Раковина! Водопроводный кран!
Из крана капало.
Я воспряла — избавление от жажды было близко.
Но чудовище направилось прямиком к холодильнику, распахнуло дверцу и стало приглашать меня подойти ближе.
— Кы! Кы! Кы! — голосило чудовище, тыкая черным когтем в нутро музейного экспоната.
Я подбежала с твердым намерением принудить его открыть мне кран, но пришлось заглянуть в холодильник. Он был почти пуст, только на одной полке стояла бутылка рома, а рядом — двухлитровая бутыль «Пепси-колы».
Да что же это такое? Опять пошла алкогольная тематика?
— Ты совсем дурак, что ли? — зашипела я на анималингве. — Я кошка! Я не звезда рок-н-ролла! Кошка, понятно тебе… дубина стоеросовая? Я воду пью, молоко, сливки! Кран мне открой немедленно! Пи-и-и-ить!
Чудовище быстро захлопнуло дверь холодильника и тут же снова открыло ее.
Я осеклась на полуслове.
На полке стояла бутыль с водой, пакет молока и упаковка сливок.
Некоторое время мы молча обозревали это богатство.
Холодильник-самобранец с функцией чтения мыслей. Марки «ЗИЛ». Незаменимая вещь в хозяйстве.
Вот откуда хозяин этого странного места таскал мне предыдущие напитки, улетевшие в бездонную форточку. Никогда не видела ничего подобного…
Чудовище тем временем деловито расставило по полу три тарелки, которые оно достало из шкафа. Наверное, и шкаф — самобранец, предположила я, недаром посуда так беззаботно отправлялась за окно.
… И было мне счастье. Я лакала воду, потом молоко, потом сливки, потом снова воду, и еще раз молоко, и снова сливки. И еще раз воду. Я безбожно пожадничала, и мои бока раздулись до бочкообразных очертаний.
Чудовище устроилось на табурете неподалеку и с умиленным выражением наблюдало за моей трапезой. Я вдруг окончательно поняла, что не боюсь его ни капли. По-моему, это безобразное полубезумное существо обитало здесь в полном одиночестве, и мое появление стало для него историческим событием. Недаром каждое мое движение отслеживалось таким заинтересованным взглядом.
Кое-что во всем этом меня смущало. Что это за существо такое, и каким образом оно умудрилось жить в центре Петербурга, никем не замеченное, — с такими-то рогами, клыками, а главное, мозгами? Что-то я не слыхала легенд о петербургском Минотавре. Допустим, по магазинам ему ходить не надо — еду оно достает из волшебного холодильника, который, конечно же, работает по принципу мини-портала. Но ведь наверняка оно иногда покидает этот двор… погулять, например, как-то развеяться… Не может же оно сидеть тут взаперти? Может, оно не такое уж глупое, каким кажется? Или глупое, но хитрое?
Но об этом я совершенно точно должна была подумать если не завтра, то после очередного сна. Видимо, магическое истощение помножилось на сонливую кошачью натуру, и мне снова хотелось спать так, что просто лапы подкашивались.
— Сейчас у меня будет сиеста, — объявила я чудовищу. — И большое спасибо! Ах да, ты же не понимаешь… Ну, тогда… — Я открыла пасть. — Мяу!
— Кы! — с готовностью ответило чудовище.
Кто знает, возможно, это означало «да пожалуйста».
Вот и поговорили.
Пошатываясь, я нетвердой походкой направилась из кухни. Чудовище немедленно встало и двинулось за мной, точно мы были скованы одной цепью. Дверь в ту комнату, где я проснулась, я опознала только потому, что она одна была приоткрыта. Я зашла в комнату, проковыляла к продавленному креслу, вспрыгнула на него, немного потопталась, устраиваясь поудобнее, и почти сразу заснула.
Но теперь успела осознать, как чудовище бережно подхватывает меня под брюшко, перекладывает себе на грудь и уносит меня на свою лежанку.
Ну и пусть, сонно думала я. В конце концов, спать на чудовище явно теплее, а за окном идет дождь, из форточки дует… и выше моих сил пускаться в объяснения, что форточку следует закрыть. Прыгать по подоконнику и орать на форточку? Нет уж. И вообще не похоже, что странное существо настроено агрессивно… оно так хотело уловить мои желания… наверное, прав интернет: мы, котики, правим миром… я коварно усмехаюсь сквозь дрему…
Еще я чувствую, что пахнет от чудовища вовсе не так дурно, как можно было бы судить по внешнему виду — не бомжом каким-нибудь, не зверем, не псиной, а веет от него горьковатым травянистым степным духом… высушенными травами… черными травами…
И едва черная степь из сновидения возникает в моих воспоминаниях, как я тут же оказываюсь там.
Я вновь стою среди мертвого неподвижного ковыля, в том же виде, что и в первом сне, босая и простоволосая, вновь напеваю песенку без слов. Но теперь я точно знаю, зачем здесь нахожусь, — мне надо отыскивать тлеющие ниточки и связывать их воедино. Это стремление так важно, что ощущается неким врожденным рефлексом, отними который — и в организме что-то непременно разладится. Я очень стараюсь, мне удается соединить две пары обрывков, это больше, чем в прошлый раз. Я счастлива. Так счастлива, что, когда просыпаюсь, ощущаю, как на губах медленно тает чеширская улыбка…
…Дождь перестал идти, за окном стоял невнятный сумрак — с каким-то странным неровным отсветом, как будто где-то рядом вспыхивала и гасла неоновая рекламная вывеска. Было совершенно непонятно, сколько я проспала, который сейчас час — поздний вечер? раннее утро? — и даже не соображалось, который ныне день недели. Тем не менее чувствовала я себя хорошо, мне не хотелось ни есть, ни пить, ни спать. Следовало поразмыслить над своим печальным положением, наметить план действий и произвести осмотр местности. Но грудная клетка чудовища двигалась вверх-вниз, вверх-вниз… тепло и мерное покачивание убаюкивали. Мне нравилось… очень нравилось… я чуть не задремала вновь, но вдруг одна неприятная мысль отрезвила меня. А если человеческая сущность понемногу начинает растворяться в кошачьей? Пройдет какое-то время, я забуду, что когда-то была человеком… начну безмятежно лакать сливки, тереться о ноги чудовища, по ночам буду спать на его груди… научусь громко урчать… Душа Снежинки продолжит бесцельно дрейфовать в пространстве, родители станут вечно оплакивать свою дочь, а Мартин… тут меня передернуло… Мартин и его ведьмы начнут подыскивать новую жертву.
От таких соображений благодушный настрой, полученный от прогулки по черной степи, начал таять, и я окончательно проснулась.
Надо выбираться отсюда.
Я отдохнула, пришла в более-менее сносное состояние и готова двигаться дальше. Наверное, имело смысл найти крысиную ведьму. Она ведь говорила, что знает мою мать. Сумела ли она с ней связаться и рассказать, что со мной случилось?
Я спрыгнула на пол, и чудовище тотчас проснулось, повернулось на бок — дреды свесились до пола — и, подложив руку под голову, уставилось на меня. Любовалось, надо полагать. Потом оскалилось:
— Кы-ы-ы…
Это оно мне улыбнулось.
Возможно, даже пожелало мне доброго утречка.
— Мяу, — вежливо ответила я, а сама подумала, что, когда все закончится, чудовище надо будет показать родителям. А вдруг это несчастный человек, на которого наложены чары? Никогда с таким не сталкивалась, однако и со мной произошла совершенно невероятная история. Ведь безобразна только голова чудовища, и еще когти на ногах и руках страшные, звериные какие-то. А в остальном оно очень даже похоже на человека. Ну да, умом это существо не блещет, но характер у него вроде не злобный.
Еще я подумала, что нехорошо с моей стороны назвать того, кто меня приютил, «оно». Звучит, как будто я про что-то неодушевленное думаю. Как про бревно какое-то. Даже морскую свинку как-то называют и не думают про нее «оно». А чудовище отнеслось ко мне, можно сказать, заботливо. По-братски делилось со мной выпивкой. Хотя вместо этого могло бы мною поужинать — с такими-то клычищами.
В смысле, мог бы. Он мог бы мною поужинать.
— Как… тебя… зовут?
Я постаралась как можно тщательней выговаривать анималингву и смотреть чудовищу прямо в глаза. Я все еще надеялась до него достучаться, да и вообще хотелось создать иллюзию общения, чтобы не чувствовать себя беспросветно одинокой. Разговаривать с глухим оказалось легче, чем водить компанию исключительно с самой собой.
Чудовище радостно скалилось. Скалился. Только что хвостом не вилял.
— Кы-ы-ы…
Он не дурак, сказала я себе строго. Он просто… особенный. Смотри, он даже слюни не пускает.
— Давай не будем путать. Кы — это я. А ты у нас будешь…
Шарик, мелькнуло в голове. А второй мыслью было — что-то во мне надломилось. Что-то не так. Раньше я никогда не позволила бы себе такие грубые шутки, тем более в отношении кого-то такого… э-э-э… с особенными способностями…
Надо выбираться, пока не стало слишком поздно.
— Ты у нас будешь… будешь… будешь… — Ничего не придумывалось. Человеческие «Вася» или «Петя» решительно не подходили этому существу. — Чудовище пока будешь. Но не подумай, не просто чудовище, а с большой буквы — Чудовище. И мужского рода. Вернусь сюда с подмогой — тогда и определимся конкретнее, а пока недосуг изобретать тебе имена.
— Кы, — покладисто согласился Чудовище.
Я подошла к выходу из комнаты, запустила лапу в щель между полом и дверью и потянула на себя.
Дверь поддалась и открылась. Коридор действительно был длиннющим, и мне вовсе не померещилось в прошлый раз, что дальний его конец уходит в бесконечность. Во всяком случае, когда я поглядела в ту сторону, зрение будто бы расфокусировалось и выражение «туманная даль» перестало быть фигурой речи. Между тем флигель, в котором мы находились, имел обычные для внутридворовых построек размеры. Загадочный домишко, отметила я, но не эти странности занимали сейчас мой ум.
А вот большое напольное зеркало, прислоненное к стене напротив прохода на кухню, заинтересовало меня гораздо сильней. В прошлый раз, мучимая жаждой, я не обратила на него внимания, а теперь подошла и с любопытством уставилась на отражение.
Из зеркала на меня смотрела черная как смоль, зеленоглазая, необыкновенно ушастая кошка. У кошки было длинное поджарое тело на высоких стройных ногах, длинная вытянутая морда — стильная, надо сказать, морда, я даже углядела в ней что-то схожее со знаменитым профилем Анны Ахматовой. Хвост, правда, был тонок, как ивовый прут, но хорошо вписывался в общий силуэт. Все вместе смотрелось вполне элегантно, но уши, больше напоминавшие не то крылья, не то лопасти какого-то мультяшного пропеллера, убивали весь гламур наповал.
Я стала критически разглядывать «украшение» и чуть было не начала на полном серьезе расстраиваться по этому поводу, потом очнулась. Боже правый, Даня, о чем ты думаешь? Люди, которым ты доверяла, принесли тебя в жертву, тело растерзали на кусочки, а теперь ты сокрушаешься, что у тебя слишком большие уши? Скажи спасибо, что они у тебя вообще есть!
Отражение потемнело — это подошел Чудовище и тоже стал смотреться в зеркало. Он поднял руку, нерешительно потрогал рыжую шерсть на лице, потом зеркальную поверхность.
Внезапно Чудовище негромко рыкнул и ткнул кулаком по отражению. Я нервно дернулась, но ничего не случилось, только отражение пошло рябью. Чудовище ударил еще раз, посильней, — и зеркальная поверхность прогнулась, как эластичная пленка.
Интересное зеркальце. Обязательно вернусь сюда с родителями.
Я потрогала лапой холодное твердое стекло. От моего нажатия ничего не прогибалось — наверное, надо было приложить большую силу.
Чудовище таращился в зеркало и сопел.
— Внешность — не главное, — утешила я его. — Запомни, Чудовище, главное — доброе сердце и хорошие манеры. Давай ты лучше мне дверь отопрешь, а я тебе приведу ветеринара… ну, в смысле, кого-нибудь умного, кто сможет понять, что с тобой такое.
Подбежав к выходу, я встала на задние лапы, передними опираясь о дверь, и, оглядываясь на Чудовище, начала требовательно мяукать. Тем самым особо противным голосом.
Чудовище помедлил, потоптался, повздыхал, но все-таки открыл мне дверь.
Я радостно выскочила на крыльцо, но, подняв глаза, тут же затормозила и села в изумлении.
Звездная ночь с картин Ван Гога заполнила весь небосвод. На темно-синем фоне неторопливо кружились многоцветные галактики, закручивались в спирали пестрые созвездия, туманности неспешно перетекали одна в другую. Воздух мягко мерцал отсветом огней, которые двигались в медлительном слаженном танце.
Зрелище было завораживающе красиво, но моя шерсть встала дыбом, и вовсе не от пронзительной красоты.
Мама говорила, что Винсент Ван Гог явно посещал адские измерения, потому что такие небеса, как на его картинах, он мог увидеть только там. Это какой-то оптический эффект, что-то вроде нашего полярного сияния, связанный с тем, что атмосфера адских измерений перенасыщена магией.
Я не в Петербурге? Я в другом, в адском измерении?
Нехорошее предчувствие сжало сердце, и я бросилась к выходу со двора.
Я даже не смогла приблизиться к воротам — на расстоянии полуметра невидимый барьер вновь и вновь откидывал меня обратно.
Постепенно впадая в панику, я трижды обежала двор по периметру и не обнаружила ничего, похожего на выход.
Подвальные окна оказались обманкой, такой же, как и все остальные окна. Это была просто иллюзия, магическая графика. Повсюду обнаруживалась глухая непроницаемая стена.
Я ринулась обратно в дом, Чудовище торопливо потопал за мной.
Тот конец коридора, что будто бы уходил в бесконечность, тоже оказался перекрыт магическим щитом. Было даже непонятно, действительно ли существует пространство за щитом, или это очередной обман зрения.
Безрезультатно покидавшись на невидимую стену, я настойчивым криком потребовала от Чудовища, чтобы он поочередно открыл все двери, что находились в пределах досягаемости. Он послушно исполнил мои указания, но легче мне не стало.
В доме обнаружилось что-то вроде гостиной — с мебелью в чехлах, с укутанной в мешковину люстрой, там на всем лежал толстый слой пыли: сюда явно никто не заходил много лет.
Еще была просторная комната, в которой ничего не стояло, кроме огромной кровати под балдахином — такие кровати я видела только в музеях и в исторических фильмах. Все тоже было в пыли — как я уже знала, Чудовище предпочитал спать на низкой лежанке, сделанной непонятно из чего.
За одной из дверей оказалась библиотека, которой при других обстоятельствах я бы порадовалась. Книги здесь лежали даже на полу. Библиотекой Чудовище пользовался — у входа лежала разворошенная кипа старых пожелтелых газет спортивной тематики, и рядом с газетами пыли не наблюдалось.
Я обследовала даже ванную и туалет. В туалете я вспомнила бессмертное «просочиться сквозь канализацию». Увы, это умение оставалось всего лишь остроумной литературной выдумкой. Я вообще никогда не слышала, чтобы кто-нибудь оказался на такое способен.
Я обошла весь дом внутри и снаружи и потом еще раз исследовала двор.
Никаких тайных входов-выходов, никаких открытых порталов.
Это странное заброшенное место было надежно замуровано, и я понятия не имела, как отсюда выбраться.
В полной прострации от открытия я поплелась на улицу, Чудовище потащился за мной. Я уселась на крыльце, он тут же уселся рядом, и внезапно это хождение по пятам стало меня нервировать.
Дурацкие стишки сложились сами по себе:
А и Б сидели на крыльце.
А влипло,
Б прилипло —
неизвестно, что в конце.
Не знаю, понимал ли Чудовище, что я всей душой стремлюсь его покинуть, но периодически он искоса поглядывал в мою сторону, потом заводил глаза к небу и печально вздыхал.
Звездные водовороты продолжали свое сияющее коловращение, но фантастическая красота чужого неба меня не трогала.
И Чудовище мне совсем не было жалко, мне до слез было жалко саму себя.
Сейчас я могла думать только об одном: я оказалась запертой дважды — в чужом теле и в чужом измерении, без языка, без возможности связаться с близкими, с перспективой изменения психики не в лучшую сторону. И в довершение всего я оказалась замурована один на один с рогатым клыкастым полубезумным существом, весь лексикон которого состоял из звериного порыкивания и дурацкого слова «кы».