— Зачем ты это сделал? — сердито спросила его Мэвис. — Тебе что, больше нечем заняться, кроме как подкарауливать ночью прохожих и пугать их из кустов?
— Это была шутка, — сказал Цирковой Мальчик, — и, по-моему, она удалась. А если вы не понимаете юмор, то я в этом не виноват. Вообще-то, я пришел сюда совсем не ради шутки. Днем я стоял за пологом и слышал ваш разговор. Тогда же я решил: а почему бы и мне не поучаствовать в этом деле? Одна беда — сон у меня слишком крепкий, особенно после работы на манеже, когда наездишься на лошади да накувыркаешься до упаду. Вот и сейчас я проснулся слишком поздно. Смотрю, вы уже вытащили ее наружу и даете дёру. Хорошо хоть, вы еле-еле ползли, так что я успел обежать вкруговую и засел тут в кустах. А вы все здорово струхнули. Думали, я и вправду легавый, а?
— Ладно, ты нас подловил — ну и что дальше? — поинтересовался Фрэнк. — Выдашь нас своему отцу?
Последнее показалось Мэвис маловероятным — ведь если бы мальчик хотел их выдать, он мог бы сделать это гораздо раньше, предупредив своих о готовящемся похищении.
— Нет у меня никакого отца, — сказал Циркач, — да и матери тоже.
— Мне кажется, вы уже достаточно отдохнули, — заговорила долго молчавшая русалка. — Поторопитесь, а то я скоро просохну насквозь.
Мэвис тотчас сообразила, что для русалки «просохнуть насквозь» было бы так же неприятно, как для обычного человека наскволь промокнуть.
— Извините, — сказала она, — мы…
— И вообще, вы могли бы лучше позаботиться об экипаже, — продолжила русалка. — Я не очень рассчитывала на вашу догадливость, но даже такие недалекие и дурно воспитанные люди, как вы, должны знать, что особам моего ранга необходимо…
Тут Фрэнсис прервал ее грозивший затянуться монолог, вновь обратившись к Циркачу.
— Ну так что ты собираешься делать? — спросил он. — Говори, не тяни время.
— Что буду делать? — произнес тот и с решительным видом поплевал себе на ладони. — Помогу вам толкать эту чертову тачку.
Дети посмотрели на него с удивлением, а русалка приподнялась со своего жесткого ложа и протянула ему маленькую белую руку.
— Ты настоящий герой, — нежно пропела она. — Я могу распознать высокое происхождение и благородную душу даже под маской циркового фигляра. Разрешаю тебе поцеловать мою руку.
— Нет, вы только подумайте… — пробормотал Фрэнсис.
— Целовать или нет? — засомневался Циркач, не столько обращаясь к остальным, сколько рассуждая сам с собой.
— Целуй, — шепнула ему Мэвис. — Главное, чтобы она не сердилась.
Итак, Цирковой Мальчик поцеловал уже не мокрую, но все еще слегка влажную руку Морской Леди, после чего вся троица дружно впряглась в тачку и покатила ее по дороге в сторону моря.
Теперь дело шло уже веселее. Мэвис и Фрэнсис были слишком благодарны своему неожиданному помощнику, чтобы донимать его расспросами, хотя им очень хотелось узнать, что заставило Циркача стать соучастником в краже своей же цирковой собственности. Впрочем, тот не стал дожидаться вопросов и во время следующей передышки сам предложил объяснение этому довольно необычному поступку.
— Понимаете какое дело, — сказал он, — эта штуковина в тачке…
— Прошу прощения, мой благородный друг, — ласково пропела русалка, — но вы нечаянно оговорились. Здесь нет никаких «штуковин» и «тачек».
— Леди, — шепотом подсказала Мэвис.
— …Ну да, насчет этой леди в колеснице: я так полагаю, что она была похищена у своих родных — я говорю не о сегодняшней ночи, а о том, что было раньше, когда ее на аркане выволокли из моря. Со мной однажды случилось то же самое, и поэтому я ей сочувствую.
— С тобой?! — вскричала Мэвис. — Ты был похищен?!
— Именно похищен. Самым гнусным образом, — кивнул Циркач. — Я был тогда еще младенцем и ничего об этом не помню, но после, через несколько лет, старая Мамаша Ромэн, собираясь на тот свет, рассказала мне всю правду. Врать перед могилой ей было незачем. Я так думаю, что старуху напоследок все же приперла совесть, вот она и сболтнула.
— Но зачем они это сделали? — спросила Мэвис. — Я читала в книжках о том, что цыгане воруют маленьких детей, но никогда не могла понять, зачем? Ладно бы им не хватало своих, а то ведь в каждой цыганской семье детей втрое больше, чем у обычных людей.
— Да-да, — подхватила русалка, — эти мерзкие дети только и знали что тыкать в меня палками. Я помню, их было очень много.
— Я был похищен не ради себя самого, а из мести, — сказал Циркач. — Как говорила Мамаша Ромэн, мой отец был важной шишкой, кем-то вроде судьи или прокурора, и однажды он посадил Джорджа Ли в кутузку на полтора года за воровство. В тот день, когда шел этот суд, вдруг начали звонить колокола на местной церкви, и Джордж Ли спросил: «В чем дело? Сегодня как будто не воскресенье». И тогда ему сказали, что у Его Светлости или как оно там называется — у моего, стало быть, отца — родился сын и наследник, и колокола звонят в его честь. Это я родился в тот день. Глядя на меня сейчас, трудно поверить, что я могу оказаться сыном и наследником почтенных, всеми уважаемых людей, но так оно и было на самом деле.
Он печально поплевал на ладони и снова взялся за тачку.
— А что случилось потом? — спросила Мэвис, когда они продолжили свой путь.
— Потом? Потом Джордж отсидел срок и вышел на волю, а я был похищен в возрасте полутора лет — весь в кружевах, цветных лентах и в голубых бархатных башмачках, как оно и положено быть ребенку из благородной семьи. Джордж так меня сдавил, что я не смог даже пикнуть, и никто из домашних не подоспел на помощь.
— Остановись и передохни, мой многострадальный друг, — пропела русалка голосом сладким как мед, — и поведай нам дальше печальную историю своей жизни.
— Я рассказал вам почти все, вот разве что забыл о башмачке. У меня ведь остался на память один голубой башмачок: Мамаша Ромэн сохранила его и еще малюсенькую распашонку — не больше дамского носового платка — с вышитыми буквами «R.V.». Но она не сказала мне, в каком городе или графстве мой отец был важной шишкой. Она обещала сказать это на другой день, но для нее другого дня уже не получилось — старуха взяла да и померла той же ночью.
Он шмыгнул носом и, быстро проведя по глазам рукавом куртки, добавил:
— Мамаша Ромэн была совсем неплохой женщиной.
— Не плачь, — сказала утешительница Мэвис и получила в ответ полную презрения реплику.
— Плакать?! Мне?! С чего это ты взяла? Человек простудил себе голову, а она говорит «Не плачь». Уж вроде не маленькая, должна бы знать разницу между плачем и простуженной головой. Или тебя ничему не научили в школе?
— Меня удивляет, что цыгане не отобрали у тебя башмачок и распашонку, — заметил Фрэнк.
— Они и не знают, что у меня есть эти вещи. Я всегда ношу их под рубашкой завернутыми в бумагу, а во время выступлений, когда приходится напяливать трико, я их прячу в каком-нибудь укромном месте. Вскоре я удеру из этого цирка и пойду по стране искать семью, у которой девять лет назад в апреле был украден сын в таком башмачке и с такими буквами на распашонке.
— Девять лет… Стало быть, тебе сейчас десять с половиной, — промолвила Мэвис.
— Ну ты даешь! — восхитился Циркач. — Как это ты так быстро сосчитала? Мне и впрямь сейчас десять с половиной — тютелька в тютельку.
После этих слов они двинулись дальше и не возобновляли разговора вплоть до следующей остановки, которая произошла уже в самом конце пути — в том месте, где дорога, извиваясь серпантином, спускается с прибрежного холма и плавно переходит сначала в галечный, а затем и в песчаный пляж. Стало заметно светлее — небо расчистилось, и луна, до той поры лишь мутным пятном проступавшая свкозь пелену облаков, теперь засияла в полную силу, отбрасывая серебристые блики на темную, почти неподвижную поверхность моря. При спуске им пришлось потрудиться, удерживая тачку в равновесии, поскольку русалка, увидев родную стихию, не могла спокойно усидеть на месте и принялась радостно подпрыгивать подобно маленькой девочке перед нарядной рождественской елкой.
— Посмотрите! — вскричала она. — Вы только посмотрите! Ну разве оно не прекрасно?! Разве это не лучшее жилище на всем белом свете?
— Ну-ну, так уж и лучшее, — буркнул Цирковой Мальчик.
— Ах да, — сказала Морская Леди, — я и забыла о том, что ты наследник Отважных… или Вальяжных… я плохо разбираюсь в земных титулах…
— Он говорил о Важных Шишках, — подсказала Мэвис.
— Вот-вот, их самых. Я сразу угадала в тебе знатное происхождение. На эти вещи у меня чутье.
«И позаботьтесь о мальце, — он повелел.
В нем виден знатного семейства отпрыск…»
— пробормотал себе под нос Фрэнк, слегка уязвленный явным предпочтением, которое русалка отдавала Циркачу, хотя вовсе не Циркач, а они вдвоем с Мэвис, подвергаясь немалому риску, спасли ее от неминуемой смерти в неволе.
— Твой Важно-Шишечный дом, без сомнения, тоже прекрасен, — продолжала русалка, — но для меня он никак не годится. Я не смогу жить в доме, где нет моих любимых водорослей, моих кораллов и жемчужин и где нет воды. Ах, я засыхаю, скорее въезжайте в море на колеснице! Или, возможно, будет лучше, если вы понесете меня на руках?
— Нет уж, — твердо сказал Цирковой Мальчик. — С какой стати нам лезть в эту воду? Мы ссадим тебя у кромки берега, а дальше давай жми по-пластунски, пока не найдешь где поглубже.
— Я сделаю все по твоему совету, — охотно согласилась русалка, — но что значит «жми по-пластунски»? Я не совсем понимаю.
— Ползти как червяк, — пояснил Фрэнсис.
— Или как угорь, — добавила Мэвис.
— Жалкие, презренные твари, — сердито обронила русалка; дети так и не поняли, кого она имела в виду: червяка с угрем или же их самих.
— Дружно. Раз-два-взяли! — скомандовал Циркач. Они налегли на рукоятки; тачка пересекла неширокую песчаную полосу и затряслась на камнях, во множестве разбросанных на пространстве между пляжем и линией прибоя, а затем вдруг попала колесом в какую-то расщелину и опрокинулась. Никто не успел опомниться, как русалка оказалась выброшенной из своей колесницы и неуклюже шлепнулась на очень кстати подвернувшуюся груду сырых водорослей. По счастью, она нисколько не ушиблась, но тем не менее ужасно рассердилась.
— Хотя вы и учились в школе, как вам однажды уже напомнил мой благородный спаситель, — сказала она, — но это, похоже, не пошло вам на пользу. Неужели вы не смогли научиться даже таким простым вещам, как управление колесницей?
— Это мы ваши спасители, — не удержавшись, возразил Фрэнк.
— Само собой, — небрежно согласилась русалка, — но вы простые спасители, то есть нисколечко не благородные. Однако я вас прощаю. Что поделаешь, если у вас на роду написано быть глупыми и неуклюжими — тогда как у моего благородного спасителя…
— Всего хорошего, — прервал ее Фрэнк. — Нам пора.
— Нет уж, постойте, — сказала Леди. — Вы должны последовать за мной до самой воды и помочь мне преодолеть этот послений каменистый участок. Беритесь по одному с боков и один сзади, только не вздумайте наступать на мой хвост. Вы и представить себе не можете, насколько это неприятно, когда вам наступают на хвост.
— Почему не можем представить? Я, например, запросто могу, — сказала Мэвис. — У моей мамы тоже есть хвост.
— Что за чушь несешь?! — возмутился Фрэнсис.
Но Цирковой Мальчик сразу догадался, о чем идет речь.
— Конечно, конечно. Только она не носит его каждый день, — подхватил он, и Мэвис показалось, будто он ей слегка подмигнул, — а цепляет лишь тогда, когда отправляется на какой-нибудь бал.
— Гм, ваша мама, должно быть, принадлежит к более знатному роду, чем я полагала вначале, — заметила русалка, немного смягчив интонацию. — А ты не выдумываешь насчет хвоста?
— Разумеется, нет. Я сама на него столько раз наступала, — сказала Мэвис. — Этот хвост называется «шлейф».
Только теперь Фрэнсис понял, что она имела в виду.
Потихоньку подталкиваемая с трех сторон русалка ползком добралась до воды — край берега в этом месте круто уходил вниз — и с восторгом вскричала:
— Как славно! Еще секунда — и я вновь стану совершенно мокрой!
И действительно, через секунду не только она, но и трое детей стали совершенно мокрыми после того, как обитательница моря, оттолкнувшись руками и сильно взмахнув хвостом, с громким плеском погрузилась в свою стихию.
Погрузилась и исчезла бесследно.
Глава V. Последствия
Трое детей растерянно переглянулись.
— Вот и все, — вздохнула Мэвис.
— Я так и думал, что она окажется неблагодарной, — проворчал Фрэнк. — Даже «спасибо» не сказала.
— А я вас предупреждал, чтобы не связывались с этой тварью, — сказал Цирковой Мальчик. — Разве я был не прав? От нее одни расстройства.
Вся их одежда была такой мокрой, словно они и впрямь лазили в море, сопровождая русалку. Кроме того, они чувствовали себя очень уставшими. Ночь уже миновала свой самый глухой час и постепенно приближалась к рассвету; тучи вновь наползли на луну, серебристые блики на морских волнах исчезли. Русалка больше не появлялась — приключение подошло к концу.
Теперь им ничего не оставалось, как возвращаться домой и ложиться спать, чтобы утром предстать перед родителями и держать ответ за свои ночные похождения, которые уже нельзя было скрыть из-за предательски мокрой одежды.
— И тебе тоже придется объяснять, где ты был, — сказала Мэвис Циркачу.
Тот ничего не ответил, и в разговоре возникла неловкая пауза.
— Я не представляю, как и что мы будем им говорить, — посетовал Фрэнсис. — Абсолютно не представляю. И вообще, с меня довольно приключений. Бернард был прав — он предвидел, что этот поход ничем хорошим не кончится.
Мэвис согласно кивнула головой, и они, толкая тачку, поплелись вверх по склону берегового откоса. На развилке дорог Циркач неожиданно остановился и со словами: «Ну, мне пора. Привет спасителям», зашагал напрямик через лужайку.
Двое оставшихся спасителей проводили его глазами и пошли дальше вместе с тачкой, которая, кстати сказать, была намочена ничуть не меньше своих хозяев. На подходе к воротам усадьбы Мэвис вдруг тревожно вцепилась в руку брата.
— Там свет, — сказала она. — В доме горит свет.
Она не ошиблась. Дети тотчас испытали известное каждому из нас неприятное ощущение, обычно определяемое фразой «сосет под ложечкой». Именно так должны чувствовать себя конспираторы, когда они при подходе к своей конспиративной квартире застают там целый взвод полицейских да еще дюжину шпиков в штатском.
Они не могли сразу определить, в чьей комнате горит свет — ясно было только, что это одна из комнат первого этажа и, стало быть, не детская. Фрэнсис еще не потерял надежды проникнуть в дом незамеченным и повел Мэвис к окну гостиной, откуда они начинали свое ночное путешествие. Однако надежда его тотчас угасла: окно оказалось запертым изнутри.
Тогда он предложил спрятаться на мельнице и переждать, пока свет не погаснет, а затем попробовать прокрасться через дверь, но Мэвис сказала:
— Нет. Я больше не могу. Я так устала, что мне уже все равно, поймают нас или нет — лишь бы поскорее добраться до постели и спать, спать, спать.
Они приблизились к освещенному окну — это было окно кухни — и заглянули внутрь. Там была миссис Пирс, только что затопившая печь и теперь возившаяся с большой кастрюлей.
Дети решительно направились к задней двери дома и, открыв ее, вошли внутрь.
— Рановато вы встали, ничего не скажешь, — произнесла, не оборачиваясь, миссис Пирс.
Эти слова прозвучали как насмешка. Мэвис не выдержала и тихонько всхлипнула. Массивная фигура миссис Пирс мгновенно повернулась вокруг своей оси.
— Боже правый! — вскричала она. — Что это с вами случилось? Где вы были? — она взяла Мэвис за плечо. — Да ты вся промокла насквозь! Представляю, как рассердится ваша мама! Вы что же, ходили к морю ловить креветок — и это во время прилива?! Какая дурацкая затея! То-то вам нечем похвастать: небось ни одной не поймали. Смотрите, как с вас течет — на полу уже целая лужа. Нет, мама за такие фокусы вас по головке не погладит, это уж как пить дать.