Он замечает, с каким интересом я разглядываю его, и тут же ретируется:
– Не думай, пташка, Второй не остался в стороне на этот раз.
«На этот раз». Логично предположить, что он стал одним из повстанцев. Мятежником, который рвался высвободиться из цепких лап Сноу. Но кто сказал, что Элмер - не один из его приверженцев, консерваторов, которые только приветствовали Президента с его неограниченной и деспотичной властью?
– Я мало помню дни тех поездок, – вру я.
– Ты была знакома с Катоном и Миртой? – неожиданно спрашивает Элмер. – Понимаю, была, и осознаю, что особой радости от встречи с ними ты не испытывала, но я их знал…
– Мирта пыталась перерезать мне глотку, а Катон едва не убил Пита – разве ты не смотрел Игры?
Он рассеянно качает головой.
– Миротворцам смотреть Игры необязательно.
Вот оно что. Элмер Хейс был в ряду миротворцев, но почему-то избежал гнева нового правителя… Это странно и невероятно в одно и то же время. Разве Койн не преследовала людей, подобных ему, и не карала их, словно они были преступниками и во времена Сноу имели право голоса?
– Тогда тебе повезло, – отрезаю я.
– Нет, Китнисс. Все, что ты здесь видишь, – фантик, красочная обертка и не более. То, что происходит внутри Дистриктов, внутри каждого города, намного ужасней, чем ты можешь себе представить. Панем раскололся на одержимых и удерживающих. Как бы вторые не старались отрезвить первых, недовольные найдутся всегда…
– У Койн достаточно власти, чтобы это предотвратить, – отвечаю я.
И от этих слов становится горько, будто бы только что я предала свою свободу.
– Но достаточно ли у нее власти, чтобы усыпить нашу веру, Китнисс? Веру в то, что жизнь без Игр возможна?
– Я верю в это, Элмер. И всегда буду верить.
Я ответила честно, без зазрения совести. То, что осталось от меня прежней, – моя вера. Вера в то, что я выберусь с арены и выживу ради Прим; в то, что смогу вытащить оттуда Пита; смогу доказать Сноу свою любовь и преданность моему мальчику с хлебом; выживу после Квартальной Бойни; свергну Сноу и спасу из его паучьих лап Пита, чего бы мне это ни стоило; верну Дистрикту-12 его прежний «живой» вид; переживу смерти всех моих близких и постараюсь жить ради них…
Возможно, мой новый знакомый находит в моем взгляде нечто вроде решимости и отчаянности. Нечто, что заставляет его сказать следующие слова:
– Я часто задумывался: почему именно ты символ восстания? Почему не та же Мирта? Почему не Цеп или Катон? Почему не Марвел? Или малышка из Одиннадцатого?
Меня вновь пробирает дрожь.
– Рута.
– Почему не они все? – не унимается он. – Но однажды я просто понял, что никто другой этого и не смог бы сделать. Сломился или упал бы на полдороге, зализывая гниющие раны. Потерял бы чувство собственного достоинства, вымаливая и требуя у людей понимания и жалости. Не смог бы остановить кровопролитные бои и, движимый ненавистью, превратил бы Панем в настоящий ад. Я не верил твоим агитроликам, Китнисс. Ни одному из них, если быть честным. Все это казалось мне слишком явным позерством перед камерой. Но казнь Сноу полностью изменила мое мнение о тебе.
Он замолкает и смотрит на состав, который издает протяжный гудок. Я пытаюсь не вспоминать о том дне, который Элмер так старательно пытается воспроизвести. Все эти травмы и страхи, завладевшие мной, реагируют на мои воспоминания, словно мотыльки, летящие на свет: стремительно и быстро, это своеобразный маяк для ужасов, которые заполняют меня, едва лишь я сливаюсь с воспоминаниями.
– Я верю в то, что ты еще полетаешь, Сойка-пересмешница…
Он возвращается к кассе, так и не попрощавшись. Из поезда показывается недовольное лицо проводницы. Она сообщает, что экспресс отходит через несколько минут, и я, не задумываясь, впрыгиваю в вагон.
Я оборачиваюсь и замечаю просветлевшее, но все еще угрюмое лицо Элмера. Он подносит три пальца левой руки к губам и медленно, будто опасаясь, что его заметят, протягивает их в сторону удаляющегося поезда.
«Я ставлю на тебя, Огненная Китнисс», – проносится до боли знакомая и выцветшая фраза, которую, будь он рядом, Элмер Хейс сказал бы наверняка.
_____________________________________
У нас у всех сегодня небольшое событие. Ровно месяц назад на свет появился этот фанфик, который долгие недели зарождался в моих мыслях.
В честь этого столь длинная и довольно содержательная прода. Я хотела воссоединить в ней практически все детали, которые были опущены до этого момента. Китнисс медленно, но верно приходит в себя. Потому и начинает “думать”, вспоминать, ощущать.
К моему сожалению, эта глава последняя на этой, а возможно, и на будущей неделе.
Приятного всем прочтения:)
========== Глава 13 : Капитолий ==========
За окном вновь замелькали безрадостные виды удаляющегося Дистрикта-2. Я долго не могла поверить в то, что еще десять минут назад, на перроне, общалась с незнакомым мне человеком, который успел поддержать меня, уверить в том, что я действительно сильный человек, а заодно подарить на прощание «обещание» того, что он во время очередной революции встанет на мою сторону. Традиционный знак Дистрикта-12: три сомкнутых пальца, возведенные к небу, – еще один жест, который сверг Сноу и привел весь Панем к восстаниям.
Свобода стала одержимостью, а не необходимостью, и теперь, кроме собственной выгоды, люди нуждались еще и в зрелищности Игр. Я закрываю лицо руками. Сколько их там будет? Созданий, которые наверняка и знать не знали о том, какими жестокими могут стать мятежники. Очевидно, много, раз Койн так трепетно подходит к грядущим Играм.
Но продолжить свою мысль я не успеваю. По гладкой поверхности алюминиевой двери проходит стук. Предельно осторожный, а в чем-то и боязливый. Мои худшие опасения подтвердились.
– Войдите.
Из-за двери показывается вычурно-бледное лицо худощавой девушки, которой, на мой взгляд, было столько же, сколько и Вении, разве что ее волосы не того приятного лазурного оттенка, и пряди ее не торчат острыми клочьями. Хотя о чем это я – Капитолий уже не тот, Китнисс, забудь об их необыкновенной, странноватой и непосредственной моде.
– Мисс Эвердин? – жалобным звонким голоском начинает она. – Можно…
– Конечно, – отвечаю я, пока девушка не стала заплетаться в своих коротких фразах.
Поведение с моим нынешним стилистом Этаном было неблагородным с одной стороны и абсолютно заслуженным - с другой. Но с девушкой мне отчего-то хотелось быть вежливой и учтивой.
Когда она заходит внутрь, я чуть не ахаю от удивления. Несмотря на всю мою нездоровую худобу, она кажется мне в два или три раза тоньше меня самой. Девушка утыкается взглядом в пол и с испугом теребит сумку, в которой наверняка лежало целое множество «подготовительных» лосьонов, депиляторов, пинцетов, кисточек и косметики. Я недовольно вздыхаю: этого ведь не избежать? От этого ведь не спрятаться?
Недовольный вздох девушка принимает на свой счет и потому начинает быстро тараторить:
– Я всего лишь займусь вашими ногтями, прической и макияжем. Вскоре подойдет Этан и принесет подготовленную им одежду…
– Как тебя зовут?
– Фелиция, мисс Эвердин, – тоненьким голосом продолжает она.
– Просто Китнисс, – как можно более улыбчиво отвечаю я.
Фелиция раскрепощается, но ведет себя так, словно в каждую минуту я могу сорваться и наброситься на неё. Хотя, в принципе, я такого поведения и ожидала. Она осторожно раскладывает содержимое дорожной сумки на стол – я была права. В основном это знакомые мне щипцы и пинцеты, но вот баночки, упаковки и этикетки абсолютно другие и мало напоминают мне о тех, которые использовала моя группа подготовки. Никаких ярких красок, кричащих цветов фуксии, улыбающихся лиц красоток: все подчеркнуто вычурно и минималистично.
– Эти крема из Капитолия?
Девушка, сперва испугавшись моего голоса, роняет несколько баночек на пол. За громким ахом следует нервный всхлип моего нового косметолога. Я нахожусь быстро: помогаю девушке убрать раздробленные и уцелевшие склянки.
– Да, – отвечает она. – Не похоже, правда?
Я утвердительно киваю головой.
– Это нововведения президента Койн. Все цвета, кроме бежевых, серых, бордовых и черных запрещены в Капитолии. Кроме того, теперь в столице объявлен комендантский час, незаконное распитие алкоголя карается законом, а о татуировках и красивых волосах можно забыть…
Я замечаю, как девушка начинает расцветать, и болтает, как бы болтали Вения, Флавий и Октавия. Мои домашние любимцы с трепетными порхающими пальчиками… Она рассказывает о новых постулатах в законах столицы. О неоднократных бунтах оставшихся капитолийских беженцев и о последующем их заключении. О невероятно строгом отношении Правительства к заключенным или отстраненных должностных лиц, которые были во времена Сноу.
Отец Фелиции, по счастливому стечению обстоятельств, был одним из Распорядителей Игр, потому до конца Суда над беженцами оставался под следствием и являлся заключенным капитолийских казематов. Это спасло жизнь Фелиции и ее сестры: вместо того, чтобы стать одними из претендентов на участие в 76-х Голодных Играх, они были зарегистрированы как новая команда подготовки Огненной Китнисс.
На языке вертится единственный интересующий меня вопрос, который терзал мою душу с того самого момента, как Этан сообщил о том, что моя прежняя команда была расформирована.
В тот момент, когда щадящая расческа в руках Фелиции приводит мои волосы в порядок, я не удерживаюсь и выдаю:
– Ты знаешь, что стало с моей прошлой командой подготовки?
Щетка в руках девушки замирает. Я, кажется, слышу ее сбивчивое дыхание: ей страшно. И я чувствую, как страх подбирается и ко мне. Я боюсь вновь услышать эти ужасающие слова. Вновь ощутить весь тот страх, всю ту боль. Вновь почувствовать, как из горла рвется крик одичалого зверя. Вновь возненавидеть Койн – то, чего она сама так ждала…
– Китнисс, их больше нет…
Я закрываю глаза и чувствую, как глубоко внутри меня просыпается отчаяние. Нет. Чуть позже я дам волю чувствам. Чуть позже, когда окажусь среди знакомых стен Тренировочного Центра. Когда сполна смогу ощутить ностальгию и тоску по прежним и таким далеким временам.
Пропускаю сквозь легкие воздух, дабы не дать стоявшему поперек горла кому вырваться на волю дикими криками и преждевременными рыданиями. Стараюсь вспомнить: каково это, считать до десяти.
Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне 18 лет. Мой родной дом – Дистрикт-12. Моя любимая команда подготовки, Вения, Флавий и Октавия, мертвы, и это - еще одна скоропостижная потеря, которую мне придется пережить. Придется забыть мягкое и ласковое касание их нежных пальчиков; беспристрастный и такой по-детски непринужденный лепет; чарующие движения, которые из обычной девчонки из Дистрикта-12 сотворили Огненную Китнисс – символ всеобщего объединения; забыть их искренние пролитые слезы, которые заставили щемить сердце тоской и печалью перед Квартальной Бойней…
Меня зовут Китнисс Эвердин, и я… больше так не могу…
***
– Вы невероятны, Китнисс! – восклицает мой «блудный» стилист Этан.
Он в очередной раз одергивает слегка помявшийся на мне костюм. Я тут же отмечаю, что его движения скорее нетерпеливы, чем заботливы. Он сияет точно так же, как и остальная часть команды подготовки: Фелиция и ее еще более молчаливая и бледная сестра Далия. На лицах написано радостно-восторженное выражение людей, которые горды проделанной работой.
Они все делают вид, будто не знают о том, что, не обдумав, ляпнула Фелиция. А я прилагаю все усилия, чтобы поддерживать эту легенду, и поэтому, когда меня подводят к огромному зеркалу, я стараюсь улыбаться во все тридцать два отбеленных зуба. Как бы прекрасно не поработали стилисты, я не могу быть настолько же ошарашенной от их работы, как прежде…
Все изменилось в моем «огненном» стиле. Я похожа на обычную капитолийскую даму, которая теперь выглядит намного строже и скромней. Темно-бордовый, практически бурый пиджак, штаны с выпирающей стрелкой под стать ему и простые, малоудобные туфли. Как странно, но я даже скучала по этому дикому чувству неудобства. Я так привыкла к своим перевоплощениям, что теперь, смотря на подобранные волосы и мизерный макияж, чувствую себя даже некомфортно.
Во всем этом стиле читался дух Койн. И если Сноу ассоциировался с его «безжизненным» цветником роз, то она – запах ненавистных мне с детства бордовых, кроваво-алых астр. Беспрецедентно, но эти цветы вызывали во мне отвращение.
Я улыбаюсь своим нелепым мыслям еще шире. Мне все равно, о чем думать, лишь бы не об образе сладкоголосой Вении, полнощекой Октавии и обычно хмуром, но таком заботливом Флавия. Нельзя. Китнисс, табу – вспомни это слово и вновь запиши у себя на лбу.
– Это, конечно, очень мало похоже на прекрасные эскизы, которые готовил для тебя Цинна, – виновато говорит Далия, видя перемены в моем лице. – Но это - все, на что мы способны, не выходя за капитолийские рамки.
– О, нет. Вы сделали из меня прежнюю красавицу…
– Ты мало похожа на Огненную Китнисс, но…
Она замолкает и отходит к заваленному приборами столу. Я недоумеваю – неужели это не все? По-моему, добавь сюда еще слегка косметики или аксессуаров, и по нынешним капитолийским меркам я буду выглядеть развратно. Она возвращается, и я замечаю некоторый блеск в ее руках.
Она подходит ко мне вплотную и цепляет на отворот воротника мою брошь. Брошь Сойки-пересмешницы. Нет сомнений – это моя неподдельная брошь, которую когда-то подарила мне Мадж. И я уже слышу ее голос…
…– Взять с собой на арену разрешается только одну вещь из своего дистрикта. Что-то, напоминающее о доме. Ты не могла бы надеть вот это?
Она протягивает ту самую брошку, что украшала сегодня ее платье. Я рассматриваю на ней летящую птицу с зажатой в клюве стрелой. Мадж плачет, а я все еще храбрюсь и отчаянно делаю вид, что со мной все в порядке.
– Твою брошь?
– Пусть она охраняет тебя, Китнисс. Обещаешь, что не снимешь ее на арене?
– Обещаю, Мадж…
– Я думаю, это твой оберег, Китнисс, – заворожено шепчет Фелиция.
Своими хрупкими пальчиками она проводит по исцарапанной, но все такой же яркой и переливающейся в лучах солнца поверхности безделушки. Я слежу за ее движениями и неожиданно думаю о том, как мы похожи с брошью: искалеченные, покрытые сетью трещин и царапин, которые никогда не затянутся, но все же не потерявшие собственного сияния.
– Спасибо, Фелиция. Спасибо вам всем, – тихо говорю я.
Неожиданно за моей спиной смыкается кольцо двух пар тоненьких, исхудавших рук. Сестренки не смогли сдержать нежных чувств, которые проснулись в них за столь короткий срок. Я в действительности не понимала, почему произвожу на людей такое впечатление, о котором когда-то говорил Пит. Они верят в меня. Они верят мне. Они верят в то, что делаю я сама.
И это еще один повод, чтобы доказать Койн, что я чего-то стою.
Я чувствую, как поезд медленно, но верно замедляет ход. Фелиция и Далия отпускают меня. На лице последней я замечаю слезы. Обе девушки похожи друг на друга как две капли воды и если бы не одно явное отличие, я бы ни за что не отличила бы их.
Лазурно-небесные стальные глаза выдавали спокойный и ровный, а в чем-то даже холодный характер старшей из сестер – Фелиции. А вот янтарно-карие глаза, принадлежавшие Далии, говорили о теплом и еще беззаботном характере младшей сестры. Они - словно я и…
Прим. Ведь Фелиция наверняка опекает свою маленькую сестренку, ласково называя только ее особой кличкой. Хотя разница в возрасте у них далеко не такая, какой она была у меня с утенком, она наверняка чувствует себя ответственной за все, что бы ни случилось с Далией. Они повзрослели позже, чем пришлось взрослеть мне и Прим. Но для них этот период стал неожиданным, словно снег на голову, тогда как я была готова к этому с самого рождения.
– Китнисс, обещай быть собой, – напоследок говорит Этан, стоявший все это время в стороне. – Тебе ничего не нужно делать – ты уже покорила их.