Со звоном осыпались на пол разломанные звенья золотой цепи, и Ингвуд едва успел отшатнуться. Теперь не так ярко сверкала блестящая одежда: окрасилась у плеча тёмной кровью. Нет, к чему глупые мысли – они убьют, убьют друг друга!
- Прекратите! – кричала бы Шантия, но голос обратился в жалкий хрип, и лишь открывался и кривился рот. Тем временем вполоборота посмотрел на невесту Кродор, чуть склонил голову, улыбнулся – и топор встретился с плотью. Развеялась страшная магия, не позволявшая до того закрыть глаза – и Шантия зажмурилась, жалея, что всё ещё слабы руки, что не получается закрыть вдобавок уши.
- И так будет с каждым, - рычал Кродор – не человек, дракон, - с каждым, вы слышите, кто посмеет сомневаться во мне, кто посмеет оскорбить мою семью!
Кричала женщина – наверное, Фрина – но крики быстро смолкли. Разговоры, шёпот, кое-где даже смех. Шаги. Пахнущий кровью дракон подошёл к будущей невесте. Нельзя, нельзя больше жмуриться, нужно понравиться. Она открыла глаза – как раз вовремя, чтобы увидеть, как шмякнулась под ноги, обрызгав кровью подол, отрубленная голова.
Шантия не закричала, нет, лишь зажала рот рукой, попятилась и побледнела – не упасть бы, нет, не из страха показаться слабой, а лишь из дикого ужаса коснуться случайно мертвеца, коснуться крови, запачкаться в ней ещё сильнее. Погасла улыбка лорда:
- Это – мой дар, но вы, как вижу, не желаете принять его.
Чудовище, истинное чудовище Антара – нет, нельзя так думать. Он убил человека за оскорбление, но убил не ради себя…
- Простите, - пролепетала Шантия, стараясь не дышать, ведь с каждым вдохом проникал внутрь и запах свежей крови, - на моей родине не принято дарить чужую смерть.
Кродор не сказал ни слова, лишь махнул рукой. Откуда-то показались слуги, которые выволокли из залы и голову, и тело Ингвуда, и его давящуюся рыданиями жену. Лица, лица – равнодушные, будто бы вспышка гнева со стороны правителя не напугала их, будто случилось нечто обыденное…
- Однако ваша дочь весьма впечатлительна, Ваше Величество, - чуть прищурившись, проговорил людской вождь. – Неужели не доводилось ей прежде присутствовать на турнирах?
- Турнирах?.. – непонимающе переспросил отец. Следом поразился и Кродор:
- Разве вам не случалось устраивать турниры? – не подходи, не подходи к тем, кто тебя чище, твои руки пахнут кровью. – Как же вы узнаёте, кто из ваших рыцарей – сильнейший и достойнейший?
- У меня нет рыцарей.
Распахнулись двустворчатые двери, забивая запах крови ароматом жаренного мяса и вина. Шантия вновь зажмурилась: на мгновение показалось, что это человека, убитого только что, они зажарили, как свинью. Никто не плакал больше в душной зале, никто не кричал и не оскорблял ни лорда, ни его невесту; празднество, веселье, как если бы смертоубийство только привиделось слегка захмелевшим гостям. Но Шантия не могла пировать, и не только лишь из-за смерти незнакомца. Теперь Кродор реже смотрел на будущую супругу, реже касался: лишь изредка мелькал пугающий блеск в драконьих глазах.
========== Путь надежды. Глава VIII ==========
- Зачем страшный человек убил другого?..
Скользит по ткани, оставляя мягкий, чуть расплывающийся у краёв след окрашенная пурпуром кисть. Шелестит, переливается в мерцании свечей белый шёлк.
- Он сделал это ради меня. Я – его будущая жена.
Ради брата нужно держаться, нужно говорить уверенно и продолжать выписывать затейливые завитки – то ли надпись, то ли изящный узор. Выписывать, пока не устанет кисть, имя северного варвара, сплетённое воедино с её собственным.
- Но ты же об этом не просила! Зачем?
Проще будет не говорить с Ишханом вовсе, решила Шантия, не слушать глупые вопросы, на которые и сама не можешь дать вразумительного ответа. Зачем убил? Затем, что он – дикарь, для которого смерть так же естественна, как для других – ночной сон, он – хищник, который не может приступить к трапезе, не вкусив свежей крови, он – дракон, который не терпит неповиновения! Какие ещё, во имя милости Незрячей, нужны объяснения?
«Ради меня. Ради меня», - шептала Шантия себе под нос, пытаясь убедить не столь брата, сколько саму себя. Нельзя, нельзя думать дурное о человеке, с которым намереваешься разделить остаток жизни; нет, он суров, но лишь с чужаками, тех же, кто верен, он обогреет и защитит. И отныне так, как сплетены имена, сплетутся и судьбы. Джиантаранрир указала своей дочери именно этот путь, и никакой другой. Кощунственно, мерзко думать, что кому-то из сородичей она прежде указала верную смерть среди морских просторов.
Последний штрих, последняя капля багрянца на белоснежном полотне – и Шантия отложила кисть. Когда-то, будучи совсем малышкой, она мечтала о том дне, когда своей рукою вычертит два имени; тогда красный цвет означал лишь жар закатного солнца, дорогу, по которой приходят из Вечности души новорождённых, означал свет и радость грядущей жизни. Теперь же ей отчего-то думалось: как же похоже на пролитую кровь, забрызгавшую подол платья, и изящные штрихи складывались в глазах совсем не в утешительные письмена.
Шантия едва коснулась тонкими пальцами первых нанесённых линий, и краска не оставила на них следа. И хорошо, и плохо одновременно. Чем быстрее застынет тщательно выверенная вязь, тем скорее придётся ей вновь явиться перед драконом. Надо поскорее исправиться, поскорее извиниться, а трусость внутри шепчет: «Пускай, пускай лорд поскорее отойдёт ко сну, пускай лишь завтра ты поднесёшь ему свой дар, завтра, завтра»…
А меж тем сквозь узкие окна слышатся крики приблудных чаек и плеск озера. Быть может, если закрыть глаза, удастся и представить, будто бы там – родное море. И вовсе краска не похожа на кровь: пахнет она совсем по-другому, да и не темнеет, засыхая, не въедается ядом в каменные плиты пола. Лорд Кродор убил, но убил человека, оскорбившего его семью; довольно для варвара и такой причины.
- Ты куда?! – заволновался брат, заметив, что Шантия, держа расписанное пурпуром белое полотно на вытянутых руках, направляется к дверям.
«В драконье логово», - сказала бы она. Но не стоит пугать Ишхана. Ему придётся, верно, в разы хуже, чем ей. Служить дракону – значит, и самому выучиться быть убийцей, и так же смеяться, проливая кровь друзей и врагов во славу неясной цели.
- Я должна подарить это своему супругу. Таков обычай. Ступай к маме и скажи ей, чтобы не беспокоилась, и… и забрала краску. Я закончила.
Не думать, не вспоминать, какими глазами смотрела на свою дочь Шэала, когда услышала робкое «Матушка, дай, пожалуйста… Ты ведь взяла, я знаю». Нет, не восхищение силой своей дочери, не смирение с волей Незрячей; усталость и укор виделись в этом тяжёлом взгляде. Почему не согласилась, почему не сбежала, почему не оставила своей семье должное утешение?! Будь воля матери, она бы закричала – «Не смей, остановись, возвращайся, я не отдам тебя», - и ещё сотни тысяч слов. Простые красные буквы-узоры на белом шёлке – точка, поставленная после принятого решения. Однажды сплетя своё имя с чужим, ты не имеешь более права и силы отступиться; ты должна будешь хранить верность тому, кого избрала супругом. Если будущий муж тебе не по душе, довольно и сделать вид, будто ты забыла о старых традициях, и тогда ваш брак пред ликом Богини не будет стоит и раздавленной ракушки.
Сплетённые имена – сплетённые судьбы. Навсегда.
- Куда вы направляетесь, госпожа?
Говорит встреченный страж с показным почтением, чуть склоняет голову – а в глазах холод и недоверие. Нужно не бояться людей; нужно принять – для них это естественно.
- Я бы хотела увидеть моего будущего супруга.
Такая простая фраза, но стражник, кажется, здорово растерялся:
- Это что ж это – до свадьбы? Вам отец-то дозволяет? Ох, ну дела…
Шантия с трудом удержала рвущиеся наружу слова, что отец и знать не знает о подготовленном ей даре, что она сама решила прийти к лорду и не нуждается в чьём-то дозволении. Нет, проще кивнуть и улыбнуться: слишком долго объяснять. И тогда кивает в ответ суровый страж, и ведёт, ведёт по бесконечным пятнам мерцающего света.
В длинном коридоре так много дверей; интересно, каковы же комнаты, что скрываются за ними? Не иначе как столь малы, что с трудом и развернёшься. Лестница, арка, ещё один коридор. Сколько же здесь залов, сколько комнат? Десятки? Сотни?..
- Милорд, госпожа… ээ… ваша невеста желает вас видеть.
За порогом – логово дракона; так и ждёшь, что захрустят под ногами обглоданные человеческие кости, а по углам рассыплется украденное золото. Но лишь сидит у письменного стола хозяин спальни, сидит – и выжидающе смотрит, так, что отчего-то пропадает голос.
- Простите меня за сегодняшнее, господин. Я не хотела отвергать… ваш дар.
Поднимается; какой же всё-таки высокий! Кажется, и в самом деле великан из древних сказаний, которого отчего-то не коснулось проклятие Незрячей богини.
- Эдгед, ступай.
Закрывается дверь за стражем; теперь и свет из коридора не проникает в спальню, лишь только мерцает на столе одинокая свеча.
- Это лишь урок мне. Я порою забываю, сколь нежны и мягки женские сердца; вы не сражались лицом к лицу с врагом, вы не привыкли видеть смерть. Не нужно извинений.
Кивни и уходи, кивни и уходи – нет, нельзя.
- В знак моего почтения… позвольте вручить вам мой дар.
Как же темно! Но видно, как поблескивают во мраке глаза, сколь внимательно лорд Кродор рассматривает шёлковое полотно. Наверняка снисходительно усмехнётся – для чужеземца оно вряд ли что-то значит.
- На моей земле не принято, чтобы невеста подносила дары своему будущему мужу. Что заставило тебя?
Говорить уверенно, чётко, так, чтобы не почуял дракон и капли страха:
- Это ваше имя на моём языке – и моё рядом с вашим. Такой дар любая женщина подносит тому, с кем хочет связать судьбу.
Не разглядишь даже, слушает ли он – или со скучающим видом отводит взор, не знаешь – продолжать или замолчать. Лишь слышишь краткий звук, и лишь по нему улавливаешь тень чужой улыбки, чужого смеха.
- Правильно, Шантия. Что толку противиться? Ты предназначена мне, я – тебе; а значит, так оно и будет.
- К-конечно, будет, - она зажмурилась. Как же хорошо, что в полумраке не видно лица! Наверное, щёки сейчас краснее букв на белом полотне. Тем страннее, когда потомок великанов приближается, оглаживает грубой ладонью плечо – и шепчет:
- Мы поженимся, и наши сыновья будут править и твоим, и моим королевством; твои сородичи склонятся перед истинными королями. Больше не будет войн, больше не прольётся кровь ни твоих, ни моих соплеменников. Ведь так?..
- Конечно… Конечно, так. Простите, милорд, мне пора! – Шантия вывернулась из-под широкой руки, поспешила к дверям. Не обернуться бы, не выдать на свету своего лица.
Так уж вышло, что она никогда не умела врать.
========== Путь надежды. Глава IX ==========
Шантия спала – и впервые во снах её не преследовали чудовища. Робкая мечта уносила её далеко-далеко, сквозь многие года. Она стояла на палубе корабля, уже не столь юная, как ныне, годами почти достигшая нынешних лет своей матери – и плечом к плечу с ней стоял Кродор, поседевший, но оттого не менее величественный и грозный. У борта еле слышно смотрела вдаль, улыбаясь, маленькая девочка; двое братьев то и дело норовили дёрнуть её за длинные, заплетённые по людскому обычаю косы.
Никто – ни безмолвная команда корабля, ни она сама, ни людской вождь, ни дети – не произносил ни слова. И всё же откуда-то Шантия знала, кто эти мальчики и девочка, знала куда направляется корабль – и сердце переполнялось теплотой, трепетом и радостным предвкушением. Вот-вот раздвинутся туманы, покажется кромка берега – и она вместе со своей семьёй вернётся домой, вновь увидит знакомые и любимые лица. Тем временем малышка улыбнулась ей, и сверкнули золотистыми искорками глаза; она уже открыла рот, чтобы спросить или сказать что-то, когда в идиллию ворвался нарастающий шум. Быть может, огромный змей, повелитель всех морских чудовищ, вздумал подняться из бездны?..
Нет, то наяву, не во сне, кто-то безумно колотился в дверь.
- Шантия! Шантия, вставай, быстро!
Сквозь зябкий туман проступил не столь желанный берег, а встревоженное лицо Элори: так не глядела сестра даже тогда, когда довелось ей на хлипкой рыбацкой лодке пережить чудовищный шторм. Ещё не отошёл разум от сладостных видений, посланных богиней, и потому Шантия смогла лишь потянуться и безучастно спросить:
- Что случилось? Уже пора вставать?
Глупый, глупый вопрос – и без того видно, что сквозь узкие окна не пробивается солнечного света, что всё ещё стоит на дворе глубокая ночь. Но сердце ещё не замирает в предчувствии беды, не холодеет, и лишь настойчивый шёпот Элори вновь и вновь повторяет:
- Вставай же, нужно уходить, давай, давай… Да что же с тобой такое!
Никогда прежде у сестры так не блестели глаза – и лишь сейчас Шантия запоздало поняла, что дело не только лишь в едком дыме, в нехватке света.
- Что случилось?..
- По дороге объясню, быстрее! Они там друг друга поубивают!
- Кто?..
- Во имя богини, шевелись! – Элори с силой дёрнула Шантию за запястье – и боль наконец-то заставила вырваться из плена грёз. Что, что могло измениться, пока она спала?..
А сестра тем временем волокла её, безучастную по коридорам – один, другой, лестница, зал… Волокла в чём есть, не дав даже накинуть плаща и верхнего платья. Двери, двери, множество дверей, одна за другой; лабиринт, где не сыскать выхода. Элори бежала и шептала бессмысленные, непонятные слова:
- Они сражаются – там, наверху! Дядя и этот их вождь…
Дядя. Отец?.. Шантия замерла и дёрнула Элори за руку – назад, быстрее!
- Во имя богини, что ты творишь? Бежим, скорее! Он обезумел, точно обезумел, нам нужно спрятаться, убежать, пока он нас не нашёл, ты понимаешь, пока…
- Я не брошу отца! И мой брат… где он?! Где?!
Крик оборвал звон пощёчины. Никогда до того Шантию не били по лицу, и оттого вдвойне странно было получить удар сейчас, не от чужаков-варваров, а от привычной и родной сестры. Она застыла – застыла с приоткрытым в несорвавшемся вопле ртом, и смогла только жалобно прохрипеть что-то неразборчивое.
- Ты его не спасёшь, дура, понимаешь?! Мы погибнем, если останемся, погибнем, если нас заметят.
Слова понятны, даже слишком; местами – чрезмерно просты. Но почему, почему они звучат так чуждо? Не её, нет, не её жизнь – такие слова уместны для легенды, для страшной сказки с несчастливым концом, не для настоящей беды. Сон, точно такой же сон, глупый и несуразный, и так похожий на прежние кошмары…
- Очнись! – сестра не шепчет даже – шипит. – Слушай внимательно. Мы спустимся во двор. Пройдём мимо стражи. И уйдём отсюда. Как можно дальше. Поняла?!
А как это – говорить?
- Ты меня поняла?!
Теперь слышнее, ярче отдалённое эхо битвы, отдалённые крики, так уместно звучащие в бесконечном лабиринте каменных колонн и дверей. Не прислушаешься – решишь, будто то лишь отзвуки тревожных криков ночной птицы. Шантия не чувствовала собственного тела, не чувствовала самой себя: не по-настоящему, как во сне. Даже голос исчез – так же, как в тех страшных снах, где ты видишь нечто чудовищное, а из горла вырывается лишь жалкий писк.
- Ты поняла?! Да приди же в себя! Ты нас выдашь!
И сердце, до того бившееся медленнее, вдруг ускоряется, и мелькают кругом двери, пятна света, новые лестницы, тяжёлые пыльные гобелены. Кажется, ничего не меняется кругом – бежишь на месте, снова и снова возвращаешься в одни те же залы и коридоры. Без конца. Бежать. Молчать. Бежать.
- Да где же… - голос Элори срывается, и вслед за ним обрывается сердце. Она, причина испуга, стоит напротив, стискивая полными белыми руками край передника: человеческая женщина, служанка. Отвисает дёргающаяся нижняя губа – и визг, пронзительный, громче крика чайки. Шантия зажала уши – не оглохнуть бы! Но Элори не даёт и защититься от мерзкого вопля, бьёт служанку по жирным щекам – не смей, замолчи, молчи, молчи! Бежать, снова бежать, будто её и сестру связали прочной верёвкой, не разделиться, не потеряться! Отцепишься – темнота ухватит, утащит, задушит…