоваться этим зеркалом, но ей бы уж явно не понравился подобный подход.
Делиться, впрочем, событиями с Аббатиковой Глеб не собирался. В прошлом году её за то, что она практически ничего толком и не сделала, всё равно хвалили – вероятно, Жанна уже успела отыскать какие-то связи для себя самой и даже подыскала место для жизни в будущем.
Они трое покидали “Тибидохс” уже навсегда, и теперь не следовало даже сомневаться в том, что, возможно, Жанна убежит отсюда как можно скорее, чтобы больше никогда не попытаться вернуться.
Она не хотела участвовать в играх изначально, пока не получила личное приглашение – а Глеба и Ленку прежде мало волновало её мнение.
Впрочем, сейчас Бейбарсова куда больше занимала провидица. Зеркало упрямо показывало именно её – каждую истерику, каждую попытку сокрыть собственные видения от других.
Когда она что-то видела, то совершенно себя не контролировала, только без конца рыдала и падала.
Если кто-то нападёт на неё во время подобного видения, то девушка скорее всего погибнет – Глеб прекрасно знал, что Провидицы никогда не побеждали в играх, “Тибидохс” слишком жесток для них.
Но эта показалась особенной.
…Послышались чьи-то шаги где-то за спиной, и Бейбарсов успел накрыть зеркало магической пеленой раньше, чем порог их укрытия пересекла Жанна, позволяя себе усмехнуться ему даже немного презрительно.
- Осторожнее, сестрица. Может быть, среди чужих мне не хватит смертей для статистики, - усмехнулся он, и на мгновение белки глаз залило сплошной некромагической чернотой.
С каждым разом сдерживаться становилось всё труднее. Жаль, что Аббатикова этого так и не поняла до сих пор.
***
Какими же они были наивными!..
Рита наблюдала за тем, как Гуня что-то говорил своей девушке, Гробыне, достаточно нежно улыбаясь ей.
Они шагали по какой-то иссохшейся, уставшей слишком от постоянного солнца земле. Сюда бы дождь…
Шито-Крыто вспоминала об утёсе, достаточно зелёном, но таком страшном. Склепова пыталась её поддержать, то и дело тихо шептала на ухо, что, возможно, не следует переживать о том, что Рита кого-то убила.
Впрочем, Марго уничтожала людей и раньше. Она предпочитала изощрённые яды, так ей было намного спокойнее.
Тем не менее, скорее всего, следовало банально отбросить все эти слова в сторону и убить их ножом.
Как оказалось, вид крови куда более неприятен, чем просто подлить какую-нибудь гадость в варево и понаблюдать за тем, как кто-нибудь будет упрямо подыхать где-то далеко-далеко.
Смешно.
- Ты в порядке? – в очередной, наверное, даже в сотый уже раз поинтересовалась Склепова. – Выглядишь бледной…
Гробыня пыталась продемонстрировать доброту. Она где-то отыскала ткань, которой перемотала израненные руки Риты, и то и дело следила за тем, чтобы Шито-Крыто что-то ела, а не голодала.
- В полном, - мотнула головой Шито-Крыто, а после наконец-то размотала проклятый бинт на правой руке.
Там он был совершенно бесполезен – если на левой её рана оказалась достаточно глубокой, то на правой – лишь царапины, которые уже давно затянулись.
Рита отбросила несколько прядей волос с собственного лица, стараясь не обращать на это совершенно никакого внимания, а после обмотала бинтом ладонь и потянулась к небольшой сумочке.
Там она хранила все свои ингредиенты для будущего зелья – те, которые она столько собирала для того, чтобы убить соперников.
Девушка постаралась прихватить с собой вещи как можно более незаметно, когда с Гломовым и Гробыней они уходили с утёса.
Она наконец-то отыскала главный компонент своего будущего зелья, но опасалась прикасаться к нему руками.
Как ни крути, он должен был оставить ожоги даже в таком, сыром виде, а что же будет в вареве! Но Марго не стремилась рисковать собой – а тряпки, которыми её обматывала Гробыня, оказались как нельзя кстати.
- Зачем ты сняла бинт? – воскликнула Гробыня. – У тебя же раны, ты можешь пострадать и занести инфекцию!
- Просто тут царапина, я хотела сохранить ткань для второй руки, когда надо будет делать перевязку! – поспешила воскликнуть Рита.
- Точно? – Склепова мотнула головой, и её фиолетовые волосы рассыпались по плечам. Она выглядела достаточно удивлённой, но, тем не менее, не испуганной, и это уже могло радовать.
- Точно! – воскликнула, кивнув, Рита.
Склепова наконец-то отвернулась – она не смотрела на Шито-Крыто ни своим наивно-голубым, ни язвительно-фиолетовым глазом, и теперь Марго могла сделать всё, что задумала только что.
Она наконец-то обмотала ладонь тряпками и сорвала цветок. После как можно более осторожно завернула его в бинты и спрятала в сумку.
Чудо, что его удалось отыскать.
Варево и без него было бы смертельным и не сделало бы совершенно ничего хорошего, но так подействовало бы куда быстрее и радикальнее, что и нужно было Рите. Теперь осталось только приготовить его.
- Сдохните, твари, - прошипела она себе под нос, а после мило улыбнулась Гуне, который проходил мимо.
Такой яд должен был подействовать даже на некромагов, впрочем, не так уж явственно, и это радовало девушку.
Она сумеет победить, особенно если будет менее самонадеянной, чем эта чёртова Маланья, которая набросилась на неё.
Рита уже была готова умереть там, когда та занесла руку над нею, но, оказывается, это так важно – провозгласить целую речь над будущим трупом.
Вот над трупом бы и произносила.
Она усмехнулась и поднялась на ноги, внимательно косясь на Склепову. Погубит тебя добро, девочка.
========== Боль одиннадцатая. Берегись пламени ==========
Шёл четвёртый день этих отвратительных игр – точнее, четвёртый день второго тура, который казался куда более отвратительным, чем третий или второй. Таня чувствовала, что что-то приближается, смерть кого-то неизвестного, а может даже и наоборот. Она понимала, что кто-то должен погибнуть – ведь иначе игры не состоятся, и тогда на тропу битвы выйдут некромаги.
Это казалось очень страшным, но Таня старалась не задумываться над этим, ощущая, что её сердце то и дело начинает биться медленнее, чем должно.
- И всё-таки, что ты видишь? Как это происходит? Мне важно знать! – вновь спросила Попугаева, хватая её за руку.
Они всё шли и шли этим цветастым полем, и пить хотелось так, что можно было сойти с ума. Гроттер уже увидела впереди, совсем рядом, речушку, но дойти туда самостоятельно попросту не могла.
Валялкин, как единственный мужчина в их компании, отправился туда один – до реки было около полукилометра, и он, взяв с собой флягу, единственную, которая у них была, шагал достаточно уверенно.