Чудовище осторожно протянул ко мне палец, чтобы почесать за ухом.
— Отстань от меня! — Я зашипела и в раздражении тяпнула этот палец. Честно говоря, сама от себя не ожидала и челюсть чуть не вывихнула, но стыдно не было. Конечно, Чудовищу этот укус должен был показаться комариным, но палец он отдернул, отвернулся и засопел.
«Не обижай его» — я вдруг вспомнила слова крысиной ведьмы.
Это вот этого, что ли, я не должна обижать?
Крыса знала, куда меня отправляет, знала, что отсюда нет выхода. Да, она выполнила обещанное — враги меня здесь не достанут, но и жизнью такое существование назвать нельзя. О чем она думала, когда заточала меня здесь?
«Не обижай его»!
Она что же, подарила меня вот этому? В качестве домашнего питомца — чтобы наша рогатая и клыкастая деточка не скучала? От этих мыслей хвост у меня нервно задергался, загулял по доскам.
Пока Чудовище обиженно сопел в сторону, я бесшумно поднялась, подергивая хвостом, и так же бесшумно вернулась в дом, нашла комнату с книгами и, стараясь не оставлять на видном месте следов в пыли, просочилась в узкую щель на нижней полке, в пустоту за первым рядом книг. Это укромное местечко было запримечено мною при обследовании дома. Здесь я собиралась отдохнуть от навязчивого внимания Чудовища.
«Кы! Кы! Кы!» — услышала я через некоторое время и испытала мрачное удовлетворение, расслышав в воплях Чудовища оттенок отчаянья.
Ищите, ищите. Не выйду ни за что, так вам всем и надо, угрюмо думала я, не совсем отдавая себе отчет, кого имею в виду.
Чудовище кыкал еще долго, а под конец вдруг завыл, да так горестно, что мне стало не по себе и в душе шевельнулась совесть. Но потом он затих. Небось, взял в холодильнике пива, представила я, или чего покрепче — с его замашками станется. Сидит сейчас на крыльце, держит вверх ногами газету столетней давности и разглядывает черно-белые картинки с футболистами и боксерами. Интеллектуал.
Вот и хорошо.
Вот и славно.
А я буду здесь сидеть.
Тоже мне, нашли плюшевого мишку.
Гоняя оскорбленные мысли по кругу, я задремала.
И опять-таки оказалась в собственном человеческом теле. Но на этот раз я очутилась не в черной степи, к которой уже начала привыкать, а в Малом переулке, в комнате, где так мерзко и страшно закончился чудесный летний день, день моего восемнадцатилетия. Раньше я видела эту сцену только со стороны — кошачьими глазами, а теперь четко осознавала, как бессильная, обездвиженная, вишу в воздухе над магическим кругом, и сгустки хищного тумана, принюхиваясь и примериваясь, плавают вокруг. Голова была запрокинута, я силилась приподнять ее, но тут неистовая боль пронзила тело насквозь — это демоны приступили к пиршеству, я закричала, срывая голос на хрип, и, к счастью, смогла проснуться.
Меня трясло как в лихорадке, фантомные боли выламывали тело. Каким-то образом я одновременно находилась и здесь, и там, на месте своей гибели. Эти ощущения стали настолько невыносимы, что я вскочила на ноги. Мне немедленно, прямо сейчас нужен был хоть кто-то рядом, чтобы изгнать терзающие воспоминания, которые забрали надо мною слишком большую власть.
Особого выбора не было.
На ватных подгибающихся лапах я покинула свое убежище.
В комнате с лежанкой Чудовища не оказалось. И в других комнатах тоже.
Дом показался мне пустым и зловещим.
Дверь на улицу была приоткрыта, я осторожно выглянула наружу.
На крыльце никто пива не пил, газет не читал.
Тишина стояла такая, что даже звенело в ушах.
Колдовская ночь закончилась, утреннее небо над двором приобрело обычный вид — стало низким, серым и совершенно петербургским, только не было птиц.
Я нашла его в бурьяне за домом.
Он лежал на боку, скрюченный, среди высокого репейника, на груде из досок, кирпичей и битого стекла. Сначала мне показалось, что Чудовище мертв — было в его позе что-то сломленное, безжизненное. Потом я осторожно прикоснулась лапой к его руке и почувствовала, что кожа теплая.
Я села рядом и приготовилась терпеливо ждать. Сразу стало легче, терзающие мороки начали бледнеть.
Не знаю, сколько прошло времени и сколько я так сидела, прислушиваясь к тихому дыханию. В конце концов он зашевелился и приоткрыл глаза. Сначала взгляд был мутным и бессмысленным, потом Чудовище заметил меня, легонько вздохнул и снова закрыл глаза.
Я протянула лапу и снова потрогала его руку.
— К-кы-ы-ы… — еле слышно произнес он. — Кы… — Нелепая морда исказилась от усилия, верхняя губа вздернулась, обнажились клыки. — К… к… с-с… Кы-ыса!
9
Больше всего новому слову в своем лексиконе радовался сам Чудовище. Он с удовольствием повторял на все лады «кы-ыса» столько раз, что, не будь он слаб рассудком, я так или иначе заставила бы его замолчать. Однако невинная ущербность Чудовища сковывала мою волю.
К тому же, осознав положение, я пришла к выводу, что отыгрываться на единственном существе, с которым можно контактировать хоть как-то, пусть даже на уровне жестов и взглядов, было бы верхом неблагоразумия.
Несколько раз я возвращалась к памятным словам крысиной ведьмы об убежище: «И только от тебя будет зависеть, превратишь ты его в ад или в рай». Положим, на рай это место совсем не походило, да и никогда не станет походить, но от моей стойкости и здравомыслия действительно зависело многое.
Главное — не сдаваться, уговаривала я себя, и когда-нибудь фортуна повернется лицом.
Все можно исправить, если выжила душа.
Поэтому я регулярно совершала обход дома и двора — в надежде на вдруг открывшуюся лазейку, — и так же упрямо продолжала разговаривать с Чудовищем, как если бы он мог меня слышать.
Так проходили дни и ночи, а я по-прежнему была заперта в этом месте и даже не смогла определить, где именно нахожусь. Небо иногда озарялось адскими всполохами, иногда приобретало нежную петербургскую перламутровость; во дворе рос обычный бурьян, но среди заурядных сорняков качались на тонких полосатых стебельках цветы с прозрачными лепестками. В библиотеке рядом стояли книги, набранные незнакомым шрифтом — таких букв я не знала, — и книги на русском, английском и других знакомых языках.
Словом, это был какой-то перекресток миров, но такой, где на всех направлениях стоят запрещающие движение знаки. Утешало одно: мы с Чудовищем притерлись друг к другу и неплохо ладили.
Просто удивительно, насколько быстро исчезло психологическое напряжение от разницы в наших размерах. Совсем скоро я перестала остро реагировать на гигантские габариты своего соседа по заточению и принялась командовать им направо и налево, используя все возможности кошачьего обаяния… и испытывала в связи с этим некое извращенное наслаждение.
С одной стороны, я мечтала о том времени, когда мой сосед поумнеет и обретет полноценный разум. С другой стороны, чувство власти над существом, в двадцать раз превосходящим меня по размерам, как-то по-особенному грело душу.
В бытность мою человеком я не замечала за собой склонности к капризам, но теперь такое состояние стало частью натуры. Тут определенно проявлялось влияние моей кошачьей ипостаси: открой дверь, хочу выйти, вы-ы-ыпусти меня немедленно, а нет, уже не хочу, нет, снова хочу, теперь желаю рыбки, это не та рыбка, я не буду ее есть, я лучше пожую сухую травинку, потому что меня никто не кормит, а теперь на ручки хочу… и так далее.
Надо сказать, Чудовище с охотой подчинялся — у меня было приятное ощущение, что от этой игры удовольствие получают двое. Но иногда я убеждалась, что в некоторых случаях он способен настоять на своем.
Спустя какое-то время я вспомнила загадочное происшествие с выкидыванием предметов в форточку и стала обкатывать шальную мысль: а не прыгнуть ли мне туда же? Ведь под окном не обнаружилось ничего — ни осколков, ни грязи, ни мокрых следов. Следовательно, объекты перемещались в какое-то другое место, скорей всего, на некую магическую свалку. Может статься, оттуда есть выход в большой мир… и неважно, каким он окажется.
Для начала можно было прыгнуть на раму, принюхаться, приглядеться, поразмышлять.
…Я присела на подоконнике и заерзала, примериваясь (прыжки все еще оставались моим слабым местом). Именно в этот момент Чудовище зашел в комнату, мгновенно сообразил, что я собираюсь сделать, и одним скачком преодолел расстояние, разделявшее нас. Он проворно сгреб меня и крепко прижал к своему туловищу. Я протестующе завопила и стала отпихиваться всеми четырьмя лапами, не выпуская, впрочем, когтей.
Не буду обострять отношений, все равно выжду и сделаю то, что собиралась, — по сравнению с простодушным Чудовищем я была коварным Макиавелли.
Завтра-завтра, не сегодня, так хитрюги говорят.
— Но-но, Кыса, — взволнованно произнес Чудовище. — Но-но!
Надежно придерживая меня одной лапищей, другой он взял с подоконника глиняный горшок с остатками какого-то засохшего растения и выкинул его в форточку.
На моих глазах горшок прямо в воздухе распался в пыль, и пыль лучами разлетелась в разные стороны.
Это было похоже на замедленную съемку взрыва.
Кроме холодильника-самобранца, в доме имелась форточка-аннигилятор.
Я перестала пинать Чудовище и обмякла.
— Ладно, — мрачно сказала я. — Ставь меня на место. Кыса все поняла, кыса не будет сигать в форточку. — Еще одна надежда рухнула, и я пожаловалась: — Все плохо.
Чудовище осторожно перенес меня на комод, поставил, потом пригладил взъерошенную шерстку на спине и боках.
— Пыш-пыш! — сказал он и резко развел руками в разные стороны, изображая, видимо, как я разлетаюсь на атомы. — Кыса пыш-пыш! Пыш-ш… пыш-ш… — забормотал он, замедляясь, и вдруг выпалил: — Плохо! Плохо-плохо-плохо!
Чудовище осекся и уставился на меня испуганно-радостными глазами.
А я — на него.
— Кыса… плохо… пыш-пыш… плохо… плохо… — снова забормотал Чудовище, словно бы пробуя новое слово на вкус.
Неужели он меня услышал?
Я торопливо протранслировала:
— Хорошо! Все хорошо! Хо-ро-шо!
— Плохо, — сказал Чудовище. — Пыш-пыш.
Ничего из того, что я попыталась ему передать, он не произнес, а только твердил как заведенный «пыш-пыш», «кыса» и «плохо-плохо».
Так продолжалось несколько дней. От беспрерывного однообразного бормотания у меня слегка жужжало в голове, и я даже с некоторым предвкушением укладывалась на ночь на груди Чудовища, чтобы отключиться и отправиться на очередное свидание с черной степью.
Там у меня дела шли хорошо. Интуиция ощутимо развилась, разрозненные обрывки находились гораздо быстрее, и красные нити становились всё длиннее. Если раньше я бессистемно бродила среди черных зарослей, то теперь вдруг начинала явственно осознавать: если сейчас сверну налево, то через несколько метров найду тлеющий клубочек, свяжу найденную нить с той, что у меня в руках, и будет мне счастье.
Связанные нити я теперь укладывала на земле в определенном направлении, повинуясь необъяснимому внутреннему чутью. Казалось, если подняться над степью подобно парящей птице, вскоре можно будет увидеть контуры узора, который я восстанавливаю из обрывков.
Как-то раз, после ужина, мы сидели на крыльце, как делали всегда, когда приходило магическое сияние. Не полюбить экзотическую красоту адских небес было невозможно. Темнота теперь наступала раньше, стало заметно прохладнее, но двор неплохо освещался цветными сполохами с неба, и воздух все еще был по-летнему мягок.
Обстановка сложилась семейно-идиллическая. Чудовище предавался любимому занятию — держал перед собой развернутый газетный лист, разглядывал фотографии спортсменов и периодически прикладывался к банке с пивом, а я, возведя глаза к небу, любовалась звездными завихрениями и размышляла о сущности этого места. Тюрьма? Заповедник? Палата номер шесть? Случайная ловушка без цели и смысла?
— Кыса! — заговорил Чудовище, радостно скалясь со своей высоты. — Плохо!
Ой, нет, подумала я, только не это. Только не «пыш-пыш».
Я отвернулась.
Но Чудовище настойчиво тряс газетой и заманчивым шуршанием все же привлек мое внимание — любой шорох был раздражителем, против которого кошачья сущность не могла устоять.
Пришлось повернуться и посмотреть.
Чудовище опять потряс газетой, которую держал вверх ногами, и объявил:
— Плохо!
Потом перевернул лист в правильном направлении и пояснил:
— Хорошо.
Снова перевернул:
— Плохо.
Перевернул опять:
— Хорошо.
И с явным ожиданием похвалы взглянул на меня.
Действительно ли он понял, как правильно держать газету? Если да, то это существенный шаг вперед.
Я искренне сказала:
— Ты молодец.
Чудовище посмотрел на газету, на меня и произнес вслух:
— Молодец… я…
Я вскочила на ноги.
Это не могло быть случайностью, прогресс был налицо… вот моя отмычка для запертой двери!
— Ты услышал! Молодец! — взволнованно воскликнула я. — Молодец, Чудовище!
— Молодец-молодец-молодец-молодец! — Чудовище подхватился с места и неожиданно пустился в пляс по двору, размахивая шуршащим газетным листом и крутя во все стороны черными дредами.
Я, приоткрыв рот и навострив уши, наблюдала за удивительным зрелищем.
Передвигался Чудовище по какой-то непривычной логике — его следующее движение было невозможно предугадать. Пляска Чудовища походила на балетное контемпорари, но в том варианте, когда жесты и позы, сочиненные профессиональным постановщиком, пытается освоить любитель с улицы.
Тени упали на противоположную стену и размножились, теневые Чудовища заметались по фасаду. На их фоне и на отдаленном расстоянии реальный Чудовище стал казаться меньше обычного. Масштаб изменился, и я вдруг смогла увидеть его по-другому, прежними, человеческими глазами.
Как будто мы с ним были примерно одного роста.
Давно не испытываемое чувство шевельнулось во мне.
Взлетали и опадали длинные дреды, крутились во все стороны черными плетями; прыжки и пируэты исполнялись не без своеобразной грации.
Вовсе он не был громоздким, как шкаф. Абсолютно ничего в нем не было от шкафа. Под серым рубищем — только так можно было охарактеризовать больничного типа штаны и рубаху, в которые был бессменно облачен Чудовище, — скрывалось стройное длинноногое тело… тело спортсмена, воина, охотника… кого-то, чью отличную генетику не могла испортить даже звериная голова.
Признаться, до этого момента Чудовище в моих глазах был чем-то вроде Чебурашки — неким биологическим курьезом, отчасти схожим с домашним животным. Уж больно он по уровню общения напоминал собаку. Милое умное животное. Теперь же я впервые всерьез приняла идею того, что Чудовище может оказаться равным мне человеком… Человеком, который подвергся воздействию жестокого и явно циничного заклинания.
Тем временем газета была смята и отброшена в сторону, Чудовище перестал носиться по двору и подошел к крыльцу. Его грудь высоко вздымалась, темные глаза блестели.
— Молодец! — возбужденно и требовательно повторил Чудовище. Ему хотелось, чтобы его хвалили.
— Молодец, — рассеянно проговорила я, пристально всматриваясь в звериную морду… это мне кажется, или со времени нашего знакомства она приобрела более «очеловеченные» очертания? Вроде бы нос стал поменьше, и верхняя губа уже не такая раздвоенная? Человечность восприятия снова растаяла, без этой тонкости мне было сложно осознать изменения во внешности.
— Нагнулся бы ты, хочу рассмотреть тебя получше, — сказала я.
— Кы-ыса…
Чудовище протянул ко мне руку.
Он наклонился, и что-то большое с глухим звуком упало между нами на деревянные ступеньки, а затем на асфальт.
От неожиданности я подпрыгнула на метр вверх.
Это был рог Чудовища. Его левый рог — серо-желтый, рифленый, скрученный в кольцо, с опасно выгнутым острием на конце.
Некоторое время мы в оцепенении созерцали отвалившуюся деталь, потом синхронно взглянули друг на друга.
Глаза Чудовища расширились, брови взметнулись на лоб в отчаянии.
— Кыса… плохо… — трагическим голосом пролепетал он и нашарил то место, где раньше был рог.