Я отвернулась, чтобы собраться с мыслями. Разговора у нас не получалось. Видно, эти полгода проложили между нами непреодолимую пропасть, испортив все, чего удалось добиться с таким трудом. Может, стоит просто более искренне и открыто выражать свои чувства? Как раньше.
Я снова обняла его, прижимаясь крепко, всем телом.
— Я так скучала, ты не представляешь. Молилась каждый день. Вспоминала. Думала, что мы будем делать, когда ты вернешься.
И все равно его отчуждение резало по живому. Раньше я хотя бы мысли его могла читать. Прямо, нужно спросить прямо! Я отстранилась.
— Что с тобой?
Он вяло замотал головой.
— Я тебе разонравилась? Скажи — я уйду и не стану тебе докучать. Не нужно мне этого!
Я вспыхнула эмоциями, хотя вовсе этого не хотела и отвернулась, отчаянно сражаясь со слезами.
— Нет-нет, — его теплые руки легли мне на плечи. — Прости, я просто…
Он замолчал. Горячее дыхание опаляло затылок, по телу проносились волны мелкой дрожи в предвкушении сладкой неги, желая ее всем существом. Не думала, что со мной такое может случиться.
— Вот, я привез подарок.
Я повернулась, и он вручил мне маленькую деревянную шкатулку. Откинув крышку, внутри я обнаружила роскошное ожерелье. Крупный жемчуг, чистый, с перламутровым блеском. Похожее украшение отец дарил мне на помолвку в Ильзаре.
— Ты с ума сошел? Оно же стоит безумных денег. Мне не с чем его надеть даже.
— Тогда я его выброшу! — он вырвал у меня шкатулку и впрямь собирался швырнуть ее на пол.
— Погоди! Ну перестань, — я отобрала ее обратно, убрала подальше на стол, а сама подошла и принялась целовать его лицо, чувствуя, как медленно он смягчается. — Оно очень красивое, просто очень дорогое. Не нужно ничего выбрасывать.
Он терпел. Или наслаждался моими ласками — я никак не могла понять.
— Ты… — я не знала, что говорить дальше. Пропасть отчуждения нужно было преодолеть последним отчаянным прыжком веры, но почему-то было страшно, хотя до этого я бросалась и в более глубокие бездны, не задумываясь. — Ты не хочешь помыться? Тут бани недалеко. Я познакомилась — могу договориться, чтобы тебе подогрели чистую воду.
— Нет, — выдохнул Микаш, глядя все также отчужденно, как и раньше. — Перед парадом мы все мылись, чтобы вступить в город чистыми.
— Тогда, может, поешь? Хорошая корчма совсем рядом, там всегда горячее есть, — я начала суетиться и тараторить, нервно махать руками.
Он перехватил мои ладони своими, продолжая смотреть.
— Я не голоден.
— Ну тогда… — я указала глазами на кровать, потому что больше шансов к отступлению у меня не было.
Он смотрел протяжно. Верхняя губа, подрагивая, приподнялась, чуть-чуть обнажив зубы. Что-то выдохнул себе под нос, я не расслышала. Но в следующий миг почувствовала его руки повсюду на своем теле. Щупают, ласкают через тонкую ткань летнего платья. И я сама льну к нему навстречу, обвиваю руками, целую выдубленное на ветру лицо. Его пальцы суматошно расстегивают булавки, задирают юбки. Еще чуть-чуть и послышится треск ткани. Прикосновения к голой коже другие, от щиколоток и вверх до бедер. Тело натягивается струной, в тугую судорогу сжимаются мышцы живота. Сейчас… будет… ожидание сводит с ума. За руками следуют губы, нежные трепетные поцелуи, как умеет только он. Платья задираются выше, обнажается грудь, кожу щекочет прохладный воздух, но тут же укрывают своей теплотой ладони, шершавые подушечки пальцев обводят ореолы сосков, кружат, катают между пальцев, опаляют жаром горячие губы. И вот уже платья свободно падают на пол.
Он отходит на шаг и оглядывает с головы до ног, внимательно останавливаясь на каждом кусочке тела.
— Повернись, — говорит он повелительным тоном. И я слушаюсь, ощущая, как нарастает тревога. Вдруг ему разонравилось? Вдруг что-то действительно изменилось?
Я затылком чувствовала, как он смотрит. Он подошел и убрал волосы с моих плеч.
— Что ты делаешь? — решилась спросить я, ощущая прикосновения у лопаток, подмышками, и вот его ладони снова на моей груди, мягко сжимают, мнут, и чувствуется на шее его теплое дыхание.
— Пытаюсь запомнить. На это раз все, каждую мелкую черточку. Жаль, что я не знаю слов, чтобы описать их.
Он трогает зубами кончик моего уха. По телу словно искра проходит. Не могу сдержать стонов, таю в его рыках, и ноги уже не держат.
Он толкает меня к кровати. Наскоро расстегивает рубашка и стягивает штаны. Я протягиваю к нему руки, молю:
— Скажи, что ты еще любишь, скажи, что еще хочешь, скажи, что ты еще со мной, мой единственный близкий человек.
Он улыбается, печально, как и всегда, тихо, грустно, смиренно. Опускается рядом. Наши обнаженные тела соприкасаются.
— Люблю, хочу, с тобой, всегда, — выдыхает он короткими отрывистыми словами.
Я обвила руками его плечи и принялась целовать лицо. Он закрывал глаза. Я видела, как трепещут его губы. И как же хорошо было, хорошо! Чувствовать, прикасаться, целовать. Наслаждаться каждым его вздохом, пить их из его губ. Он мелко вздрагивал, каждый раз, когда я целовала шею за ухом. Запрокидывал голову, приоткрывал припухший рот. Жался ко мне ближе, так туго, что я чувствовала тяжесть его желания. Его ладони поглаживали мои ягодицы, медленно, но неумолимо опускались все ниже, дразнили короткими прикосновениями, каждый раз проникающими все глубже. Они дразнили, сводили с ума. Громкий стон сорвался с губ. Хотелось то ли кричать, то ли плакать от бессилия.
Он убрал руки, подтянулся вверх, чтобы заглянуть мне в глаза. Чувствовала, как он тянул ко мне ниточки телепатической связи. Я распахивала перед ним свои мысли и эмоции, раздвигала широко свои колени и тут почувствовала его движение. Мощное, сильное, сокрушительное. Да, у него все выходило лучше, чем у меня. И мне оставалось лишь отдать себя во власть бушующего шторма ощущений.
Он замер глубоко во мне, явно наслаждаясь моментом полной внутренней тишины, безмолвия, отрешенности. Я ощущала его каждой порой, каждой пядью кожи. Наполненная изнутри. Инстинктивно сжимала его крепче, чтобы ощутить все до дна. Он рыкнул, глухо застонал. Я извивалась в беспамятстве, впивалась в его спину ногтями, а он будто бы ничего не чувствовал, сосредоточившись лишь на одном. Круговерть захватила тело, и я только чувствовала, как подбирается тугой вал, как опрокидывается пульсацией, обнимая его, зовя за собой. Он замер, вжимаясь в меня так, что стало трудно дышать. Все свершилось. Я устало распласталась под ним, закрыв глаза, и наслаждалась полным удовлетворением.
Мы лежали рядом. Он приткнулся ко мне боком и, наверное, уснул, а я задумчиво разглядывала жесткие соломенные волосы на его макушке. Все еще со мной. И так страшно. Я ведь не умею ни флиртовать, ни соблазнять, ни тем более удерживать. Мгновение, и он уйдет, как уходили все из моей жизни. И я снова останусь одна. Глаз начали наполняться слезами.
Я осторожно повернулась и хотела прижаться поближе к нему, но нечаянно разбудила. Он перевернулся на спину и уложил меня к себе на грудь.
— Прости, — прошептала я.
Он приоткрыл глаза и разглядывал меня свозь маленькие щелочки. Я боялась с ним заговорить, боялась потревожить или надоесть. К своему стыду, я даже не знала, что ему нравится. И что делать.
— Не плачь, принцесса. Я сделал тебе больно? — прошептал он. Наверное, на него капнуло случайно.
— Нет. Почему ты был так холоден?
— Не ожидал… и парни. Мне не следовало про тебя им рассказывать. Они потащили меня в бордель…
Я взвилась и занесла уже руку для пощечины, но вовремя себя остановила. Он смотрела на меня, широко распахнув сверкающие в отсветах пламени глаза. Я вспомнила, каким он бывает, когда я его бью, вспомнила. Я обмякла и опустила руку. Он глубоко дышал, все еще внимательно следя за моей реакцией.
— Надеюсь, ты не заразил меня никакой дрянью, — я попыталась встать, хотелось помыться, чем быстрее, тем лучше, и не показывать, как слезы текут в два ручья.
— Стой! — он обхватил меня за талию и притянул обратно. Да куда мне против такой силищи. — Я все-таки сделал больно, да? Не беспокойся, ты ничем не заразишься, потому что я ни с кем не спал.
— Вот и хорошо, — я немного успокоилась, снова попыталась вырваться, но он держал стальной хваткой. — Тебе не нужно. Если… если ты будешь возвращаться чистым, обещаю, я восполню тебе все, чего ты был лишен. Вот, я нашла книжку, тут про близость всякое… Как сделать лучше, разнообразие, вот, — я сделала последнюю отчаянную попытку, и он все же меня отпустил. Я не стала уходить, просто взяла с тумбы книгу и показала Микашу рисунки.
— Занятно, но человеческие тела так не гнутся, — усмехнулся он.
— Меня как раз учат гнуться, а я могу показать тебе. Это даже для битв будет полезно, сможешь двигаться более расковано, — он продолжал смеяться, и я понурилась.
Небось, считает меня тупицей. Он забрал у меня книгу и положил обратно на тумбу, а меня снова притянул к себе.
— Не плачь. Твои слезы разрывают мне сердце. Я не знаю, как их остановить, — я затихла, уткнувшись лицом в его ключицу. — Я не пойду больше ни у кого на поводу и себе что-то доказывать тоже не стану. Это так глупо. То, что у нас есть, самое прекрасное, и я не хочу разменивать его на мелочи, марать грязью или поливать твоими слезами. Я всегда буду любить только тебя, и тебе совершенно необязательно мне угождать. Я буду с тобой до тех пор, пока ты сама меня не прогонишь.
— Не прогоню, — я подтянулась на руках и поцеловала его в губы.
— Хорошо, только лежи спокойно, иначе мы пойдем на второй круг.
— О, так ты хочешь добавки? — я шаловливо выгнула бровь и нарочито поерзала на нем,.
Он сделал несчастные глаза и глухо застонал. Я скинула одеяло на пол и принялась разглядывать. Шрамы от когтей демонов на плечах, следы старых ран на животе, рельефные кубики мышц на подтянутом животе, мощные руки, перевитые жгутами мускулов, длинные стройные ноги.
Его глаза заволокло мутной паволокой. И снова сладкие поцелуи, и нежные прикосновения. Теряюсь в ощущениях наполненности и завершенности. Это было так… ааах! Тягуче-медленно, болезненно и вместе с тем приятно. Каждое движение отдавалось густым томлением внизу живота, жидким огнем. Голова плыла и кружилась. Я кричала, пока не осипла и не опала на его грудь, как отцветший бутон розы.
Я не спала, не дремала, но голова была пустая, а тело не чувствовалось. Словно я еще лечу в потоке черного омута, сумеречное, пограничное состояние. И он рядом.
Я положила голову ему на грудь, принялась наматывать на пальцы золотистые колечки его волос и аккуратно сдувать их. Он заворчал, видно, недовольный, что я не даю ему поспать после утомительных занятий.
— У тебя так здорово получается. Где ты научился?
Он приоткрыл один глаз, не выдержав больше притворяться.
— Обычно, у тебя других просто не было. Да и где этому можно научиться? Я просто очень долго мечтал, как это будет. Каково было бы, окажись я на месте Йордена во время твой помолвки. Смог бы я завоевать уважение твоего отца и твои симпатии? Смог бы удержать тебя от побега?
— Это здорово, когда о тебе кто-то мечтает. Особенно когда ты некрасивый, не умный и никакой вообще.
— Красивая, умная, волшебная. А все остальные слепцы, глупцы и вообще не стоит о них думать. А теперь давай спать, может, завтра я лучше соображать буду, как тебя убедить.
Я поцеловала его в уголок челюсти и покорно затихла. Сон накатил как-то сам собой.
Утром я проснулась от его поцелуев на своей груди. Не очень-то хотелось шевелиться из-за разморенной неги. Кажется, он решил так отомстить за то, что я не давала ему спать ночью.
— А ты, оказывается, ненасытный, — усмехнулась я сквозь зевоту и откинула одеяло с его головы.
Он подтянулся на руках и обиженно надул губы.
— Спозаранку пристает, а шуток не понимает.
Я обхватила его за плечи и принялась целовать.
Через полчаса я уже одевалась. Благо, у меня тут в сундуке была припрятана менее приметная одежда, чем белое платье с парада.
— Куда? — спросил Микаш, свесив с кровати голову и отбросив наполовину одеяло. — Полежи еще!
— Не-а, так я никогда из постели не выберусь, — ответила я, разглядывая себя в зеркало и расправляя складки на одежде.
— А я бы оставался в ней на веки вечные, — он растянулся на простыне, как разомлевший кот на нагретой летним солнцем мостовой. Разве что не мурлыкал только.
— Мне надо в лабораторию, а то мастер Жерард волноваться будет. Может, отпрошусь у него, чтобы пару дней с тобой провести, как думаешь?
Он тяжело вздохнул, словно я возвращала его с небес на землю, а ему так не хотелось.
— Встретимся вечером в корчме, — я наклонилась и поцеловала его в губы. — Не скучай!
Его пальцы скользнули по моему лицу. Хотелось остаться, нестерпимо, навсегда, но заботы звали в дневной мир.
Мне повезло. Мастера Жерарда атаковали все сразу. В университете начались каникулы и работники лаборатории тоже требовали для себя заслуженный отдых. Торми ныла, что от бесконечной учебы у нее вот-вот крыша поедет от этой учебы, а Джурия узнала, что город, где жила ее семья, заняли единоверцы, а им пришлось бежать на север. Джурии теперь во что бы то ни стало требовалось узнать их судьбу и проведать.
— Надо как-то общее благо выше личных нужд ставить, — укорил нас Жерард напоследок. — Ай ладно, идите, я же не рабовладелец какой.
Микаш задерживался. Я вошла в корчу одна. Очень приличное место. Здесь столовался почти весь университетский городок и незнатные рыцари в придачу. Было дымно, людно, гам давил на уши, но здесь хотя бы подавали свежую еду и шансов заработать отравление было куда меньше. Было еще рано, к тому же многие разъехались на каникулы, поэтому свободный столик я нашла без труда и сразу заказала ужин на двоих. Готовили здесь долго, все рассчитано было на то, чтобы посетители подольше потягивали эль или вино за доброй беседой, пока не принесут дымящиеся блюда прямо с жаровни или печи. Но я слишком хорошо знала, как мой спутник не любит ожидание и готов есть все сырым, лишь бы получилось побыстрее. А пока в одиночестве я разглядывала посетителей и прислушивалась к разговорам, обвыклась к этой жизни и чувствовала себя непринужденно, в толпе, в задорных и крепких на словцо разговорах студиозусов, в плавных и раздумчивых речах многомудрых мэтров, в отрывистых и бойких фразах рыцарей. Растворялась в них, проживала их жизни, более интересные, чем моя собственная. В этом была особая прелесть.
Я настолько увлеклась, что не заметила, как вошел Микаш и, отыскав меня глазами, приблизился и плюхнулся на стул напротив.
— Извини, что задержался. Торчал до закрытия в оружейной лавке, договаривался с кузнецом, — затараторил он с горящими от воодушевления глазами. Я критически оглядела его одежду, походную, видно, заношенную и кое-где прохудившуюся. Вид, конечно, не чета вчерашнему в парадной форме. Надо бы с этим что-нибудь сделать. Никаких больше медведей и грязных простолюдинов.
Принесли заказанный мною тушеный бараний окорок с ягодным соусом и тарелку пряного лукового супа для меня.
— Заказал кое-какое обмундирование. Купить готовое можно только по мелочи, а остальное, всякое редкое придется ждать очень долго. Может, к следующему походу сделают, а может и вовсе год ждать придется. Ну, ковка тут хорошая, железо качественное, такое редко встретишь, — об оружие он мог говорить часами без перерыва, когда обо всем остальном предпочитал отмалчиваться. Но сейчас не хотелось его останавливать.
Микаш отщипывал от окорока жирные куски руками и закладывая их в рот. Подбородок уже лоснился, а соседи как-то недобро на нас косились и уже начинали неодобрительно перешептываться.
Я плюнула на все, встала и, зайдя к нему за спину, вложила в его руки нож и вилку. Зашептала на ухо:
— Попробуй, я помогу.
Микаш только тогда начал окидывать взглядом соседей, словно впервые их замечая. Я чувствовала, как он напрягался, как сутулились плечи.
— Это очень неудобно и медленно, — угрюмо пробормотал он и попытался отложить приборы, но я не позволила.
— Ну, пожалуйста, ради меня, — я приложилась губами к его щеке, чтобы отвлечь, взяла его смягчившиеся ладони в свои и принялась резать ими мясо, а потом поднесла к его рту наколотый на вилку кусок. — Не смотри ни на кого, их мнение ничего не значит. Важны только ты и я.