- Так ты что девственник? Тебе ж под лет двадцать.
- Двадцать два. Воздержание и добропорядочность суть моей веры, за которую я в конце концов буду вознагражден, если пройду все испытания достойно. И это единственно правильно. Только так я чувствую себя… человеком, а не этим… как вы их зовете? Демоном.
- Пффф, - Хлоя продолжала потешаться над юродивым. Это он здорово придумала – скоротать время с шутом балаганным. Лайсве иногда водила ее вместе с детворой с округи на представления бродячих циркачей, которые часть заезжали в Эскендерию, но даже там не было так потешно. – Откуда ты знаешь, как будешь себя чувствовать? Ты же даже не пробовал. Голую бабу видел хоть раз? Титьки и что пониже.
Он недоуменно моргнул, покраснел и опустил глаза.
- То-то же. Мои братья, что большие, что мелкие от них млеют. Говорят, один раз увидишь – и все, остановиться не можешь, только о бабах и думаешь.
- Может… - они остановились у его убогой лачуги. Она была даже хуже того сарая, где жила Хлоя, если такое только возможно. Когда лил дождь, сверху капала вода, веяло холодным ветром из щелей в стенах. Чисто здесь было, да и только. Ну и проповедник все что-то постоянно латал и заделывал: закрывал одну дыру, как открывались еще две. – Но это не повод сдаваться перед трудностями и опускаться до уровня грязи. Хотя бы я буду тверд, и буду вести себя правильно. Тогда, быть может, что-нибудь получится… Хотя бы в моих глазах.
Хлоя хмыкнула. Надо же, какой чистоплюй. Посмотрим, что он запоет, когда припечет хорошенько.
- Так ты где-то собираешься работать? – поинтересовался он.
- Работать?
- Ну надо что-то делать, на что-то жить, раз замуж ты не хочешь.
- Я стану Королевой воров и все будут приносить мне подати.
- Я не о глупых детских играх, Хлоя, я серьезно.
- И я! Братья мне обещали, а раз обещали, значит, сделают. Как только я подрасту, а их банда станет тут заправлять, я буду ходить в мехах и в золоте. И может мы даже в верхний город переберемся. Тогда стану даже красивее Лайсве, вот увидишь.
- Нажитое нечестно богатство людей не красит. Они гниют изнутри, и в конце концов это становится видно снаружи.
- Пфф! Я стану Королевой и ты будешь мне кланяться!
- Нет, я лучше буду кланяться полотерке или посудомойке, которые не берут чужого. А тебе очень советую не ступать на темный путь, он ведет на самое дно. Хочешь, я помогу тебе уйти от этой грязи, зажить новой, спокойной и праведной жизнью.
- Ты мне не мамочка! Отвянь! Как хочу, так и живу.
Она показала ему язык и сложила руки на груди. Проповедник ничего не ответил и полез в подпол, где в холодной земле стояли горшочки с остатками еды.
- Будешь? У меня есть тыквенная каша и квашеная капуста! – донесся снизу голос.
- А ты что хочешь?
- Хм… капусту.
- Тогда давай мне капусту, а сам ешь тыкву.
Он никогда не спорил. Поставил на стол два горшка, достал две вырезанные им самим ложки и уселся есть. Хлоя чахла над своей капустой. К слову, она ее терпеть не могла, но уж очень хотелось досадить Ферранте и убрать это благодушное выражение с его лица. Хоп! Смахнула локтем горшок, глиняные черепки со звоном разлетелись, капуста рассыпалась по полу.
- Ай, какая я неловкая, - Хлоя поджала под себя босые ноги, чтобы не запачкать.
- Ничего страшного, я подмету.
Проповедник подхватил стоявшие в углу веник с совком и принялся убирать грязь.
- Ты не будешь больше? Я доем.
Хлоя пододвинула к себе полный еще наполовину горшок с тыквенной кашей и принялась уминать ее за обе щеки. Ферранте выбросил капусту и принялся аккуратно собирать черепки, грустно вздыхая. Ну да, посуда стоит дорого. А он постоянно где-то подрабатывает, всем помогать берется, чтобы хоть как-то ноги не протянуть. Да обжуливают его постоянно, тупой ведь.
- Закончила?
Он бережно забрал горшок и ушел его мыть на улицу. Хлоя шаловливо ухмыльнулась. Чистоплюй, от всех нос воротит, типа самый лучший. Вот теперь посмотрим, какой он праведник на самом деле. Она стянула платье через голову, а за ним и исподнее. Послышались шаги. Хлоя повернулась и защеголял перед замершим на пороге проповедником в чем мать родила. Второй горшок рухнул на пол и разлетелся вдребезги. Глаза Ферранте сделались размером с куриное яйцо. Хлоя развела руки в стороны и повертелась перед ним, чтобы он по достоинству оценил ее уже вполне округлившееся в нужных местах тело.
- Ну что, разве я не красивее Лайсве? Разве не закрадываются у тебя дурные мыслишки, а? Может, нарушишь свои дурацкие обеты хоть раз и увидишь, как это здорово? Я приведу тебя в дивный новый мир, где все счастливы! И без дурацкого Единого.
Она звонко рассмеялась, продолжая кружиться перед ним и качать бедрами.
В несколько шагов Ферранте оказался возле ее платья и протянул ей его, отвернувшись.
- Оденься, пожалуйста!
- Нет-уж-ки! А если я тебя поцелую?
Она убрала платье со своей дороги и потянулась к его сухим, потрескавшимся губам. Насколько это будет противно?
- Нет! – он отпрянул. – Я решил. Я спасу тебя. Выходи за меня замуж!
Ферранте опустился на одно колено и протянул ей руку.
- Что?! Да ты с ума сошел!
Он упрямо покачал головой:
- Нет. Я буду заботиться о тебе и научу жить правильно. Вот увидишь, ты станешь намного счастливее, чем сейчас. И тебе совершенно необязательно делать это…
Ферранте снова протянул ей платье. А вдруг и вправду больной? Глазищи-то какие шальные. Другой бы давно уж набросился на молодое мясцо, а этот вон трясется весь. Нееет, еще удумает какое извращение! Хлоя схватила одежду и принялась натягивать ее себя. От страха и сама начала колотиться.
- Да не смотри ты!
Проповедник живо повернулся спиной.
- Больной ты! Полоумный совсем. Пошел ты со своими предложениями знаешь куда?!
Он сутулился, но не отвечал и не поворачивался.
Расправляя юбку на ходу, Хлоя выскочила из его дома и помчалась прочь. Чтобы она хоть еще один раз к нему пришла! Даже с Лайсве! Нет, ни в жизни ноги ее больше не будет в доме этого извращенца!
Если день не задался, то не задался он с самого утра. Ночью как-то сильно похолодало, что Хлоя замерзла под худым одеялом. Когда всей дюжиной, они могли надышать в лачуге так, что даже в самые промозглые дни можно было согреться, но этой ночью как назло парни куда-то запропастились. Хлоя встала и принялась искать, чем бы наполнить урчащий от пустоты живот.
Послышались голоса. Вернулись-таки, не запылились. Выпивкой от них разило с улицы, Хлоя аж отмахнула с лица тяжелый дух.
- А вот и именинница! – позвал с порога совсем окосевший Начо. Ну лучше он… он вроде когда выпьет, добреет сразу, в отличие от остальных.
- У меня именины летом, а сейчас зима. Забыл? – усмехнулась Хлоя, ставя на стол жидкую чечевичную похлебку и воровато оглядываясь по сторонам, чтобы никто из набившихся в дом старших не отобрал.
- Но ты уже все равно совсем взрослая. Женщина.
- Ага, ты только заметил? Что, решили меня Королевой воров сделать в оплату за все пропущенные дни рождения?
- Ну так… шутка как бы… - начал мяться он, и только тогда Хлоя ощутила его нервозность. Что-то явно случилось. Она запустила в рот ложку с похлебкой. Когда еще поесть удастся? – Такое дело… мы тут немного, хм… поиздержались…
- Так, Начо, шел бы ты… а то лыка совсем не вяжешь, - оттолкнул его в сторону Лино.
Вот его Хлоя слегка побаивалась. Он никогда не пьянел, а если и пьянел, становился злым и страшным. Мог приложить хорошенько, да еще силы не рассчитать, что потом зубы по полу собирать придется.
- Так, малых, все еще хочешь стать Королевой воров?
- Как ты это сказал… - замямлила она, предчувствуя неприятности.
- Ну должна ж ты как-то свое существование оправдывать.
Хлоя забрала миску с похлебкой и отсела подальше.
- Надень тряпки покрасивше и цацки эти, что стражницкая девка подарила, ага. Поведем тебя к матушке Тертецци. Она научит, как стать… Королевой воров.
- Правда? – Хлоя оторвала взгляд от миски и посмотрела в лоснящиеся шальные глаза старшего брата.
Хлоя знала матушку Тертецци. Их соседка часто к ней захаживала, когда ее мужа забирали за долги. Возвращалась всегда помятая, с жуткими синяками по всему телу, и пахло от нее еще хуже, чем от пьяных братьев. А потом после очередного визита к матушке ее изувеченных труп нашли в сточной канаве.
- Разве я тебе когда-нибудь врал? – от его улыбки все внутри похолодело.
Холя перевела взгляд на выход. Там толпились остальные парни, кое-кто на улице. Даже если она вот сейчас швырнет миску в лицо Лино и попытается сбежать, ее перехватят. Ни один, так другой. Дождаться удобного момента? А потом что?
Где-то в глубине души Хлоя всегда знала, что так и будет. Такова была судьба почти всех девок с этой улицы. Вся ее бравада – лишь детские попытки закрыться от этого, признать, что она никто и не достойна лучшего. Как бы она ни старалась. Вся ее королевишность начнется и закончится у матушки Тертецци и ее гостей.
- Прямо сейчас, да?
- Да, нас уже ждут, - безжалостно покивал Лино.
Хлоя покорно поднялась и спряталась за занавеской, чтобы переодеться. Вот и закончилось детство.
Снова донеслись голоса. Ругались. Хлоя выглянула в комнату. На пороге стоял тупой проповедник. Только его и не хватало!
- Позвольте поговорить с вашей сестрой. У нас вышло недоразумение. Мне нужно все объяснить! - вежливо и стеснительно просил он.
- Вали отсель! Не по твою честь она. Других спасай, - грубо гнал его Лино.
- Вали, да, - Хлоя вышла по-деловому, подбоченясь. Хоть бы простофиля не заметил, как дрожит голос и глаза жжет от слез. – Я же сказала, видеть тебя не желаю!
- Но я бы действительно смог помочь, позаботиться. И вам будет меньше хлопот.
- Да какая ж она обуза, кровная сестра как-никак, а парни? – остальные закивали как-то неуверенно и невпопад. Совестно что ли стало? Смешно.
- Убирайся! – топнула на него Хлоя. – Мы заняты, нам пора уходить! Меня научат быть Королевой воров.
Ферранте удивленно вытаращится.
В комнату влетел запыхавшийся малыш Бурро:
- Матушка Тертецци сказала, что если не поторопимся, заплатят вдвое меньше. Гость уже ждет!
Хлоя непроизвольно сжалась. Ферранте выпучил глазища еще больше.
- Матушка Тертецци? Хозяйка борделя на Саржиевой улице? Что здесь происходит?!
- Это не твое дело. Я уже готова идти! – она дернула за рукав Лино. Чем больше ждешь, тем больше страха. И это недоразумение еще приперлось не вовремя. Только душу бередит!
- Куда идти? Хлоя! Разве ты не понимаешь, они не сделают тебя Королевой, они продадут тебя в бордель!
Ну вот зачем он это сказал? Так жалко вдруг себя стало, что захотелось выть от отчаяния.
- Нет, ты тупица! Из меня сделают Королеву. Я буду ходить в самых нарядных платьях и носить лучшие украшения. Я станут красивей Лайсве и все будут мне кланяться.
- Вишь, она сама хочет. Вали отсель, нам надо деньги Одноглазому Сорхе отдать, иначе он с нас шкуру спустит, - оттолкнул его Лино так, что тщедушный проповедник врезался спиной в стену, но это его не остудило.
- Я заплачу, сколько надо, только позвольте мне ее увести!
- Полоумный, да ты отродясь таких денег не видел, - засмеялся Лино. - Уйди с дороги, мы опаздываем.
- Нет! Беги, Хлоя! – толкнул Лино, пихнул локтем Начо, саданул по ноге Пепа. И сколько же силищи в тщедушном теле?
И ноги сами понесли. Миска полетела в самую гущу. Хлоя нырнула за полог, проскользнула между руками остальных братьев и понеслась прочь. Лишь бы не видеть! Не видеть, как глупцу разобьют лицо и будут пинать до смерти ногами.
***
Первый удар пришелся в челюсть. Зрение стало нечетким, но Ферранте не мог позволить им догнать Хлою. Метался от одного к другому, отвлекая внимание. Как только они поняли, что сестра сбежала, озверели. Выволокли его на улицу, швырнули на мостовую и принялись месить ногами со всех сторон. Он увертывался, отбивался, как мог, закрывался руками, но их было слишком много. От ударов в живот Ферранте харкал кровью. Болью наливалось все тело. Такой, что выбивала дух. По лицу лупили так, что на нем живого места не оставалось. Казалось, что дробятся кости. Зрение сузилось до крошечного окошка, шум в голове затмевал все звуки. Только каким-то чутьем он вдруг понял, что нападавших стало меньше. Они уходили за Хлоей. Хоть бы хорошо спряталась, она умеет. Боль обожгла затылок в последний раз. Вырубило на пару мгновений. Но он смог прийти в себя и перевернуться на спину, вглядываясь в неприветливо-серое небо. Оно плакало жидкими звездами. Ферранте впервые видел снег. Это было последним, что он видел.
***
Мне нравился Ферранте. Познакомившись с ним ближе, я прониклась к нему уважением. Он никогда не жаловался, не просил и уж тем более не требовал. Купил в долг совсем ветхую заброшенную лачугу, отремонтировал ее сам, брался за любую, самую тяжелую работу, лишь бы она была честной. Такой тощий и заморенный, мне казалось, он сломается под тяжестями, которые приходилось сносить, но он терпел. Копил гроши, чтобы расплатиться с долгами, питался впроголодь – я едва заставляла есть то, что приносила ему с собой в качестве гостинцев. А что оставалось, раздавал другим. Уж сколько я на него ни ругалась, он все равно о себе заботился до скудного мало. Но зато всегда следил за аккуратностью и чистотой.
Выступления и попытки достучаться до людей он тоже не оставлял. Каждый выходной поутру он приходил на площадь с разбитым фонтаном и рассказывал про свою веру. А позже наедине мы обсуждали наши веры, пересказывали легенды, отыскивали схожести и отличия. И последнего было куда меньше первого.
Любить свое племя, не делить на врагов и друзей, богатых и бедных.
Выживают все либо никто.
Чем больше у человека сил и возможностей, тем больше ответственности он несет не только за себя, но и за окружающих.
Нельзя быть счастливым, если рядом несчастливы.
Совершай подвиги и не требуй награды, делай то, что велит сердце. Ни ниспошлётся тебе счастье в конце пути, но приблизится день, когда он сошествует с облаков по радужной лестнице, сын иступленного неба.
«Сын иступленного неба» - повторяла я про себя слова и все гадала, возможно ли такое? Кто из них был изначально? Или они всегда были одним, а потом каждый отщипнул для себя по кусочку, забыв об общих корнях? Или все зыбкий морок, ловушка для доверчивых душ вроде меня? Ответов не было, поэтому мы продолжали их искать: я в книгах, Ферранте в переданных отцом знаниях.
А потом приехал Микаш, и я снова как будто потеряла память и все другие интересы. Казалась себе эдаким демоном-суккубом, напитывающимся силой через его любовь. Он же щедрыми руками дарил мне ее всю без остатка. Пьяная ею, я засыпала и просыпалась в его объятиях и не хотела ничего, лишь бы продлить это неземное блаженство на веки вечные. Никогда у меня не было друга и любовника более преданного и самоотверженного, да и не бывают они такими. Никто, кроме него.
Во время отпуска Микаша у меня не было времени посещать нижний город. Я соскучилась по друзьям. И проводив Микаша в очередной поход, без отлагательств направилась их проведать.
За ночь ощутимо похолодало. От порывов промозглого ветра пробирало до костей, я все туже запахивала плащ. Легкий морозец колол щеки, здесь он ощущался особо тяжелым и влажным. Я решила срезать путь через парк.
Шелестела под ногами серая листва, тронутая легкими узорами инея, он же едва заметной бахромой покрыл сиротливо-голые ветки платанов. Парк стоял пустынный и тихий. Только на арочном мостике с резными перилами я заметила людей. Узнала по ауре. Мастер Жерард с дочкой. Он всегда был жаворонком, вставал с первыми лучами, полуночничать не любил. Я запомнила это еще со времен своей болезни. Прогулка на свежем воздухе до завтрака, он говорил, здоровья приносит больше, чем иные целительские средства.
У берега в тихих заводях наросли тонкие, шелковые ледяные корки, подвижные и ускользающие под напором течения. По нему дрейфовали утки, которые почему-то не улетали круглый год. Впрочем, в иные года зима тут и вовсе обходилась без морозов.