— Грендель сказал — я иду с вами, — ответил Нор и нагнулся поднять пакет с одеждой.
— Да плевать мне, что там Грендель сказал! — я пнул ни в чем не повинный стул, и тот отлетел к стенке. — Ты балласт, понимаешь? Ты же не умеешь ни черта — ни по шахтам лазать, ни по коммуникациям ползать! У нас сработанная группа, мы друг друга без слов понимаем, в половине случаев в рейдах знаками общаемся. Зачем ты там нам нужен?!
Он опять разозлился, но я тоже был взбешен, так что не очень-то обратил на это внимание. Злость — самый крепкий щит от ментальной агрессии.
— Приказы не обсуждаются! — рявкнул Нор, и я оторопел от того, каким тоном это было сказано. — Ты в курсе, что такое субординация?
Очень хотелось взять его и потрясти как следует. Чтобы не орал на меня в моей каюте. Чтобы не лез туда, куда его не звали. Чтобы вообще не лез туда, где опасно, потому что в рейде — опасно, и ему там нечего искать от слова совсем.
Я так и сделал. Схватил его за костлявые плечи и встряхнул пару раз. А потом толкнул на кровать.
— Считаешь себя самым умным здесь? Ты сначала мне хотя бы до плеча дорасти, а потом рассуждай о приказах и субординации! Мало тебе наверху досталось, еще хочешь получить? Или мечтаешь шею в шахте свернуть? Так я тебе ее сам сейчас сверну, чтобы не мучился!
Ни черта он не испугался — только разозлился еще больше и опять заорал:
— Да ты кто вообще такой? Думаешь, если такой здоровый, то можешь командовать? Я, к твоему сведению, все знаю про охрану — когда посты меняют, где они между дозорами сидят и чем занимаются. А ты только по щелям умеешь лазать. Дылда белобрысая!
Я от такой наглости просто оторопел. Хотел отвесить ему затрещину… Но развернулся к шкафу, достал брюки, надел. Затем вытащил рюкзак мелкого, который запихнул в самый дальний угол после возвращения, и швырнул Нору на колени.
— Разбирай свое барахло, чтобы место не занимало. Я скоро вернусь.
И вышел, хлопнув дверью каюты. Раз этот нахальный мальчишка так уважает приказы — что ж, пусть ему Грендель прикажет сидеть в каюте. Тоже мне, нашелся рейдер на мою шею.
Но дед только головой покачал в ответ на мое требование оставить Аденора внизу. И, по своему обыкновению, ничего объяснять не стал. Хорошо еще, он влиять на меня не в состоянии — любую попытку давления я сразу чувствую, а сопротивляться Грендель меня сам учил.
— Познакомишь его с группой, — только и сказал. — Мальчик может оказаться полезным.
— Кому, дед? — я стукнул кулаком в косяк. — Он ведь не умеет ничего. Мы проваландаемся с ним до третьих склянок — и что потом? До следующей рынды по щелям сидеть?
— Все, иди, — дед отвернулся. — Объясни Аденору, как в рейде себя вести, что с собой брать, кого слушать и в какой ситуации.
Когда он таким тоном говорит — возражать бессмысленно. Это с чужими дед мягонький да ласковый. С теми, кто не знает, на что он способен. Для кого он просто старичок с забавными причудами. Но я-то ему правнук, к тому же унаследовавший кое-какие дедовы способности. Я с детства знаю, сколько стали под этой дряблой старческой шкуркой.
В общем, плюнул я и пошел назад, в каюту. Зашел по пути в столовую, к Тамиру. Выслушал его восторженный рассказ о чудесном исцелении Маришки, покивал с умным видом, забрал термосы с пайком и тоником. Пакетик сухариков в карман сунул по инерции. И уже у самой двери своей каюты подумал, что Нор может воспринять эти сухарики как попытку его подкупить. Сладеньким.
В каюте дышать было нечем от острого запаха обиды. Мелкий сидел на койке, поджав ноги, и обнимался с рюкзаком. Нос у него был красный, и глаза нехорошо блестели. Я подумал, что он, наверное, сильно стукнулся спиной — а там у него потертости. Не скажу, будто мне стало очень стыдно за такое обращение с мальчишкой, но не по себе — точно. Я со стуком поставил термосы на стол, достал пакетик с сухарями и сказал, стараясь не смотреть на Аденора:
— Давай, поднимайся. Я тебе намажу спину, поедим, потом подгоним комбинезон по росту. И я тебе расскажу, как себя в рейде вести, чтобы ни во что не вляпаться и никого не подвести.
Но он с места не сдвинулся, продолжая сверкать на меня глазами, и — самое главное — его эмоциональный фон не изменился ни на чуть-чуть.
Я вздохнул, подошел к кровати, присел на край.
— Ну хорошо, не сердись. Извини, если сделал тебе больно. Я действительно считаю, что от тебя группе будет мало проку, но Грендель думает иначе. У нас не очень много времени, а мне еще тебя с ребятами знакомить и инструктаж проводить. Заканчивай злиться. Если ты собираешься идти с нами, то капризничать сейчас некогда.
Мелкий выдохнул сквозь зубы и молча встал, отложив в сторону свой мешок и повернувшись ко мне спиной. Похоже, обижаться он умел долго и с удовольствием. Как Лейн.
Лопатки у него все еще были воспаленные. Блич сказал, что через день-два все пройдет, но сейчас это выглядело устрашающе: припухшая ярко-розовая кожа, усеянная мелкими прыщиками.
— Чешется? — спросил я, не рассчитывая на ответ.
Естественно, Аденор промолчал. Только плечами повел — мол, дурацкий вопрос. Я пошарил в карманах, достал пузырек с лекарством, вылил немного на ладонь. Пахло скорее приятно, да и сама по себе густая жидкость ощущалась как что-то ненавязчиво-прохладное.
Лопатки были худые, и вся спина была худой, смуглой, с тонкой кожей, которая немедленно покрылась крупными мурашками, стоило мне к ней прикоснуться. Волосы на затылке Нора сходились в ложбинку на шее острым мысиком, на пояснице проступали две ямочки, над одной из них, слева, темнела звездочкой небольшая родинка.
Я как-то сразу, за мгновение, увидел это все, а потом почувствовал под пальцами теплую гладкую кожу, тут же заблестевшую от лекарства. И стало неловко. Я ведь совсем недавно говорил Нору, что не интересуюсь подростками, а сейчас мне очень хотелось сунуть ладонь под резинку его трусов и провести по ягодицам. Под тканью они выглядели очень симпатичными — небольшие, круглые, крепкие. Мне никогда не нравились парни с плоскими задницами, а тут у меня перед носом маячило нечто очень привлекательное и соблазнительное.
И абсолютно недоступное, хоть и спал Нор у меня под боком.
Эти несколько мучительных минут, пока я втирал лекарство в кожу на лопатках и вокруг, пока, заставив его поднять вверх руки, мазал подмышками, где рос нежный темный пушок, я думал только о том, как было бы здорово сейчас положить ладони Нору на пояс, притянуть к себе, ткнуться губами в коротко стриженый затылок — и забыть про рейд, надвигающийся голод и все остальное.
Я так сосредоточился на том, чтобы не позволить возбуждению взять верх надо мной, что перестал чувствовать Нора. Вдыхал запах мази, понимая, что теперь мелкий всегда для меня будет ассоциироваться вот с этим — немного мяты, немного лимона, очень много прохлады и гладкой теплой кожи под пальцами.
И вдруг все закончилось. Нор обернулся, я протянул ему пузырек с остатком лекарства.
— Иди в душевую, лечись дальше. Если воспаление останется, потом сходишь к Бличу за следующей порцией мази. Впрочем, он сказал, это вряд ли потребуется.
Я очень надеялся на обратное. Что потертости не пройдут, и я смогу снова вот так касаться его худой спины с острыми лопатками. У меня никогда еще не было такого — чтобы горло перехватывало, голос садился, и от возбуждения темнело в глазах.
Опомнился я только после того, как хлопнула дверца в душевую кабинку. Поднес ладонь к лицу, еще раз вдохнул запах. И подумал о том, что мне будет очень трудно в ближайшие несколько дней.
17
То, что Невен вернется ни с чем, я знал с самого начала, поэтому даже переживать не стал. Хотя, конечно, удивился — неужели он, такой здоровенный, до сих пор не понял, что высшие офице… э-э… начальство своих приказаний не отменяет никогда, несмотря ни на какие обстоятельства? А потому если Грендель сказал, что я пойду наверх — значит, я пойду.
Честно говоря, зачем я вызвался туда идти, мне самому было не совсем ясно. Какие-то несвязные мысли в голове по поводу мести, конечно, бродили, но не всерьез. Я не умею мстить. Всякие там интриги — не моя сильная сторона. Просто где-то внутри настырно пищало, словно зуммер, и тянуло посмотреть — как там, в Скайполе, без меня?..
Это было похоже на жизнь после смерти: тебя уже нет, но подглядеть в щелочку можно.
А еще, — признался я самому себе, — ты напросился, потому что в рейд идет Невен.
Честно — если бы он не шел, я бы и не подумал туда лезть. А так… хотелось доказать, будто я не хуже, что ли?
Запустив руки в рюкзак, небрежно брошенный мне на колени — вот надо же, дылда его, видно, нашел и вместе со мной притащил сюда, а я думал, сгинул он где-то совсем, — я достал оттуда спальный мешок. «Мама», — подумал, утыкаясь в него носом и вдыхая знакомый запах. И как-то так меня развезло, так стало жалко — и себя, и ее, и того, что я совсем недавно думал: почему она меня сразу сюда не отправила, как мутанта, — что я просидел в обнимку с мешком довольно долго, стараясь успокоиться.
Ведь мама хотела как лучше. Чтобы я вырос рядом с ней, а не среди чужих неведомых людей внизу. Наверное, надеялась, с возрастом мои странности пройдут… А, может, еще и берегла от неоправданных надежд и поспешных выводов?..
Как-то я слишком быстро решил, что пока из настоящих мутантов знаком только с одним дедом, а остальные — обыкновенные люди. В чем-то похожие, а в чем-то не похожие на скайпольцев. Где-то даже лучше, как мне показалось — искреннее, открытее. И я расслабился.
А оказалось — мой же сотоварищ по койке меня беспардонно «читал», или как там правильно сказать про эмпатию? Теперь понятно, по какой причине Грендель ему велел около меня держаться — следит, значит, хитрый старикан, и слушает потом доклады: как часто Аденор Раду сегодня хотел есть, сколько раз разозлился и по какому поводу возбуждался, забери его черная дыра!.. Вот только нафиг главе клана такие доклады? Ничего полезного я все равно не думал... вернее, не чувствовал. Ну опозорил и себя, и Скайпол тем, что вел себя как неуравновешенный подросток, — что с этого можно выжать? Собрать Совет и вывернуть меня перед ними наизнанку, чтобы каждый из мутантов меня презирал и ржал, едва я появлюсь в поле зрения?..
Интересно, а каким даром владеет Рада? Что вынюхивала она? От чего мне больше сносит крышу — от голого Невена или ее бедра у моего паха? А Лейн?..
Нет, ерунда какая-то получается.
Впрочем, может, они и не были все приставлены следить конкретно за мной — много чести для одного верхнего мальчишки. Так, по пути перехватывали, чтобы подтвердить какие-то слова Невена. Или кто-то из них, как и я, запросто может отправить человека на тот свет, ну и поглядывает — жив ли Невен, не нужна ли ему помощь (вот и открыт секрет, почему дылда нисколько не испугался моих откровений, что я не контролирую свою убойную силу). И интересен ли еще Гренделю его эксперимент, или уже пора со мной тихо кончать?..
Фу! Теперь я вообще запутался… А зачем тогда Грендель меня наверх отпустил? Будет следить с помощью рейдеров, как я себя стану там вести?.. Да хорошо я буду себя вести, дорогой предводитель клана. У меня и выхода-то другого нет. А входом я уже воспользовался, когда сюда вошел. Вернее, когда меня Невен притащил…
И опять Невен… Куда ни ткнись — всюду он… Я потерся зудевшей спиной о спинку кровати. Что ж, буду в его присутствии вести себя иначе — думать только то, что положено, говорить, когда спросят, и опять придется взять себя в руки. Эх, а я так надеялся, что время, когда я не мог себе позволить почти ничего, осталось в прошлом…
Обидно, мама, до смерти обидно, — думал я, по-прежнему зарываясь носом в пушистое нутро спальника, — и проблема не только в сексе, который никогда у меня не будет таким, как у Невена. Я даже жить не могу по-настоящему. Только вполсилы и украдкой…
Я решил было показать дылде найденный спальник и сказать, что больше не буду спать с ним на одной кровати. А потом представил, как это будет — скрючившись на жестком полу и без теплого бока рядом, к которому я уже как-то попривык… И стало мне обиднее вдвойне. То есть я понимал, что в некотором роде Невен предал, когда бегал к Гренделю докладывать все обо мне. А с другой — я бы тоже никогда не поставил интересы незнакомого, чужого и непонятного человека выше интересов своего клана. Так за что мне его корить?
Тут дверь распахнулась и вернулся Невен с термосами, направился к столу; коса на спине вздрагивала в такт шагам. Я поднял на него глаза и понял: хочу остаться рядом. Потому что это был кусочек чужой уворованной жизни, в которой по-настоящему жили. И любили. И были в такой мере искренними, что я умудрился поверить. И, не жадничая, делились теплом. И даже сухарики вот таскали… Я потянулся и достал со стола один, задумчиво его схрумкал. А пока сахар растворялся на языке, окончательно передумал рассказывать про спальник. Ведь было, ночью только было: «Все нормально, Аденор. Все нормально»…
Я сознательно отказался ковыряться в себе дальше, поскольку понял: все, что я в себе обнаружу, будет прочувствовано и Невеном. Вспомнив об этом, я опять затосковал. Но спальник торопливо затолкал поглубже. Внутри рюкзака было еще что-то — жесткое, но тут Невен принялся меня утешать.
Верно, не должен был ты мне пробалтываться, теперь тебя дедушка по головке-то не погладит… Хотя все равно смешно: это Грендель отказался меня тут оставить, чтобы у тебя в рейде хлопот меньше было, это ты должен быть огорчен, а от меня наверняка ждешь злорадства…
Но не тянуло, нет. Только Невен мог искренне верить, что сумеет переубедить отдавшего приказ руководителя. Кажется, все же он был более наивным, чем показался изначально. Может, я и неправ вовсе, и старик его использует вслепую, как и меня?.. По крайней мере, действия дылды казались на самом деле бесхитростными. Да и добросердечием святые угодники не обделили — вон, спину предлагает намазать…
Я вздохнул, поднялся, мешок пихнул ногой под кровать — надеюсь, там он Невену не помешает, — и повернулся к нему той частью тела, которой просили. Один раз меня уже этой штукой мазали — выжил, так что вряд ли плохое случится. Тем более, в районе лопаток скребло невыносимо.
Это было совсем-совсем не похоже на то, как мазал Блич. То есть действия были те же, безусловно, и движения рук, наверное, тоже не сильно отличались, но вот мои ощущения…
Сначала я напрягся, когда дылда опустил загрубевшую ладонь мне на спину. Но пальцы у него были теплые, а мазь — приятной, только я все равно почему-то дрожал. А потом… потом вообще некоторое время не мог понять, что происходит, пока в груди нарастало непонятное чувство. Почему судорожно бухает сердце, и каждого прикосновения я и жду, и боюсь? Почему так остро ощущаются пальцы, скользящие по телу?
Было и сладко, и страшно в одно и то же время. Но больше страшно — а вдруг уже все, вдруг больше не будет? Но он снова выливал лекарство на руку и опять прикасался, и в позвоночнике свербело от желания выгнуться под его ладонью, прижаться крепче — к ней… к нему… А когда я наконец сообразил, от чего меня трясет, чуть не умер от смущения. Но тут все очень кстати закончилось, Невен протянул мне баночку с остатками мази, я ухватил ее, стараясь на него не смотреть и даже случайно не задеть пальцы, и торопливо скрылся в душевой.
Открыв кран, подставил горящее лицо струйке воды. Даже хорошо, что ее было немного — не хватало еще смыть мазь. Второго сеанса я бы не вынес.
Самое досадное: дылда ведь все почувствовал и наверняка понял гораздо раньше меня. От этой мысли у меня должно было бы все опуститься, но напротив, напряглось еще больше — так, что даже больно стало. И я не вытерпел, запустил руку в трусы. Два движения, мелькнувшие в воображении руки Невена, обнимающие голую спину Лейна, его сумасшедшие глаза… и все. Пол кабинки украсила мутно-белесая лужица, а я чуть погодя сумел разжать судорожно стиснутые зубы. И, даже не успев отдышаться, принялся уничтожать следы своего срама.