— Может, произнести заклинание Владычицы моря над тыквой, как это было в старой сказке? — предложила Кэтлин. — Я, конечно, не думаю, что из этого выйдет толк, но кто нам мешает попробовать?
— У нас нет даже тыквы, — напомнил ей Бернард, — не говоря уже о мышах, крысах и ящерицах, которые были у Золушки. Это все полнейшая ерунда. У меня есть другая идея, — он замедлил шаги. К тому времени солнце уже достигло линии горизонта; они приближались к своему дому, проходя по дороге, в кустах рядом с которой скрывалось гнездо болтливой овсянки. — А что если воспользоваться тачкой?
— Тачка слишком мала, — пожал плечами Фрэнсис.
— На мельнице есть одна здоровенная тачка — уж она-то наверняка подойдет, — тут же откликнулся Бернард, предвидевший подобное возражение. — А теперь послушайте, что я вам скажу. Я не очень-то разбираюсь в магии и всяких там волшебных заклинаниях, но зато наш дядя Томас много раз говорил, что во мне есть полководческие задатки и что из меня может со временем получиться неплохой генерал. Полководцы обычно разрабатывают план операции, а выполняют ее простые солдаты. Давайте договоримся так: я расскажу вам что и как надо делать, а вы за это позволите мне и Кэти остаться вне игры и пойдете к цирку вдвоем.
— Что, задрейфил и решил увильнуть? — усмехнулся Фрэнк.
— И вовсе не задрейфил. Просто я не хочу лезть не в свое дело. Вы задумали спасать русалку, не посоветовавшись со мной и Кэти, вот и спасайте ее без нас. И потом, если я пойду с вами, это только испортит всю операцию. Вы же знаете, какой я невезучий. Со мной вместе вы не сможете даже незаметно выбраться из дома: я обязательно уроню на лестнице ботинок, громко чихну или споткнусь — вспомните, сколько раз такое случалось.
Бернард произнес эту тираду так, словно не только не был расстроен, но, напротив, даже гордился своей уникальной способностью попадаться с поличным и губить в зародыше любое секретное предприятие. Возможно, в этом он был по своему прав, и если кто-то из вас, уважаемые читатели, обладает похожим «талантом», советую вам относиться к нему точно таким же образом. Фрэнсис не мог не признать, что в словах его младшего брата имелась немалая доля здравого смысла.
— Теперь что касается Кэтлин, — продолжил Бернард. — Она моя любимая сестра, и я не хочу, чтобы она впутывалась во всякие неприятные истории. («А я хочу», — встряла в разговор неблагодарная Кэтлин.) Ну так что — вы согласны пойти без нас?
После непродолжительных переговоров (в ходе которых Кэтлин были даны некоторые весьма тактичные пояснения) Мэвис и Фрэнк приняли это условие, и будущий великий полководец изложил свой план операции.
— Вечером, сразу после ужина, — сказал он, — мы нарочно станем играть с большой тачкой — катать на ней друг дружку и все такое прочее, — а когда нас позовут домой, оставим ее на дальнем конце лужайки у старого овечьего загона. Оттуда вам будет удобно ее забрать, когда наступит глубокая ночь. Не забудьте прихватить с собой старые полотенца или еще какие-нибудь тряпки — ими вы обмотаете обод колеса, чтобы оно не грохотало, наскакивая на камни. Ложась в постель, ты, Фрэнк, засунешь к себе под подушку будильник, и он не разбудит никого кроме тебя. Из дома лучше выбираться не через дверь, а через окно в гостиной; то же самое и обратно. Я одолжу вам на время мой новый перочинный ножик с тремя лезвиями и штопором — только не вздумайте его потерять, — чтобы вы могли прорезать дыру в стене палатки. Двигайтесь в обход ярмарки, по тропе, которая ведет к цирку с задней стороны, так вас труднее будет заметить. И последний, самый ценный совет: не ходите туда вообще. Нужна вам больно эта русалка! Если подумать, в ней нет ничего хорошего, один только гонор да пустое бахвальство. Уж лучше бы вместо нее там был белый тюлень… Ага, вот у окна мама с папой. Ни слова больше об этом деле.
После ужина составленный Бернардом план действий начал претворяться в жизнь. Все шло без сучка, без задоринки; правда, чуть погодя Мэвис и Фрэнсис были неприятно удивлены, обнаружив, что испытывают гораздо большие страх и нервозность, чем они могли заранее предположить. Любое настоящее приключение — даже то, что казалось вполне безобидной прогулкой, когда о нем думали и говорили при свете дня — выглядит намного серьезнее, когда вы под покровом ночи приступаете к его осуществлению. К тому же, хотя они и считали, что действуют правильно, спасая русалку, у них совсем не было уверенности в том, что мама и папа одобрят их поведение — в случае, если они об этом узнают. Разумеется, дети ни словом не обмолвились им о своих намерениях. Попробуйте представить себе реакцию родителей, к которым подходят их чада со скромной просьбой: отпустить их глубокой ночью к расположенному в изрядном отдалении цирку, чтобы выкрасть оттуда живую русалку и отвезти ее на колеснице к берегу моря. Подобного рода просьбы могут привести лишь к прямо противоположному результату: родители не только откажутся вас отпустить, но и примут все меры к тому, чтобы вы не смогли провернуть это дело тайком.
Старшие дети предусмотрительно легли в постель, не раздеваясь. Будильник не подвел, в назначенный час зазвенев — или, точнее, задребезжав — под подушкой у Фрэнка так, что никто посторонний его не услышал. Пробравшись в спальню девочек, Фрэнсис разбудил сестру, и они на цыпочках, не одевая ботинок, спустились на первый этаж. При этом не скрипнула ни одна ступенька; окно в гостиной также раскрылось без шума; тачка находилась там, где они оставили ее накануне; мотка бечевки, полотенца и пары чулок вполне хватило на то, чтобы обмотать ее единственное колесо. Не забыт был и перочинный нож Бернарда.
Тачка сама по себе была достаточно тяжелой, и они с тревогой думали о том, каково им придется, когда к ее весу добавится еще и вес русалки. Эти мысли, однако, не помешали им успешно проделать путь от дома до начала тропы, которая огибала по краю пустырь, данном случае игравший роль ярмарочной площади.
— Как по-твоему, сейчас достаточно глубокая ночь? — шепотом спросила Мэвис, когда впереди при свете звезд замаячили контуры циркового шатра.
— Около двух часов: глубже некуда, — ответил Фрэнк. — Однако меня беспокоят цыганки. Насколько я знаю, они по ночам разглядывают звездное небо, чтобы потом предсказывать по звездам судьбу. Вдруг они в это время не спят? Предлагаю оставить тачку здесь и налегке разведать обстановку.
Так они и поступили. Их пляжные тапочки ступали по траве совершенно бесшумно; подходя к шатру, Фрэнсис едва не запнулся о конец натянутого троса, но в последний момент все же успел заметить и перешагнуть препятствие.
«Будь сейчас на моем месте Бернард, он наверняка шлепнулся бы на землю и поднял жуткий шум», — подумал он. Они обогнули шатер и приблизились к тому месту, где по их расчетам должна была находиться комната с русалкой.
«Они умирают в неволе… они умирают в неволе…» — раз за разом повторяла про себя Мэвис, стараясь этим напоминанием поддержать свою с каждым шагом все более ослабевающую решимость. — «Это вопрос жизни и смерти… жизни и смерти… жизни и смерти…»
Они медленно продвигались вперед, обходя вбитые в землю колья, перешагивая или ныряя под натянутые канаты, и наконец добрались до характерного прямоугольного выступа в стенке шатра. Сомнений не было — именно здесь стоял металлический бак, в котором томилась пленница. Далее по плану Бернарда полагалось, вспоров брезент, проделать в нем достаточно широкое отверстие. Фрэнсис извлек из кармана перочинный нож с тремя лезвиями и штопором, и тут в его душе шевельнулось сомнение: справится ли этот с виду не очень внушительный инструмент с толстой и плотной материей шатра, а если и справится, то не произведет ли эта операция слишком большой шум? Мэвис, чувствуя, что сердце ее как будто поднимается к горлу и вот-вот выпрыгнет наружу, тихонько поскреблась в стенку, рассчитывая на успокоительный ответный сигнал. Ответ последовал незамедлительно, однако это был не шорох и не звук голоса, а нечто куда более неожиданное: поверхность шатра вдруг рассекла длинная темная полоса, которая в следующее мгновение раздвинулась и открыла взорам детей бледное лицо русалки — в стене зиял вертикальный разрез, тянувшийся от самой земли до высоты человеческого роста.
— Ну и где ваша колесница? — спросила русалка нежнейшим и благозвучнейшим шепотом, который был все же недостаточно приятен на слух для того, чтобы полностью скрыть ее нетерпеливое раздражение.
Фрэнсис замялся, не решаясь ответить; он чувствовал, что его голос прозвучит слишком грубо после этих звуков, напоминавших не столько человеческую речь, сколько тихий плеск волн, летней ночью ласкающих береговой песок, или шелест листьев, когда их легонько касается первое дуновение утреннего ветерка. Поэтому он ограничился жестом, указав в ту сторону, где осталась их тачка, и тотчас отправился за ней в сопровождении своей столь же безмолвной сестры.
Двигая тачку по неровному каменистому спуску, они не могли не помянуть добрым словом Бернарда, посоветовавшего обмотать колесо тряпьем — не будь этой меры предосторожности, им вряд ли удалось бы почти бесшумно проскользнуть мимо цыганской палатки и незамеченными доставить свою «колесницу» к отверстию в стенке шатра. Мэвис вновь поскреблась, сообщая о прибытии экипажа.
— Найдется у вас какой-нибудь шнур? — послышалось изнутри. Фрэнсис нашарил в кармане обрывок бечевки — все, что осталось от целого мотка — и протянул его в темноту.
Русалка мигом проделала две дыры слева и справа от главного отверстия и, просунув в них куски бечевки, растянула в стороны края прорези, так что в итоге образовался достаточно широкий и удобный проход.
— А теперь, — сказала она, упираясь руками в бортик своей ванны, — теперь вы должны мне помочь. Беритесь с двух сторон и поднимайте мой хвост.
Занятие это оказалось не из легких; русалка была мокрой, скользкой и гораздо более увесистой, чем это можно было ожидать при ее на первый взгляд очень изящной и хрупкой комплекции. «Умирают в неволе… в неволе… в неволе… — думала Мэвис, но и это самовнушение уже не помогало. — Еще секунда, и я ее уроню…» Но как раз в эту секунду всеми тремя было сделано решающее усилие, в результате которого русалка очутилась на дне тачки.
— Порядок, — прошептала она, сворачиваясь кольцом, — теперь поехали, и побыстрее.
Хорошо было ей говорить «побыстрее», а двое детей, напрягаясь изо всех сил, еле-еле сдвинули тачку с места и медленно покатили ее вверх по склону (цирковой шатер был как назло установлен в низине). С трудом дотащившись до высокой живой изгороди в конце пустыря, они остановились отдохнуть.
— Вперед, — подала голос русалка. — Нам нельзя мешкать.
— Потерпите минуту, мы должны хоть немного перевести дух, — пробормотала вконец обессилевшая Мэвис. — Кстати, мы не успели спросить, как вам удалось прорезать эту дыру?
— Обыкновенно: моим ракушечным ножом, — небрежно пояснила русалка. — Мы всегда носим нож в волосах на случай встречи с акулами.
— Ага, теперь понятно, — сказал, тяжело отдуваясь, Фрэнк.
— Чем задавать вопросы, лучше б двигались вперед, — заметила спасенная пленница. — Мало того, что ваши земные колесницы ужасно тесны и неудобны, они ко всему прочему еще и тихоходны. Неужели вам не ясно, что любая задержка сейчас может стать роковой?
— Мы продолжим через пару секунд и постараемся ехать быстрее, — пообещал Фрэнсис, а его сестра вежливо добавила:
— Не волнуйтесь, пожалуйста, самая трудное уже позади. Сейчас вы можете считать себя в полной безопасности.
— Зато вы не в безопасности, — ответила русалка. — Надеюсь, вы понимаете, что я являюсь украденной собственностью — цирковым, так сказать, имуществом, — и если вас схватят вместе со мной, вам не поздоровится.
— Но нас никто не схватит, — уверенно заявила Мэвис.
— Само собой. Все вокруг спят, — поддержал ее Фрэнсис. Теперь, сделав дело, они и впрямь чувствовали себя так, словно им было море по колено. — Никакой опасности не сущест… Ой! Ай! Что такое?! Пустите!
Неожиданно из густой тени, отбрасываемой изгородью, высунулась чья-то рука и крепко вцепилась в рукав его куртки.
— Что случилось, Фрэнки? — спросила Мэвис, которая с того места, где она стояла, не могла разглядеть все детали происходящего.
— Прекрати шуметь и объясни толком, в чем дело, — сказала русалка еще более строгим и недовольным тоном, чем она разговаривала с ними до сих пор.
— Кто это?! Кто меня держит? — не унимался Фрэнсис, пробуя освободиться от хватки невидимого противника.
И тогда из темноты пришел ответ, состоявший из одного короткого, но очень страшного слова:
— Полиция!
Глава IV. Благодарность
При всем желании трудно вообразить ситуацию менее приятную, нежели та, в которой очутились Фрэнсис и Мэвис. Да и русалке, скажем прямо, не от чего было приходить в восторг, хотя ее положение теперь было ничуть не хуже, чем в тот момент, когда петля из шерсти ламы впервые захлестнулась на ее рыбьем хвосте. Другое дело дети — они могли бы сейчас спокойно спать в своих постелях, но вместо этого предприняли ночной поход, отважно преодолели все препятствия, побороли собственный страх и привели в исполнение рискованный замысел. И вот когда русалка была спасена, когда окончательный успех казался таким близким — во всяком случае, не дальше берега моря, до которого оставалось всего каких-нибудь четверть мили, — когда они уже готовились праздновать победу, лавровые венки победителей (выражаясь фигурально) были грубо сорваны с их голов, и рука, их сорвавшая, оказалась, увы, Рукою Закона.
Отныне их ждала незавидная участь, уготованная все тем же суровым Законом любому попавшемуся в его руки преступнику независимо от того, какими мотивами он руководствовался, совершая свои преступные деяния.
«Мы проведем остаток ночи в тюремной камере, — печально размышляла Мэвис, — Попались с поличным, тут уж не отвертишься. А что будет с мамой, когда она утром заметит наше отсутствие?!» В ее представлении тюремная камера походила на средневековую темницу — мрачную и сырую, с низким сводчатым потолком, множеством крыс, жаб и ящериц и крошечным окном-отдушиной, в которое никогда не проникают солнечные лучи. Примерно так описываются эти помещения в книжках о жестоких инквиторах и их несчастных жертвах.
После того, как голос из кустов произнес слово «Полиция», установилось продолжительное молчание. Во рту у Фрэнсиса мгновенно пересохло, как будто он перед тем съел целый кулек сухого печенья, и ему пришлось сделать несколько судорожных глотательных движений для того, чтобы в конце концов выдавить из себя вопрос:
— За что?
— Отпустите, пожалуйста, его куртку, — попросила Мэвис невидимого Представителя Власти. — Мы не убежим. Честное слово, не убежим.
— Эй, а как же я? — воскликнула русалка (которая вопреки уверениям Мэвис, похоже, ничуть не сомневалась в том, что дети при первой же возможности пустятся наутек). — Вы не должны бросать меня здесь, так далеко от воды.
— Пустите, — повторил Фрэнсис и рванулся вперед. В тот же миг Мэвис подскочила к нему и с невнятным возгласом схватила за кисть удерживавшую его руку.
— Никакая это не полиция! — сердито прошептала она. — А ну-ка, вылезай из кустов!
И тогда из густой тени на более светлое место вышел Некто, и этот Некто в самом деле никоим образом не походил на полицейского. Прежде всего он был мал ростом и тщедушен, а полицейские, как известно, все без исключения люди рослые, крепкие и хорошо упитанные. Кроме того, вместо синей полицейской формы и высокого шлема с кокардой он носил обычные вельветовые бриджи и короткую курточку. Одним словом, это был очень маленький и совсем не страшный мальчик.
Фрэнсис громко фыркнул, сразу испытав огромное облегчение.
— Ах ты… паршивец, — произнес он, ограничившись пока этим определением. — Как ты меня напугал!
— От паршивца слышу, — ответил нестрашный мальчик. — А напугать я могу еще и не так, если немного постараюсь. Кстати, на вашем местн я бы держался подальше от этой морской зверюги. Она запросто может укусить или вдруг возьмет и врежет со всей силы хвостом — это вам не мамины шлепки да папины подзатыльники.
При этом голос его, как ни странно, звучал вполне миролюбиво и показался детям знакомым. В следующую минуту они узнали в своем собеседнике давешнего Циркового Мальчика; только теперь, в свободное от работы время, он был не в трико и шапочке со звездами, а в нормальной повседневной одежде.