Нет, я не позволю жалости испортить урок. Если не накажу сейчас, момент будет упущен, и потом винить будет некого, кроме себя самого.
Замахнувшись, я стеганул черной кожаной полоской по худым ягодицам, задевая дырочку. Котенка подбросило, он резко мяукнул, захрипел, захлебнувшись дыханием, и принялся тихонько шипеть, прислушиваясь к каждому моему движению. Если бы не моя лапа, он слетел бы с коленей.
Его затрусило. На коже проступал яркий бархатно-розовый след.
Я ударил еще раз, позволяя ремню плотно огреть тощий зад. Котенок утробно заурчал, и я ощутил, как кончики коготков выступили из подушечек, протыкая мои штаны насквозь и небольно пронизывая мех.
Новый удар звучно шлепнул по коже. Чужая спина выгнулась, он попытался выскользнуть из-под давившей сверху лапы, но сил не хватало, по сравнению со мной он был беспомощной крохой… Крохой, что не умеет себя вести, крохой что не стесняется лгать в лицо, - напомнил я собственному сочувствию, задвигая его подальше.
Следующий удар лег поверх предыдущих. Задница моего подопечного отчаянно пылала, налившись кровью. Дырка и вовсе покраснела, выпятив края. Его когти врезались под кожу, но я терпел, понимая, что котенок не может контролировать собственные реакции. Уши подрагивали, хвост изогнулся загогулиной в моей хватке.
- Будешь еще врать?
Котенок не шевелился, застыв сжатой пружиной. Я ждал.
Наконец, он отрицательно помотал головой. В комнате что-то капнуло. На пол падали слезы.
Отложив ремень, я перехватил его под мышки. Поднял, а затем, взяв на руки, как тогда в приюте, прижал скелетик в тонкой рубашке к себе. Расставил колени пошире, чтобы отбитая попа провисла в дыру, не касаясь воспаленной кожей ног. Заслуженно отбитая – я еще раз напомнил себе, что наказание получено за дело, стараясь игнорировать неприятное чувство, пришедшее на смену испарившейся злобе.
Его опухшие от слез глаза прятались от моего взгляда. Тагир всхлипывал и упорно отворачивался. Влага все продолжала стекать по щекам, не желая униматься. Он барахтался и пытался схватить ртом воздух.
Я прижал его сильнее, чувствуя отвратительную тяжесть внутри. Тагир уткнулся мордочкой в мою грудь и, ощутимо вздрогнув, разрыдался.
Выплакавшись, котенок погрузился в неспокойный сон, вздрагивая и мурлыча. Я осторожно уложил его на живот и отправился за льдом. В морозилке отыскалось требуемое и, захватив полотенце, я вернулся к «пострадавшему». Расстелил тряпку поверх ягодиц, осторожно уложил кубики в целлофановом пакете на раскрасневшееся место. Таги закурлыкал.
- Тише, тише.
За окном стояла непроглядная стена дождя, убивая на корню всякое желание идти куда-то. Планов на сегодня не было, и, благодаря насыщенному неприятными событиями дню, не предвидилось. Оглядев своего лгунишку, я забрался к нему на кровать и вытянулся рядом, поглаживая по спине и успокаивая.
- Врет… она все врет… Старший… врет… пожалуйста… пожалуйста, - не переставал сбивчиво шептать он в полузабытьи.
Как же сильно он верит в собственную ложь, если она ему чудится даже во сне?
========== Глава 16 Двое ==========
Тагир
Шум дождя убаюкивал ровным шорохом и мерным постукиванием капель по отливу. Ровные струи, опустившие завесу на город, смывали все проблемы и заботы, смывали весь мир на несколько часов, заставляя жизнь замедлить неукротимый бег. Коты стремились спрятаться от вездесущей влаги, боясь замочить мех, напитав ухоженные шубы противной влагой. В сезон дождей все становились слегка апатичными и вялыми, пользуясь каждой возможностью свернуться калачиком и уснуть, пока не кончился дождь…
Я очень люблю дождь. Порою мне кажется, что пока вода падает с благословенных небес, мир очищается от злобы и жестокости, от лицемерия, фальши и обмана, освобождая каждый уголок от грязи, рожденной нечистыми помыслами, давая живущим новый шанс.
Жаль, что все это не боле чем мое воображение и вранье Лариты не исчезнет так легко, ведь Ракеш ей поверил. Поверил этой красивой тиффани в черной призрачной шубе, тянущей за собой невидимый шлейф небыли. Поверил ей, не мне.
Я тихонько развернул голову к спящему Старшему. Не помню, как заснул, и как бенгал оказался рядом. Зачем он остался?
Меж бедер стекала прохладная вода. Должно быть, растаявший лед. Его тоже принес Ракеш, решив облегчить боль от порки(больше некому)… но зачем, ведь он сделал это своими собственными лапами? К чему теперь забота? Он хотел наказать меня и он это сделал, пытаясь отучить лгать… Но ведь я говорил правду…
Не знаю, что на меня нашло. Там, в темном закоулке коридора, слушая беззастенчивую лгунью, я физически ощущал, как ее слова жгут слух раскалённым железом, заливаются в горло горящим свинцом, наполняют тело неподъемными камнями, лишая возможности пошевелиться. И очередная ложь, скользнувшая змеей с губ, ударила в самое сердце.
Она сказала, что ее ребенок от Ракеша.
Это было не правдой. Обманом до последнего звука, и она знала об этом. Я не сумел сдержаться, чувствуя, что должен уличить ее, рассказать Ракешу истину…
Сейчас, думая о том, что случилось, я никак не мог понять, откуда я это взял. Когда мне приснилось, что Ларита решила обвести Старшего вокруг коготка? У них с Ракешем были очень близкие отношения, и то, о чем она говорила, могло произойти в действительности… Но нет, я точно чуял пакостный запах тлеющей плоти из ее рта.
Раньше мне часто казалось, что лишь мои интуиция и наблюдательность позволяют подмечать неправду. Благодаря этому я часто избегал ловушек и пакостей, подстроенных старательными одноклассниками. Но сегодня утром все было по-другому, я не только слышал фальшь, я ощущал ее тлетворный запах, видел опутывающим коконом на Ларите.
«Божественная, может, я схожу с ума?»
Дождь продолжал барабанить звучной дробью по стеклу. Не смея шевельнуться, я смотрел на Старшего.
Ракеш ровно сопел, погрузившись в расслабленный сон. Он лежал так близко, что я ощущал отголоски глубокого дыханья на голых щеках. Такой красивый, такой совершенный. Его лапа опустилась мне на спину, прижимая к кровати, подвигая к себе. Тепло, исходившее от большого тела, согревало - я не ощущал привычного холода, кусающего за пятки, стоило температуре немного упасть. Тепла Ракеша хватало на двоих…
«Ты мне не поверил, - вел я тихую беседу сам с собой. – Встал на ее сторону. Но я не жалею о том, что сделал. Даже если это приступ помешательства, я все равно рад, что сказал то, что чувствую. Ты показал мне добро, посланный самой богиней, и я не могу молчать, видя, как тебе пытаются причинить зло. Если бы время можно было повернуть обратно, я поступил бы так же. Ты просил меня больше не лгать. И я пообещал тебе это. И я сдержу слово несмотря ни на что. Я всегда скажу тебе правду, как бы горько мне не пришлось за нее расплачиваться.»
Я потянулся мордочкой к шелковистому меху, ткнулся носом. Запах ласкал мягкой лапой, ластился.
«Ты божественно пахнешь», - подумал я, приоткрыв глаза.
Полежав еще немного, я решил, что стоит встать и убрать воду, пока матрас не пропитался до основания. Ерзанье разбудило Ракеша.
- Куда? – сонно спросил он, разлепив веки и глядя на меня тонкими щелками глаз.
- Хочу убрать воду, - я все еще не желал смотреть на Старшего. Обида пульсировала жесткими ударами ниже пояса, хлестала сердце, пока воспоминания о ремне оглаживали тело.
- Лежи. Я сам, - ответил он и не спеша поднялся.
Мне ничего не оставалось, как уткнуться в покрывало и, сжав лапки, ждать, пока с попы уберут промокшее и сочившееся влагой полотенце.
- Я принесу другое, не поднимайся.
Ослушаться я не посмел, да и куда бы я делся, захоти спрятаться или убежать. Я даже не уверен, что осилил бы поход до ванной комнаты.
Оголившиеся ягодицы обдало прохладой лишь на мгновенье, стоило полотенцу исчезнуть. Кожа нагревалась быстро, лишенная спасительного холода. С голой попой лежать было стыдно, но, по крайней мере, я сумел опустить хвост. Опустить, но не расслабиться полностью - прикосновение неприятно кололо воспаленную плоть.
В комнату вернулся Старший.
- Подними как было, - распорядился он, и я, сцепив челюсть, задрал хвост наверх, послушный приказу.
- Болит?
Сухая махровая ткань неприятно оцарапала, заставив поморщиться.
- Я принес еще льда, - пояснил Старший, совершая на моей покрытой пятой точке какие-то манипуляции.
Закончив, он снова улегся рядом.
- Посмотри на меня.
Делать этого не хотелось - самый главный кот в моей жизни предал меня.
- Тагир, - мягко позвал он по имени. Я развернулся с неохотой. - Скажи мне честно, почему ты сказал это?
Зеленые глаза внимательно вглядывались в мое лицо.
- Потому что я знаю, что она… что я прав.
Старший чуть поморщился:
- Ты же обещал мне больше не врать.
- Я готов вернуться обратно в приют, если мои слова окажутся ложью, - ответил я, выдерживая прямой изучающий взгляд.
- Даже так?
Тяжелые тучи прижали нас крепко к кровати, не давая сердцу ускорить ход. Разговор был тягучий, словно почва, размякшая в поле.
- Да. Но теперь это не имеет значения, мне все равно лучше вернуться. Ты поверил ей, а мне нет. Скоро она войдет в твой дом и мне здесь будет не место. Ведь она наверняка ненавидит меня за то, что я сказал.
- Ты мог не говорить.
- И взял бы грех на душу.
Мы ненадолго замолчали, рассматривая друг друга, словно видя впервые.
- Только я решаю, кто и когда войдет в наш дом… и кто его покинет, - Ракеш поднял лапу и коснулся моего уха. – Совсем прозрачное, ты знал? – неожиданно сменил он тему.
- Нет, сфинксов редко рассматривают, - «смущаясь их уродства», добавил я про себя. – Сильно неприятно? – прошептал я едва слышно.
- Необычно. Я такого никогда не видел, - скользнули подушечки по внешней стороне. – Можно? – спросил он разрешения. Не знаю откуда, но я понял что он хочет потрогать меня еще.
Я кивнул.
Его лапа скользнула на складки, ощупывая их мягкость; они подавались словно глина, следуя за чужими прикосновениями. Палец скользнул на нос, рисуя дорожку до самого кончика. Стало щекотно, я машинально облизнулся, задев его палец.
Мы замерли, глядя друг на друга. Между нами словно проскользнуло что-то. Сердце ударилось о грудную клетку, обдав жаром.
Время остановилось для нас двоих.
Старший неожиданно потянулся и, склонившись, лизнул мой подбородок. Протяжно, захватывая всю нижнюю челюсть и нос. Еще миг, и я ответил, задев его длинный коралловый язык своим, лишь мельком.
Ракеш застыл.
Не желая, чтобы время вновь двинуло ход, я оперся на сгибы локтей и, застыв прямо перед ним, осторожно лизнул его щеку, затем еще и еще, видя, что он позволяет. Коснулся языком его носа, ощутив, как тяжело он тянет воздух, его зрачки расширились, а веки чуть опустились. От пристального взгляда и напряжения, исходившего мягкими волнами от бенгала, внизу налилось кровью. Попу защипало, а Ракеш все еще не двинулся, позволяя себя вылизывать.
- Хватит, Тагир, - неожиданно холодно прозвучал голос. – Ты хороший мальчик, но у нас с тобой уговор, кстати, по твоей же просьбе. Я понимаю, что ты приревновал к Ларите, но это не повод лгать. Знай, я не выброшу тебя на улицу, когда в нашем клане появятся другие коты, и для того, чтобы сохранить мое расположение, совсем не требуется… не требуются отчаянные меры, - он хотел сказать «вранье», понял я, окаменев. - Я надеюсь, что мне больше никогда не придется тебя наказывать, но я сделаю это снова, если подобное повторится.
С этими словами он поднялся и вышел.
Мои щеки горели словно от пощечины.
Лучше б ударил.
Уже не за себя котёнок ропщет, усвоив, кто он есть.
Глотая слёзы, Тагир добра желает хозяину младому,
Но только ложь терпеть, превыше его сил, и лесть
Он чувствует, как гадко расползается она по дому.
Невинный сфинкс, в потоках чувств запутался, малыш,
И есть тут от кого, бенгал манит и проявляет нежность
И даже наказание того не изменит. Ракеш, услышь,
Как плачет маленькое сердце, не видно внешне,
Оно внутри томится, трепещет, словно загнанная мышь.
Услышь, Ракеш, его… услышь.
Kananga
========== Глава 17 Чего греха таить. ==========
Ракеш
Как и было условлено, я позвонил Ларите, прося назначить подходящий для нее день для встречи через две недели. Такой долгий срок мог показаться странным, но меня едва ли это заботило. Я попросил ее выделить для нас целые сутки, объяснив, что не желаю чтобы нас потревожили, и это, как и частое повторение ласкающего слова «нас», несомненно, заставило тиффани более благосклонно отнестись к продолжительному ожиданию. Должно быть, она решила, что мне необходима подготовка для судьбоносного свидания, и была в этом абсолютно права.
Летние дни летели наперегонки. Я погружал себя в работу с головой, возвращаясь домой за полночь. На столе или на плите меня ожидал разогретый ужин, сменявшийся поутру горячим завтраком.
За все это время Тагир ни разу не попался мне на глаза. Избегает – пришел я к выводу уже на третий день и убедился в этом в последующие. Теперь он ложился спать, не дожидаясь моего прихода.
Несколько раз я заглядывал в его спальню, желая удостовериться, что все в порядке и хотя бы поздороваться. Котенок лежал, отвернувшись к стене, укрытый одеялом до кончиков мягких ушек – к собственному удивлению, я осознал, что помню, какие нежные эти «лопухи» на ощупь…
Чувство вины все же осело неприятной пленкой внутри, не давая забыть собственного поступка, несмотря на самовнушение, что я всего лишь проявил себя, как Старший, стремясь воспитать непослушного котика…
Хотя на этом список моих «выдающихся» деяний не заканчивался. Зачем я тогда потянулся к Тагиру?
Сложно объяснить то, что произошло между нами тем дождливым днем. Я поддался сиюминутному порыву, вспыхнувшему голым инстинктом кошачьей природы, и тянувшему меня к большеухому несчастью, упавшему на голову по собственной оплошности, – делано сердился я сам на себя, ясно осознавая, что всего лишь сотрясаю воздух, не чувствуя искренних сожалений за собственное решение.
С недавних пор я заметил, что нахожу странное удовольствие в высматривании голубых венок на чужом загривке, изучении взглядом острых ключиц и костлявых плечей, следя за тощим непоседливым хвостиком и тонкими лапками, прытко кружившими по дому. Непривлекательность сфинкса вдруг превратилось в невероятно занимательное зрелище, притягивающее взгляд помимо воли. Эти его прозрачные уши и темные, как омуты, глаза, крошечная пуговка розового носа, так беззастенчиво выделяющаяся на серой коже…