Выбрались турки на противоположный берег, положили на траву гренадера, советуются между собой, что делать дальше.
Прислушался Дындин и хоть турецкий язык не знал, но понял: решили турки пленного дальше с собой не тащить, а отрезать солдатскую голову и принести, как трофей, начальству.
Подошел турок к Дындину, схватил кривую турецкую саблю и только хотел рубануть по шее, как Дындин турка ногой в живот. Вскочил гренадер, вырвал ружье.
Опешили турки. Что за чудо: ожил солдат - и в разные стороны.
- Стой! - кричит Дындин.
Догнал одного турка - ударил штыком. Догнал второго - и тоже штыком. Еще один турок бросился в воду.
И Дындин за ним. Потом снова на берег. Бьет направо, налево. Лишь закусил губу и от турецких ран и побоев кривится.
Через час подошли наши солдаты. Смотрят - на берегу реки Рымник десять турок валяются и среди них российский солдат. Присмотрелись - так это же Дындин!
- Дындин, Дындин! - позвали товарища.
Шевельнулся герой.
- Жив, жив! - закричали солдаты радостно и бросились к нему.
Подняли они гренадера на руки, отправили к санитарной повозке.
- Десять турок! - восхищался Суворов, узнав о подвиге Дындина. Молодец! Ой какой молодец! Мало нам, выходит, один на одного - давай нам троих, троих мало - давай нам шесть, давай нам десять на одного: всех побьем, повалим, в полон возьмем - коль такой солдат в российских войсках имеется.
ПЕРВЫЙ
Вечером после победы у Рымника Суворов шел по русскому лагерю.
Смотрит - у одной из палаток собрались офицеры, шумят, спорят, кто первым ворвался в турецкий лагерь.
Остановился Суворов, прислушался.
- Я первым ворвался, - говорит поручик Синицкий.
- Нет, я, - уверяет капитан Мордюков.
- Первым был я, - доказывает секунд-майор граф Калачинский.
Спорят офицеры, не уступают друг другу. Знают, что первому будет награда.
Покачал головой Суворов, двинулся дальше. Смотрит - у костра собрались солдаты и тоже о том же спорят. Остановился Суворов, прислушался.
- Первым ворвался в турецкий лагерь гренадер Гагин, - говорит один из солдат.
- Не Гагин, а Хотин, - поправляет его второй.
- И не Гагин, и не Хотин, а Знамов, - уверяет третий.
Решили солдаты вызвать и Гагина, и Хотина, и Знамова - пусть скажут сами. Заинтересовался Суворов. Решил подождать. Приходят солдаты.
- Ты был первым? - спрашивают у Гагина.
- Нет, - отвечает Гагин. - Первым был Хотин.
- Нет, не я, - отвечает Хотин. - Первым был Знамов.
- Братцы, - воскликнул Знамов, - так я же и третьим не был! Первым был Гагин. За Гагиным - Хотин.
Порадовался Суворов солдатской скромности, подошел он к гренадерам.
- Дети! Чудо-богатыри! Все вы были первыми. Все вы герои!
Потом Суворов вернулся к офицерской палатке. А там дело чуть не до драки. Офицеры по-прежнему спорят, друг другу первенство не уступают.
Разозлился Суворов.
- Марш спать! - прикрикнул на офицеров. - Никто из вас первым не был. Нет среди вас истинного героя.
МЕДАЛЬ
Молодой, необстрелянный солдат Кузьма Шапкин во время боя у реки Рымник струсил и весь день просидел в кустах.
Не знал Шапкин, что Суворов его приметил.
В честь победы над турками в суворовскую армию были присланы ордена и медали. Построили офицеры свои полки и роты. Прибыл к войскам Суворов, стал раздавать награды.
Стоял Шапкин в строю и ждал, чтобы скорее все это кончилось. Совестно было солдату. И вдруг... Шапкин вздрогнул, решил, что ослышался.
- Гренадер Шапкин, ко мне! - закричал Суворов.
Стоит солдат, словно в землю ногами вкопанный.
- Гренадер Шапкин, ко мне! - повторил Суворов.
- Ступай же, ступай, - подтолкнули Кузьму солдаты.
Вышел Шапкин, потупил глаза, покраснел. А Суворов раз - и медаль ему на рубаху. Вечером солдатам раздали по чарке вина. Расселись солдаты у палаток, стали вспоминать подробности боя, перечислять, за что и кому какие награды. Капелюхе за то, что придумал, как отбить у турок окопы. Жакетке - за турецкий штандарт. Дындину - за то, что один не оробел перед десятком турок и хоть изнемог в ранах, а в плен не дался.
- Ну, а тебе за что же медаль? - спрашивают солдаты у Шапкина.
А тому и ответить нечего.
Носит Шапкин медаль, да покоя себе не находит. Товарищей сторонится. Целыми днями молчит.
- Тебе что же, медаль язык придавила?! - шутят солдаты.
Прошла неделя, и совсем изглодала совесть солдата. Не выдержал Шапкин, пошел к Суворову. Входит в палатку и возвращает медаль.
- Помилуй бог! - воскликнул Суворов. - Награду назад!
Опустил Шапкин голову низко-низко, к самому полу, и во всем признался Суворову.
"Ну, - думает, - пропадай моя голова".
Рассмеялся Суворов, обнял солдата.
- Молодец! - произнес. - Знаю, братец, без тебя все знаю. Хотел испытать. Добрый солдат. Добрый солдат. Памятуй: героем не рождаются, героем становятся. Ступай. А медаль, ладно, пусть полежит у меня. Тебе заслужить. Тебе и носить.
Не ошибся Суворов.
В следующем бою Шапкин первым ворвался в турецкую крепость, заслужил и медаль и великую славу.
ПЕРЕХОД
Движется суворовская армия, совершает стремительный переход. День, второй, третий... десятый. Каждый день - шестьдесят верст. То ли солнце палит, то ли грязь, непогода - идут колонны одна за другой, совершают дальний поход.
Измучились солдаты в пути. Пообтрепались башмаки на дорогах. Гудят от волдырей и усталости ноги.
Изнемогли солдаты. Нет солдатских сил идти дальше. А идти надо. Нельзя не идти.
Догоняет Суворов заднюю из колонн. Делает вид, что не замечает солдатской усталости.
- Богатыри! Ребята! - кричит Суворов. - Орлы! Да за вами и конному не угнаться! Так, верно, молодцы - шире шаг: отдавите передним пятки!
Догоняет Суворов среднюю из колонн:
- Богатыри! Братцы! Неприятель от вас дрожит. Вперед! Вперед! Нога ногу подкрепляет - раз, два, левой, левой... Рука руку усиляет - раз, два, левой, левой! Шибче! Шибче! Задние пятки отдавят!
Догоняет Суворов первую из колонн:
- Дети! Орлы! Неприятель без вас скучает. Вперед! Вперед! Теснее ряд, выше голову, грудь навыкат! Ух, махни, головой тряхни, удаль солдатскую покажи! Барабаны! Музыка! Песни!
Затрубили трубачи и горнисты, ударили барабаны, разнеслась над войсками песня. Повеселели, подтянулись солдаты. Сбилась от четкого солдатского шага дорожная пыль столбом.
Едет впереди своих войск Суворов - доволен. Не остановилась русская армия - движется. Забыли солдаты про ссадины на ногах и усталость. Идут колонны одна за другой, совершают стремительный переход.
СПОР
Как-то между солдатами начался спор - прав или ненрав Суворов, утомляя войска быстрыми переходами. Спор вели капрал Пенкин и рядовой Кривокорытов.
- А что, - говорит Пенкин, - прав Суворов. В быстроте вся сила. Быстрота и натиск решают дело.
- Так-то оно так, - соглашался Кривокорытов. Но тут же начинал свое: - Так ведь солдатам трудно в походе. И сила людская на это уходит, да и в пути отстают многие.
- Мало что отстают, - возражал Пенкин. - Пусть лучше десять отстанут, зато сто победят.
- Ишь ты - десять отстанут! - не унимался Кривокорытов. - А может, эти десять самые смелые.
- "Смелые"! - усмехнулся капрал. - Кто же это тебе сказал, чтоб смелые - и вдруг позади!
И другие солдаты поддержали капрала:
- Прав Суворов: лучше устать, но победить!
- Ну, как хотите, - сдался Кривокорытов. - А мне торопиться некуда. Мне мое здоровье важнее.
И действительно, на всех маршах солдат отставал. Армия уже и закончила переход и вошла в дело, а бывало, и разбила противника, а Кривокорытов и другие вроде него еще где-то в пути, обозными клячами тащатся.
- Эх, несдобровать тебе, Кривокорытов! - говорил Пенкин солдату. Помяни: отстающего бьют.
Так оно и случилось.
Привел Суворов русские полки стремительным маршем к Рымнику, к лагерю Юсуф-паши. Прошли солдаты единым махом восемьдесят верст, разгромили турецкую армию.
Кончился бой. Стали товарищи разыскивать Кривокорытова. Нет солдата. Принялись ждать. Ждут день, ждут два - не приходит солдат.
На третий день Кривокорытов нашелся. Поленился, отстал, отбился солдат в пути, наскочил на турецкий разъезд и был насмерть врагами изрублен.
Похоронили солдаты товарища, перекрестились. Эхма, ни за что ни про что, через глупость свою, сложил гренадер неразумную голову!
ПАЛОЧКИ
Рядовой Пень в боях первым вперед не рвался. Зато после взятия городов был великий охотник до разной добычи.
Начнут солдаты стыдить товарища.
- А что, - отвечал Пень, - кровь проливаю, себя не жалею. Так уж и взять ничего нельзя!
Вступили суворовские войска в маленький турецкий городок. Ехал Суворов по кривым, узким улочкам, видит - выскакивает из ворот соседнего дома солдат, гусь под мышкой.
- Эй, молодец, - окликнул Суворов, - сюда!
Подбежал Пень.
- Откуда гусак?!
Замялся Пень. Однако солдат был неглуп. Нашелся:
- Так хозяйка дала, ваше сиятельство. На, говорит, служивый.
- Так и дала? - усмехнулся Суворов.
- Дала, дала и еще приходить велела.
Только сказал, а в это время из турецкого дома выбегает старая турчанка. Видать, поняла бабьим чутьем, что воинский начальник солдата ругает, осмелела, подбежала к нему и давай вырывать гуся.
Отдал солдат гусака. Убежала турчанка.
- Значит, сама дала и еще приходить велела! - обозлился Суворов.
- Так то не она, другая дала, - стал выкручиваться Пень. - Молодая.
- Ах, молодая! - воскликнул Суворов.
Только воскликнул, а из дома выбегает молодая турчанка и тоже к солдату.
Подскочила, затараторила на своем языке, руками машет и причитает.
Суворов турецкий язык знал, понял, что турчанка говорит о шелковой шали. Протянул он руку к солдатской пазухе - вытащил шаль.
Потупил Пень глаза, понял, что быть расплате. Крикнул Суворов солдат, приказал взять мародера под стражу.
Вечером перед воинским строем виновного разложили на лавке и стали всыпать шомполами.
Врезают солдаты воришке, а Суворов стоит рядом, приговаривает:
- Жителя не обижай - он тебя кормит, не обижай - он тебя поит. Так ему. Так ему. Еще, еще! - командует Суворов. - Пусть хоть палочки дурь выбьют. Палочки тоже на пользу, коль солдат нечист на руку. Солдат защитник жителя. Солдат не разбойник!
СУП И КАША
Суворовская армия совершала стремительный переход. Остановились войска ночевать в лесу на косогоре, у самой речки.
Разложили солдаты походные костры, стали варить суп и кашу.
Сварили, принялись есть. А генералы толпятся около своих палаток, ждут Лушку. Лушка - генеральский повар. Отстал Лушка где-то в пути, вот и томятся генералы, сидят не кормлены.
- Что же делать? - говорит Суворов. - Пошли к солдатским кострам, господа генералы.
- Да нет уж, - отвечают генералы, - мы подождем. Вот-вот Лушка приедет.
Знал Суворов, что генералам солдатская пища не по нутру. Спорить не стал.
- Ну, как хотите.
А сам к ближайшим кострам на огонек.
Потеснились солдаты, отвели Суворову лучшее место, дали миску и ложку.
Уселся Суворов, принялся есть. К солдатской пище фельдмаршал приучен. Ни супом, ни кашей не брезгует. Ест, наедается всласть.
- Ай да суп, славный суп! - нахваливает Суворов.
Улыбаются солдаты. Знают, что фельдмаршала на супе не проведешь: значит, и вправду суп хороший сварили.
Поел Суворов суп, взялся за кашу.
- Хороша каша, добрая каша!
Наелся Суворов, поблагодарил солдат, вернулся к своим генералам. Улегся фельдмаршал спать, уснул богатырским сном. А генералам не спится. Ворочаются с боку на бок. От голода мучаются. Ждут Лушку.
К утру Лушка не прибыл.
Поднял Суворов войска, двинулась армия в дальнейший поход. Едут генералы понурые, в животах бурчит - есть хочется. Промучились бедные до нового привала. А когда войска остановились, так сразу же за Суворовым к солдатским кострам: не помирать же от голода.
Расселись, ждут не дождутся, когда же солдатская пища сварится.
Усмехнулся Суворов. Сам принялся раздавать генералам суп и кашу. Каждому дает, каждому выговаривает:
- Ешь, ешь, получай. Да впредь не брезгуй солдатским. Не брезгуй солдатским. Солдат - человек. Солдат мне себя дороже.
РОДИТЕЛЬСКАЯ ШИНЕЛЬ
В наследство от отца Суворову досталась шинель. Была она старая, местами латаная. Но Суворов гордился родительской шинелью. Брал ее с собою во все походы и, как наступали холода, никакой другой одежды не признавал.
И вот суворовская шинель попала в руки противника. Дело было летом. Хранилась шинель в армейском обозе. Как-то на обоз налетел турецкий разъезд, перебил охрану и увез ее вместе с другими вещами.