— Совесть нынче мало кто слушает.
— Я это изменю, я верю. А это главное.
Он принялся вертеть мой платок в руках и только тогда заметил вышитый голубыми нитками вензель. Угольно черные, тоже немного курчавые брови взлетели вверх. Взгляд сменился на настороженный.
— Вы ведь не отсюда?
— Из верхнего города. Раздаю здесь милостыню, — отпираться было глупо.
— О, светлая госпожа! – черты его мигом смягчились, а глаза снова прищурились в улыбке. Он приложил мою ладонь к губам. – Вот видите, вы уже поступаете согласно заветам Единого, взращиваете его сады. Значит, уже видите его свет, хоть и не можете понять. Должно быть, вас послали мне, чтобы мои слова дошли и до тех, кто слеп и глух там наверху.
Я не знала, что на это ответить.
— Не тушуйтесь, я от вас ничего не требую. Просто приходите слушать еще, пока сами не поймете, в чем ваш путь.
Его перебил звонкий смех Хлои, такой резкий, что даже я вздрогнула.
— Ну ты и тупой! Совсем не понимаешь, с кем говоришь?
Ферранте переводил смущенный взгляд с меня на нее и обратно.
— Она же ведьма! Из Стражей. Ее отец Страж, ее брат Страж, она работает у Стража, даже ее хахаль-бугай и тот Страж, а она сама у них ведьма-жрица главная. Тронь ее пальцем, так тебе головорезы половинчатого Лелю мигом глотку перегрызут, а не тронешь – она обо всем рыцарям доложит, и будут твои кишки тоже на ворот наматывать.
Он обернулся на меня. В глазах испуг загнанного зверя и неверие, какое бывает и жертвы перед смертью. Мутная рябь страха почти осязаема.
— Ну чего замер?! — продолжала издеваться Хлоя, как маленький шакаленок. – Беги, а не то она тебя заколдует, и будешь как мой брат Лино об углы биться да слюни пускать!
— Хлоя! – прикрикнула я на негодницу, когда обрела дар речи, но Ферранте уже припустил к выходу с площади, все время оглядываясь, пока не зацепился об выпирающий из мостовой камень и рухнул.
Начал быстро подниматься. По лбу текла кровь. Я хотела подойти и помочь, но он рванул еще быстрее, пока не скрылся за домами.
— Хлоя! – в бешенстве рыкнула я.
А эта наглая девчонка уже покатывалась со смеху и совершенно меня не слушала.
— Ну тупой! Слушайте меня, я вас поведу, возлюбите соседа и отдайте ему свою рубаху, — схватила меня за плечи и легонько толкнула, изображая Ферранте. – Ты светлая госпожа, ты избрана, чтобы донести мои слова до тех, кто наверху! Да у него ума как у ракушки и соображает он им не быстрее улитки.
— Хватит! – рявкнула я, стряхивая с себя ее ладони. – Не нужно было его запугивать. Я просто хотела поговорить!
— Так и поговоришь. Он же через неделю опять припрется, а охотников его слушать сыщется немного. Так что либо ты, либо он разговаривает со стенкой. А это уже как-то совсем, — она помотала пальцем у виска.
— Знаешь, ты просто несносна! Не понимаю, зачем я с тобой вожусь, — я развернулась и тоже зашагала к выходу.
— Ой-ой-ой, ну так не возись! Беги догони его и расцелуй! А Стражика твоего чур я себе заберу, — крикнула она мне вдогонку, но я не стала отвечать. Во мне все кипело.
Неделю я злилась и не приближалась к нижнему городу. Ферранте в чем-то оказался прав: его высокопарные и в чем-то наивные слова затронули какие-то потаенные струны моей души, заставили возвращаться к произнесенным фразам, повторять их, раздумывать. И чем больше я это делала, тем больше ощущала какое-то странное сходство между учением единоверцев и тем, что говорилось в Кодексе Безликого. Не в словах, конечно, а в глубинах смысла, понимания самой сути порядка мироздания.
Я набрала из библиотеки книг. Самый полный список Кодекса и разные толкования. Микаш уже брал их, изучал по вечерам. Это была вторая его страсть после книг по военной тактике и стратегии. Мне иногда казалось, что родись он в замке на холме, то вполне бы мог стать судьей. Впрочем, нет, он слишком любит войну и своего маршала. Я знала, что мне нужно, потому поиски не заняли много времени. И теперь уже я сама корпела денно и нощно над толстенными фолиантами в кожаных обложках с коваными углами. Странно, учеба у Жерарда никогда меня так не захватывала. А тут я все вчитывалась и вчитывалась в старые выцветающие строки и словно бы пыталась заглянуть между них, увидеть, как Безликий выводил их собственной твердой рукой, как корпел над ними без передышки, стремясь донести до потомков, до нас всех божественную мудрость.
И вот же оно было – смысл существования Стражей в служении, в вечной битве с силами мрака и хаоса, в защите остальных людей от кровожадных порождений червоточины. «Довольствуйтесь малым. Спешите отдать как можно больше и ничего не ждите взамен: ни благодарности, ни почестей». «Сторонитесь власти, ибо она развращает и оковывает цепями тщеславия». «Помните о том, кто вы есть, откуда пришли и куда уйдете после смерти». «Живите по чести и совести. Помните, вы сильны, чтобы защищать слабых и обездоленных». «В вере ваша сила. В вашей вере в меня и в свою победу, в вере людей в вашу доблесть и чистоту. Не станет веры – сила что песок утечет сквозь пальцы». «Смиренно принимайте любые невзгоды. Они встают на вашем пути, чтобы вы преодолели их и стали лучше». «Дорога к совершенствованию бесконечна и терниста, но даже сойдя с нее, всегда можно вернуться назад, если раскаяться и искупить вину».
И последние сбивчивые неоконченные строчки, которые остались только в этом самом полном списке: «Забудьте меня, имя и лицо. Но помните моего отца, Небесного повелители и его царство на Девятых небесах, его ослепительно-белые дворцы и благоуханные сады, его веселых и светлых обителей-духов. Пускай радостью полнятся ваши души в темную пору. Помните мои слова. Пускай они отобьются в ваших сердцах, как древние рисунки на камнях. Да охранит всех вас любовь».
Такие высокие и полные чувства слова, совсем не похожие на сухие строки Кодекса. Видно, Безликий писал перед самым уходом и знал, что не вернется. Каково было ему оставлять дело, в которое он вложил столько трудов? Были ли у него друзья среди людей или он возвышался над ними, как какой-нибудь король? И каково ему было потом тысячу лет наблюдать, как Стражи нарушают его заветы? Почему? Люди не боги. Несовершенство, должно быть, в человеческой природе.
За это время я впервые почувствовала, что стала ближе к Безликому. Не физически, конечно, просто лучше его поняла, представила почти осязаемого, из плоти и крови. За время учебы у меня ни разу так и не вышло. Я все же решила дать единоверцу еще один шанс. А вдруг он скажет еще что-то, что меня всколыхнет, наведет на нужную мысль. Безликий, Единый… пути к ним должны быть в чем-то схожи.
Чтобы немного загладить свою вину перед Ферранте и растопить, я купила ему свежий пирог с крольчатиной и капустой в лучшей харчевне города. На подходе к площади с фонтаном меня нагнала Хлоя.
— Ну что, вернулась? – ехидничала она, выставляя на показ щель между зубов. – Я так и думала, что долго ты без нас дома не усидишь. А что у тебя там? Это мне?
Она с любопытством пыталась заглянуть под полотенце, которым был накрыт пирог. Как собака тянула носом воздух, чувствуя съестное. Я не ответила и прибавила шагу. Может, и прощу дурочку, но только не сейчас.
Сегодня народу собралось значительно меньше, да и ажиотажа такого не было. Стояли чуть в стороне, в основном крепкие мужчины разбойного вида, многие перешептывались о своем. Ферранте уже начал выступление, правда, и его голос уже звучал совсем не так воодушевленно и уверенно, хотя все еще громко, четко и бодро. Я подобралась поближе – Хлоя за мной хвостом – и незаметно выглянула из-за широкой спины стоявшего впереди мужчины. Не хотела, чтобы Ферранте увидел меня до конца выступления. Это наверняка бы ему помешало.
— Работу следует начать прежде всего с себя: не брать чужого.
— Мы и не берем. Все и так наше, — откровенно потешаясь, выкрикивал кто-то из толпы, видно, из очередной бандитской шайки. По рядом прокатились смешки, но Ферранте не обращал внимания и говорил дальше:
— Не завидовать и не желать другим зла. Не обижать и не причинять боли. Держать слово, не предавать друзей, не изменять супругам. Блюсти тело в чистоте и не посещать продажных женщин.
— Эк, ты, батя, загнул! – возроптали уже многие. – Что мы дети малые?! Все так делали всегда. И нам надо. Без этого нашим же бабам хуже будет!
Повсюду раздавались возгласы одобрения, но и это не смутило Ферранте.
— Воздержание закаляет характер, оздоровляет тело и душу. Только сильный может пройти по этому пути. Но вы ведь сильные?
— Хорош заливать! Лучше скажи, когда мы хапуг из дворцов выгонять пойдем? На костер их всех! А хаты себе, и золото себе, и лучших баб тоже себе. И тогда уж точно по шлюхам ходить не придется.
Мычали в разнобой, явно побаиваясь открыто поддерживать слишком смело высказавшегося товарища.
Ферранте выцепил меня из толпы взглядом. Я почувствовала поднимающуюся в нем волну подозрений и возмущения. Я выдержала его взгляд. Дерзнула. Ну же, скажи, какова твоя истинная цель.
— Я не воин и пришел сюда не за сварой. Лик войны ужасен. В ней нет победителей, правых и виноватых тоже нет. И все, и свои, и чужие теряют человеческий облик. Я не пролью ничьей крови, я не поведу вас на бойню. Наоборот, я сделаю все, чтобы ее предотвратить. Если мы все поверим и станем лучше, то люди в верхнем городе, такие же как мы, поймут, что наше учение и наш бог истинны. Тогда они сожгут лживых идолов и изгонят обманщиков, а для нас откроются ворота на светлые улицы верхнего города.
— Да-да, мечтай больше! Скорее Стражи нас всех на виселице вздернут. Пошли отсюда, нечего здесь ловить. Евнух беспомощный!
Толпа, потеряв интерес, снова начала разбредаться, когда Ферранте еще не успел договорить. Интересно, он сказал про изгнание, потому что злился на меня или потому что на самом деле хочет.
Я хотела дождаться, пока последние люди уйдут, но Ферранте подошел ко мне сам.
— Зачем вы снова пришли? Чтобы увериться, что я угрожаю вашему ордену и сею смуту? Так я вам открыто заявляю, берите меня и казните, раз так хочется, но вам меня не заткнуть! Я приведу этих людей в благостный край или умру, пытаясь.
— Вот идиот! – зашептала на самое ухо Хлоя. – Он хоть сам себя слышит, насколько он жалок?
— Я не для этого пришла. Помните, я хотела послушать. До этого вы ведь совсем по-другому говорили, о доброте и милосердии, о том, что каждый человек любим богом и достоин счастья. Разве мы, те, кого вы хотите изгнать, не люди? Мы также страдаем и кровоточим, если нас поранить.
Я достала из-за пазухи нож. Ферранте испуганно отшатнулся. Я снисходительно улыбнулась и надрезала себе ладонь. Потекла темная кровь.
— У нас одна кровь.
Ферранте раздумывал. Я перевязала руку платком и протянула единоверцу пирог.
— Это вам в извинение за обман и неприятное знакомство. Я не хотела, просто по-другому вы не стали бы слушать…
— Решили не устраивать шумиху с виселицей и незатейливо меня отравить? Достойный для вашего племени поступок, — Ферранте презрительно сузил глаза. – Нет, так легко я не сдамся. Пускай все увидят ваше гнилое нутро.
Он зашагал прочь, не оборачиваясь, отбивая каблуками ритмичную дробь по мостовой, а я так и осталась стоять с протянутым пирогом в руках. Почему все так скверно вышло? Почему все говорят одно, а делают совершенно другое. Я думала, что поняла и примирилась. Повзрослела, наконец. Ан нет, все равно слишком наивна и идеалистична. Но ведь эта была такая хорошая мечта – помириться с единоверцами.
Я устало опустилась на бортик засохшего фонтана и понурила голову. Хлоя села рядом, придвинулась, еще ближе. Уставилась в упор.
— Ну так можно уже его съесть? – спросила она, не выдержав моего мрачного молчания.
Я пожала плечами и передала ей блюда с пирогом. Не отдавать же помойным псам.
Зарядили дожди. Пришлось нехотя возвращаться к учебе. Джурия уже успела поправиться до такого состояния, что вполне могла укорять нас с Торми за отлынивание и лень. Но я нет-нет, да думала о злосчастном единоверце. И к концу недели твердо решила, что схожу послушать его еще раз. Возможно, наивность и идеалистичность в себе изжить не удастся, но вот от уныния и страха перед трудностями я хочу избавиться.
Повезло: следующее выступление выпало на мой выходной и я могла спокойно отлучиться, никому не объясняя куда и зачем. Ставшая невероятно услужливой Хлоя поджидала меня в укромных углах улиц, чтобы сообщить о том, что происходит в нижнем городе. Вначале я отмалчивалась, сдержанно благодарила, но злиться долго не смогла и вскоре простила ее.
В назначенный день мы вместе направились к площади с фонтаном: я широким спешным шагом и Хлоя за мной вприпрыжку, разодетая как всегда пестро аж до ряби в глазах.
Дождь чуть поутих, накрапывал едва-едва. Сквозь тучи робко пробивались тонкие солнечные лучи. Народу собралось совсем мало. Видно, большинство уже поняли, что здесь ловить нечего. Остались только самые любопытные, ну и те, кто хотел лишний раз поиздеваться над наивным единоверцем.
Ферранте тоже изменился. Не осталось в нем и следа былого добродушия, в лице читалось отчуждение и презрение. И говорил он уже далеко не так запальчиво, подбирал аккуратные взвешенные слова и все рыскал хищным взглядом по толпе, кого-то выискивая. И я даже знала кого. Смело вышла вперед и заглянула ему в глаза с вызовом.
— Сегодня мы поговорим о тех, кто неизбежно встретится нам на пути в благостный край и постарается запутать и увести в сторону, — говорил он приглушенным, раскатистым голосом, от которого, казалось, дрожали камни на мостовой. – Они рядятся в овечьи шкуры и бродят между нас, пряча клыки и когти. Втираются в доверие кошачьими ласками и сладкими речами. Щедротами осыпают из широких рукавов. Только поверишь им, как они вольют в твои уши яд, что будет медленно убивать душу сомнениями, пока не останется звенящая пустота внутри. И вы будете уже не вы, а полое создание, живущее лишь сиюминутными прихотями и велениями плоти. Зов истинной веры вы больше не услышите.
Он взял долгую паузу, как любили делать актеры в театре мастера Одилона в самые драматические моменты, а потом указал в толпу. Народ расступался, все взгляды были направлены на нас.
— Ты, девочка, — Ферранте указывал прямо на Хлою. Та сложила руки на груди и смешливо вскинула одну бровь. – Ты не представляешь, в какой опасности находишься. Змея уже свила кольца у тебя на груди, — теперь он передвинул палец на меня. По толпе прокатилась волна тревожного шепота. – Все ее слова лживы, а намерения коварны. Бойся, девочка, ведьм, дары приносящих, ибо они растлевают душу.
Он спрыгнул с помоста и подошел к нам. Все затихли, напряженно ожидая продолжения. Я стояла в каком-то неверии, не знала, что ответить. Лучше бы он напал с ножом, я бы выхватила стилет и показала ему, почем фунт лиха… Но словами, словами я жонглировать не умею, особенно когда так сильно задевают чувства.
— Дай мне руку, дитя. Я уведу тебя от нее и излечу от колдовской порчи.
— Ну надо же, за спасением мой души все в очередь выстроились!
Хлоя посмотрела на его протянутую ладонь без должного почтения и смачно сплюнула прямо в нее. Ферранте испуганно вытаращился. Хлоя заливисто расхохоталась, ее смех передался остальным. И только мы с Ферранте стояли друг напротив друга, как два печальных и злых шута, которые развлекали господ задорными прибаутками, но в глубине души всегда презирали их, мечтая когда-нибудь выступить в серьезном трагическом амплуа.
Хлоя тем временем прошла вперед и сама забралась на помост.
— А теперь послушайте меня, господа хорошие. Не нужно мне ваше спасение и учеба тоже не нужна. Я не хочу быть лучше. Меня все устраивает. А скоро я стану королевой воров нижней Эскендерии и власти у меня будет почище, чем у вас обоих вместе взятых. Тогда я уж точно не стану нести высокопарную чушь, просто позволю всем делать то, что они хотят: жрать до тошноты, напиваться до беспамятства, развлекаться с бабами и брать то, что само идет в руки. Ну что, кто за Хлою, королеву воров?