— Что ты задумала? — спросил он, протягивая ко мне мокрые руки.
Я их поймала и приложила к своим щекам.
— Не доверяешь? Ты же умеешь читать по аурам в темноте.
— Да, но без твоих мыслей для меня белый день кромешней ночи.
Я усмехнулась, так отчаянно он это сказал.
— Разве не интересней, когда девушка загадочна и полна неожиданностей?
— Это как кататься с крутых ледяных горок. Никогда не знаешь, в какой момент наскочишь на бугор, перевернешься и разобьешь себе голову.
— Не бойся, твою голову я уберегу, она мне целая нужна, — я со смехом поцеловала его, глубоко и страстно, щекоча языком его верхнее небо. Когда оторвалась, он дышал тяжело, но уже не сопротивлялся. — Тебе понравится — обещаю.
Он откинулся на стенку чана. Я устроилась у него за спиной и принялась разминать его забившиеся и окаменевшие за время постоянных тренировок мышцы. На спине, под лопатками, на плечах и больше всего на шее. Шандор рассказывал, что больше всего напряжение скапливается именно там, и теперь я действительно чувствовала жесткие уплотнения под пальцами. Вначале легко и поверхностно — разогреть, пар очень помогает, открывает поры. Пальцы уже сводило от натуги, дышать стало тяжело, я ртом глотала мокрый воздух, но не сдавалась. Чувствовала, как твердые комочки под руками мягчатся и сглаживаются, а напряжение постепенно, едва заметно уходит. Микаш сносил все молча, стоически, хотя порой я ощущала от него волну неприятных эмоций, когда задевала особенно больные места. Но они будто натягивались струной и сглаживались, совсем как объяснял Шандор, по этому я понимала, что на правильном пути.
— Тебе нравится? — спросила я, когда добралась уже до его затылка и почти закончила. Последние штрихи были легкими, сосредоточенье стало менее напряженным. — Должно стать легче, тело более подвижное, а голова светлая и ощущения такие… как будто летишь.
Так чувствовала себя я после работы Шандора, но знала, что сравниться с ним у меня вряд ли выйдет. Лишь бы не навредить.
— Ммм, хорошо, — разморено забормотал он, еле шевеля языком. — Но не нужно так мне прислуживать.
Вот это было действительно обидно. Я откупорила фиал с терпким эфирным маслом розмарина и сладким лаванды, смешала их у себя на ладони и принялась втирать в распаренную спину Микаша.
— Меня всю жизнь учили прислуживать мужу, и не важно, что он никогда меня не полюбит или и вовсе окажется мерзавцем. От этой несправедливости я и сбежала. Хотела принять мужскую долю, но не смогла. Не мужчина я. Думала, что и не женщина, но ты во мне это разбудил. Желание. Так почему теперь не принимаешь мою заботу и ласку, ведь мне для разнообразия так хочется ее тебе отдать!
Микаш всхлипнул и снова расслабился. Я стала смазывать рубцы на плечах мазью, чтобы они смягчились.
— Я не достоин, — едва слышно выдохнул Микаш.
Я так устала это слушать! Поднялась и обошла чан так, чтобы взглянуть Микашу в лицо. Уперла руки в бока и просто смотрела. Ну почему судьба наградила меня таким дураком? Ну почему нет никого лучше? И почему так тянет в груди от одного взгляда на него? Я перегнулась через бортик и впилась в его губы, пока он ничего не ожидал с завязанными глазами. И я не ожидала. Что он потащит меня к себе, сорвет промокшую камизу. Будет целовать и поглаживать, разбрызгивая воду из чана по полу. Пока я и вовсе не перестану соображать, что происходит.
Перед приемом я навестила Торми. Теперь она безраздельно властвовала над всей нашей комнатой, так как Джурия уехала искать родственников, а я все время проводила с Микашем. Не могла им надышаться, как выразилась сама Торми. Я улыбнулась в ответ и попросила ее помочь мне с прической. Денег на парикмахера после всех покупок не осталось. А Торми умела выглядеть если не роскошно, то хотя бы пристойно при совсем скудных средствах. И с удовольствием соглашалась помочь, если просили. Было видно, что ей это очень нравится. Она приподняла мои заметно отросшие волосы и заколола их шпильками в высокую прическу, а сверху украсила ее живыми незабудками. Вышло миленько и к платью подходило.
Я заметила, как Торми потянулась за мукой, которую использовала вместо дорогой пудры и вдруг остановилась на полпути.
— А впрочем не стоит. И так кажется, что они припудрены, а если какой шутник решит облить водой — так и не опозоришься.
Мы вместе звонко рассмеялись.
А потом мне пришлось еще долго возиться с Микашем. Вначале расправлять его впервые надетый костюм, чтобы сел как надо, а потом долго заплетать волосы в церемониальную прическу. Хорошо хоть дома с отцом у меня было предостаточно практики в этом нелегком деле. Нужно было стянуть все это непослушное колючее безобразие у него на голове в тугой жгут и свернуть его в аккуратный пук на затылке. Традиционная прическа сумеречников, охотничья гельерка. Раньше считалось, что благодаря ей обостряется сила родового дара, но потом целители выяснили, что прическа на дар никак не влияет в отличие от мышечного напряжения, особенно в районе шеи и головы. Теперь гельерка использовалась как символ принадлежности к ордену. Всем, кроме посвященных рыцарей, запрещалась ее носить. Вот и Микашу приходилось делать ее впервые. Он как всегда стойко сносил мои издевательства: расческа с трудом продиралась сквозь его волосы, непослушные пряди приходилось сильно натягивать и скреплять шпильками, чтобы не разлетелись, пока я не закончила.
— Ну как? Живой? — спросила я, критически оглядывая свою работу на затылке Микаша.
— Все прекрасно, — смиренно пробормотал он и сжал мою ладонь.
Я обошла его, чтобы разглядеть с лица. Вдруг за окном раздался какой-то шум, и Микаш повернул голову, чтобы посмотреть. На мгновение перехватило дыхание. Против поли залюбовалась его профилем, с крупными резкими чертами, будто вырезанный в камне, в ярких лучах летнего солнца, из тех, что чеканили на золотых монетах. Шум стих, и Микаш снова внимательно посмотрел на меня. В его взгляде сквозила мощь притаившегося хищника и горделивая величавость, которые он так старательно ото всех прятал. Да, из всей молодежи, которую я знала, он больше всего походил на высокородного статью, мастерством и характером. Чем лучше становилась одежда и чище лицо, тем отчетливей это проступало, освобождаясь от грязной шелухи. Быть может когда-нибудь… только я уже вряд ли буду ему нужна.
— Ты опять плачешь…
— Извини, — я смахнула слезинку ладонью прежде, чем это успел сделать он, и отвернулась. — Остался последний штрих.
Я взяла с тумбы шкатулку с жемчугом и вручила Микашу.
— Надень, это почетная обязанность подарившего мужчины, — объяснила я, видя, что он вытаращил глаза, не понимая.
Микаш обошел меня со спины и трепетно обернул ожерелье вокруг моей шеи. Кожу щекотало, пока он возился с застежкой и так некстати разбередил во мне жаркое томление. Горячее дыхание обжигало затылок, и я уже чувствовала, как влажные губы касаются моей шеи:
— Ты такая красивая! Слишком… для меня… — бормотал он между поцелуями.
— Не сейчас, мы опоздаем, — вернула я нас с небес на землю, повернулась и поцеловала его в угол челюсти. — Потерпи, потом получишь сладкого столько, сколько хочешь.
Я взглянула в зеркало, в последний раз проверяя, все ли в порядке. Портной похоже превзошел себя с моим платьем. Сделать его таким легким, воздушным, с высокой талией под грудь и длинной, спускающейся каскадами воланов юбкой. Складки выглядят удивительно мягкими, обтекающими фигуру, учитывая, из какой грубой ткани пришлось шить. Тонкая вышивка из вязи голубых цветков обрамляла квадратный вырез, придавая образу чарующую хрупкость. Я взяла Микаша за руку и притянула к себе, чтобы посмотреть на нас вместе. Конечно, это не пышные, сверкающие роскошью костюмы высокородных, но для едва получившего звание безземельного рыцаря главное скромность и аккуратность. А это у нас есть.
— На тебя все смотрят, — шепнула я Микашу, когда мы проходили мимо толпы нарядных гостей и просто зевак, собравшихся на площади у дворца Стражей.
— Зачем? Я нелепо выгляжу? — вяло удивился он.
— Нет, наоборот, — усмехнулась я. — Молодой Страж, герой военной компании, любимец маршала и просто красавец. Все женщины уже заочно в тебя влюблены, а мужчины завидуют. Смотри, какие томные взгляды бросают на тебя те дамы.
Микаш оглянулся, кисло скривился и ответил в своем духе:
— Пускай отвернутся.
Я не выдержала и прыснула в кулак.
Солнце уже пряталось за горизонт. Пряно пахла летняя ночь, пела стрекотом цикад. Зазывно горели большие окна, внизу огороженные балюстрадами, мелькали силуэты людей, у окруженного колоннадой входа дежурил в парадной форме почетный караул, проверял у гостей приглашения и пропускал внутрь. Нас удостоили лишь мимолетным взглядом, забрали приглашение и распахнули большие двери. Впереди по узким ковровым дорожкам вышагивали празднично одетые пары, но были и одиночки, и большие шумные компании. Официоз предпочли отставить в сторону, уступив светской фривольности. Собирались за большими, расставленными вдоль стен столами в обеденном зале. От деликатесов, сплошь заполонивших белые скатерти, поднимались аппетитные и не очень запахи. Некоторые блюда я не узнавала, некоторые: улитки, мидии, морские гребешки — вызывали дурноту одним своим видом. Я-то к этому привыкла, а каково должно быть Микашу?
Нас усадили у бокового стола между другими гостями. На деревянных табличках было вырезано: командир Микаш Остенский и гостья. Надо же, какая честь. Я пихнула Микаша локтем под столом и указала глазами. Хотела развеселить, но он лишь коротко повел плечами. Нервничал?
Началась трапеза, сновали слуги, унося пустые подносы и подливая вина в опустевшие кубки. Ели много и жадно, только я как всегда была переборчива, хотя пробовать приходилось больше, чем хотелось, чтобы незаметным толчком под столом предупредить Микаша брать или не стоит, чтобы потом не плеваться и не маяться животом. Все шло нормально. Мы цедили крепкое сухое вино мелкими глотками. Микаш явно побаивался захмелеть и потерять контроль, а мне и вовсе не хотелось. Гости шумели, тосты гремели над столами: поздравляли друг друга со знатной победой, обсуждали, как зададут жару единоверцам и изгонят их из Сальвани в безжизненный Муспельсхейм, откуда на заре времен бежали наши предки. Мы молчали. Я изучала обстановку, Микаш был сосредоточен на том, чтобы не напортачить с манерами. Только когда с пренебрежением отзывались об отсутствующем маршале, которому по словам многих давно уже пора было отказаться от отжившей свое традиции гоняться за демонами по долам и весям и обратить все ратные силы на подавление бунта. Пускай голодранцы увидят истинную мощь ордена и устрашатся, пускай земля напитается их нечестивой кровью, а воронье пожрет гнилую плоть. От этих разговоров мне становилось не по себе, перед мысленным взором вставали жуткие картины: огонь и тьма мешались друг с другом в неистовой схватке, уничтожая все вокруг. И рыцарей, и единоверцев, и зверье, даже демонов поганых со всемогущими духами — и то пожирали, пока не оставалась голая темная пустота вокруг.
— Ну что же, все говорим и говорим, а давно пора слово передать нашему новоиспеченному герою, а мастер Остенский? Почтите нас хорошим тостом? — смеясь, спросил вдруг один из высокопоставленных Стражей.
Я ожидала, что Микаш остолбенеет, а потом начнет отнекиваться, но вместо этого он уверенно поднялся из-за стола, держа перед собой кубок и в точности повторяя поведение других тостующих. Вытянул шею и распрямил плечи, давая всем возможность оценить свой внушительный рост и стать. Глаза горели упрямой решимостью. Я внутренне сжалась. Когда он вел себя так, ожидать можно было только скандала.
— Я поднимаю свой кубок за того, кого здесь нет, но кто достоин почестей намного больше чем я, — заговорил Микаш ровным, но до того звучным, воодушевленным голосом, что он разлетался над столами, заставлял гостей смолкнуть и прислушаться, даже тех, кто слушать вовсе не хотели. — Его отваге и мастерству я обязан жизнью. Уверен, что и многие из присутствующих здесь тоже. Благодаря его стратегическому гению мы празднуем победу сегодня. Благодаря ему мы продолжаем быть орденом благородных Стражей, сражающихся против демонов за свободу и процветание всех людей Мидгарда. Почет победителю, почет Утреннему Всаднику, почет маршалу Комри! Да будут его дни долгими, а силы не оставляют род.
Неловкое молчание звенело и давило на уши. Гости замерли, таращась на Микаша во все глаза. И рассмеяться не могли, потому что боялись выказать неуважение к маршалу в открытую, и поддерживать не слишком жаждали. Микаш так и застыл с вытянутым кубком. Ждал с непримиримой решимостью в глазах.
— Почет маршалу Комри! — громко, чтобы все слышали, выкрикнула я и чокнулась с кубком Микаша.
Зал заворочался, словно древний заржавевший механизм вдруг начал приходить в движение.
— Почет маршалу Комри! Почет маршалу Комри! — слышалось неохотное со всех сторон, перемежающееся звоном кубков.
Микаш залпом выпил вино до дна и тяжело опустился на стул рядом со мной.
— Что я не такого сказал? — едва слышно шепнул он мне на ухо.
— Дело не в том, что ты сказала, а в том, как ты это сказал. С таким жаром только юные девицы по своим возлюбленным вздыхают. Я даже приревновала слегка, — усмехнулась я, и он тут же покраснел, как рак. — Да хватит тебе, я же шучу! Маршала Комри здесь не жалуют. Слишком своенравен и независим. Никто для него не указ.
Как-то я спросила о нем у Жерарда. Он с каким-то почти восхищением назвал маршала упрямым дураком, последним благородным человеком в Мидгарде.
— Это от того, что он умнее их всех вместе взятых и точно знает, что нужно делать безо всяких указок. Я видел его на военных советах и на поле брани. Без него не было бы этой победы, не было бы армии. Он и есть единственный подлинный Страж, что стоит между людьми и сумеречным миром демонов.
— Утренний всадник, наследник Безликого? — я снова усмехнулась его наивности. — Не создавай себе кумиров — разочаровываться потом будет очень больно. Идеальных людей нет.
— Да нет, я просто… не важно, — он замолчал на полуслове и уткнулся в собственную тарелку. С остервенением мочалил ножом жесткий кусок говядины с кровью и заглатывал мелкими кусочками.
Зря я его задела, наверное.
После обеда гостей пригласили в бальный зал. Все чинно шествовали в украшенный хрустальными люстрами и канделябрами зал, паркет сверкал в радужных бликах, они же разукрашивали узорами золотисто-персиковую драпировку стен. Богатый скрипичный оркестр собирался в углу: скрипки, арфы, трубы, флейты, даже громоздкий клавесин — последнее нашумевшее в прошлом году изобретение круга книжником, созданное совместно с гильдией мастеров музыкальных инструментов.
Гости вальяжно собирались в группки вдоль стен, переговаривались громким шепотом. Некоторые ушли в маленькие соседние комнаты, предпочитая танцам игры в карты и кости. Кто-то выходил на балконы освежиться, дамы в пышных платьях из бархата и атласа обмахивались большими пестрыми веерами. Летом вечера в Эскендерии стояли душные. Мраморные стены щедро впитывали жар знойного южного солнца и продолжали источать его еще долго после того, как само солнце скатывалось за горизонт. Да, такие пышные платья — тортики с кремовыми розочками — хороши были в промозглом Ильзаре, а не здесь. Я радовалась, что оказалась достаточно дальновидна, чтобы выбрать другое, а радушный портной согласился его сшить. Теперь хоть потом пахнуть не буду.
Мы с Микашем подошли к шумной компании молодых командиров, которые призывно смотрели на него. Видно, сослуживцы.
— Ну что же ты, совсем зазнался, а герой? Даже со старыми друзьями поздороваться не хочешь? — подошел к нам высокий светловолосый норикиец. Явно знатного происхождения, холеный, в дорогом темно-зеленом костюме с золотыми запонками и обшитом по краям манжет, воротника и штанин золотым позументом. Красивыми породистыми чертами он чем-то отдаленным напоминал моего кузена Петраса. И в глазах сквозила та же наглая уверенность в собственной вседозволенности.