- Нельзя выказывать брезгливость, - назидательным тоном сказала я, устав от кислых мин на их лицах, отстранённости и поджатых губ.
Я промывала от желтого гноя карбункул на спине у высушенного, изможденного старца, едва слышно бредящего и покрытого испариной. Практиканты буквально отшатнулись от неприятного запаха. Они думали, я не слышу, но усиленные телепатией их перешептывания доносились до меня очень четко:
«Зачем нас мучают этим? Здесь же даже дар применять надо! Вот пускай другие этим и занимаются, а мы целители!»
- Иногда сострадание, простое доброе слово и ласковый взгляд оказываются гораздо действенней, чем самый сильный дар, - объясняла я, стараясь лишить свой голос всякой эмоции. – Пока вы не научитесь ухаживать за больными и сочувствовать им, пока не запустите их боль себе под кожу и не прочувствуете ее до конца, пока ваша душа не загорится желанием понять и помочь, вы не сможете исцелять по-настоящему.
Я сложила руки на груди и внимательно посмотрела на каждого. Тайком усмехались, прятали взгляды, не принимали меня всерьез.
«Да что она может знать? Девчонка, дар другой, из образования поди только учитель танцев и религиозные бредни. Красивая безмозглая куколка, годная лишь для постели», - знала, что не стоит лезть в их головы, но не удержалась.
Сколько ты не бейся, они не изменятся, да и я тоже. Останусь все той же невзрослой идеалистичной глупышкой.
Я подошла к следующему больному – женщине лет тридцати, синюшной и сморщенной, как сухая слива. Оценив ее состояние, я позвала практикантов.
- Вы, вот вы, - я позвала робкого паренька, которые стоял позади остальных. Вроде, не такой наглый. – Покажите другим пример – позаботьтесь об этом больном. Определите, от чего она страдает, и выберете лекарство.
Парень присел рядом с больной на корточки, она открыла затуманенные больные глаза и посмотрела на целителя невидящим взглядом. Парень вздрогнул и замер. Пришлось встряхнуть его за плечо.
- Слабаки здесь никому не нужны.
Он сглотнул и принялся прощупывать пульс на запястье больной, открыл ей рот и достал язык. Женщина судорожно задергалась. Из-под нее потекла мутная лужа со смрадным запахом. Практиканты отступили на шаг, морщась и зажимая носы.
- Вы, уберите, - на этот раз я кивнула на первого попавшегося практиканта, и обратилась к первому робкому парнишке: - А вы продолжайте, ну же, у меня нет времени до обеда!
Он послушно кивнул и ушел к столику, где были расставлены чашки с отварами, мази, порошки и прочие снадобья.
А вот второй практикант заупрямился:
- Вот еще, чужое дерьмо убирать! Что я вам чернавка какая?!
- Но ведь я тоже не чернавка, никто из нас.
Я пододвинула к нему таз с водой и вручила тряпку.
- Пускай Долкан убирает, это же его больная.
- Долкан будет поить ее лекарством, а вы уберете. Все рано или поздно будут это делать, в том числе и Долкан, если хочет не вылететь с учебы. Просто вам выпало быть первым, - я подвинул к нему ведро с водой и вручила чистую тряпку.
- Да вы хоть знаете, кто мой отец?
Я сложила руки на груди и покачала головой.
- Декан факультета целительских способностей.
- Ну и что? Мой отец милорд Веломри. Приятно познакомиться.
- Не притворяйтесь глупее, чем вы есть. Мой отец не даст мне вылететь, а вот вам и настоятелю сделают такой выговор, что небо с овчинку покажется!
Он швырнул мне тряпку обратно и зашагал прочь вдоль рядов стонавших больных, но вдруг замер и попятился. Громкий, хорошо поставленный голос эхом отразился от стен:
- Она куда умнее вас, мастер Оллард. Слушайте ее, если хотите получить почет и славу целительского ремесла, а не считать золото в кошельках и прятаться за мантии ваших высокопоставленных папаш.
- П-простите, мастер П-пареда, - заикаясь, промямлил красный как рак сын декана и быстрым шагом вернулся обратно.
Выхватил у меня тряпку и бросился неуклюже убирать, аж сам замазался.
Жерард же надвигался размеренно и неумолимо, как грозовая туча. Практиканты перешептывались и жались у меня за спиной. Я невесело смотрела прямо.
- Вот, я принес, - разрядил загустевшее студнем мрачное молчание застенчивый Долкан.
Я повернула к нему голову, чтобы проверить, но Жерард оказался быстрее.
- Раствор с березовым углем и отвар из мяты, ромашки и полыни – то, что нужно против холеры, - он похлопал совсем оробевшего Долгана по плечу.
Дождавшись моего кивка, паренек опустил перед больной и принялся ее поить с педантичной аккуратностью.
- А у тебя талант, - усмехнулся наблюдавший за ним Жерард. – Как твое имя? Я составлю тебе протекторат в университете.
Долган совсем стушевался и невнятно промямлил свое имя, а вот у остальных практикантов наоборот загорелись глаза. Разом бросились ко мне, спрашивая, кого лечить. Явно себя хотели показать. Я раздала всем задания и отошла с Жерардом в сторонку, краем глаза наблюдая, чтобы молодые студиозусы не набедокурили по незнанию.
- Выше голову, не позволяй загонять себя в угол, - Жерард приподнял мой подбородок кончиком указательного пальца. – Умный не тот, кто с апломбом называет себя умным, а других клеймит глупцами. Умный тот, кто понимает, сколького он еще не знает и открыт для всего нового.
Я грустно улыбнулась. Жаль, что другие так не думают.
- Меня повысили до заведующего по научным изысканиям в Университете и дали место председателя в Большом совете, представляешь?
- У вас совсем не останется времени для занятий с нами, - сожаление почему-то вырвалось вместо вежливого поздравления.
- Не путай средства с целью. Вы для меня – главное, - он по-отечески потрепал меня за щеку. - А должности как раз нужны, чтобы позаботиться о вас и нашем проекте должным образом. Придешь праздновать?
- После работы, - кивнула я.
- Опять какого-то голодранца притащила? Не ври, я знаю, это не из-за твоего любовника-рыцаря. Уж на лечение своего золотого мальчика Гэвин вряд ли бы стал скупиться.
Ну да, жалованье Микашу платили раз в десять больше моего содержания. Из его денег я могла позволить себе покупать для него лучшие снадобья и показывать лучшим целителям безо всякой очереди.
- Неужели ты думаешь, что я настолько слеп, чтобы не замечать ваши шалости? – его тон был ласков и снисходителен, но совершенно не соответствовал смыслу фразы. – Я все знаю: и про любовников Торми, и про изнурительную голодовку Джурии, и про твои похождения в нижнем городе. Поверь, из них ты выбрала себе самое дурное занятие.
- Они мои друзья…
- Нет. Это я твой друг: кормлю тебя и одеваю, даю кров и обучаю, вытаскиваю из передряг и лечу. Я из всех сил стараюсь исполнить твою мечту, нашу общую мечту, о которой ты, похоже, совсем забыла. А что они делают они?
Я пристыженно молчала.
- Имей хоть каплю благодарности.
Он зашагал прочь, пока я не знала, куда деть глаза.
После работы в храме, учебы и затянувшегося до поздней ночи празднования назначения Жерарда, я вернулась к Хлое очень поздно. Она все также сидела в углу на лавке с ногами, притянув колени к груди.
- Хитрый этот мордоворот, а так и не скажешь, - пробормотала она с досадой. – Как ни пыталась его обдурить и смыться – он ни в какую. Дубина!
- Хлоя!
- Ну что Хлоя? Я уже пятнадцать лет, как Хлоя. А не твоя домашняя зверушка, которую ты приютила из жалости. Я не могу здесь сидеть сидмя, я хочу на улицу. Мне нужна та демонова свобода, которой ты мне вчера плешь проедала!
Ее глаза горели в отсвете зажжённого очага.
- Никто тебя зверушкой не считает. Просто потерпи немного, пока все уляжется и вернется Ферранте, - терпеливо успокаивала ее я, раскладывая попутно на столе свертки с едой и заваривая успокаивающий нервы травяной напиток. – Целители говорят, что я успела с ним очень вовремя, у него есть хороший шанс выкарабкаться.
- Да какое мне дело? Я все равно сбегу до этого, - пробубнила она, пряча лицо в коленях.
- Сбегай, если хочешь, - я дала волю раздражению и стукнула чашкой по столу так, что он вздрогнул. – Я попрошу людей Лелю не задерживать тебя больше. Я не могу тебя спасти, если ты сама этого не хочешь.
Поела сама и улеглась спать. Завтра предстоял еще один тяжелый день.
Утром в храме меня позвали к настоятелю.
- Он очнулся. Можете поговорить с ним сейчас, позже мы снова его усыпим – он слишком слаб.
Я кивнула и направилась в отведенную для одного Ферранте келью. Он лежал с открытыми глазами и бездумно смотрел на неровный потолок маленькой подземной пещеры. Я села рядом и взяла его за руку. Он повернулся ко мне и заговорил спустя долгие мгновения тягостного молчания.
- Зачем я здесь? Где мой знак?
- Он у меня, не беспокойся, я верну его, как только ты поправишься и мы уйдем в нижний город. Люди здесь… не поймут. Они очень злы из-за войны, - попыталась увещевать его я.
Ферранте отвернулся.
- Лучше бы я умер, чем оказался в доме чужого бога и принимал от него помощь. Ничтожество. Сколько ни бился, а все равно оказался вровень с непросвещенной чернью. Не удивительно, что никто не воспринял моих слов. Они лживы и лицемерны. Я даже себя не могу к свету вывести.
- Перестань! Нельзя спасти всех, против ветряных мельниц закостеневших взглядов и устоев бороться бесполезно, как и пенять на демонов механизм. Надо просто делать все, что от тебя зависит. Сейчас ты очень нужен Хлое. Я не справляюсь. Раз уж начал, доведи до конца, а не сбегай за грань, учуяв проблемы, как это любят делать все мужчины.
Он повернулся и посмотрел на меня, долго и пронзительно, налитыми кровью и заплывшими глазами.
- Она сказала, что ты сделал ей предложение.
- Когда не можешь дотянуться до чужой звезды, остается довольствоваться ее отражением в речной воде, - он потянулся, морщась от боли и коснулся моей щеки. – Все лишь зыбкий мираж посреди бескрайней Балез Рухез. Лучше я развеюсь в воздухе вместе с ним.
- Не сегодня.
Я коснулась его головы и заставила уснуть. Внушила заодно, чтобы ни одной живой душе тут не заикался про принадлежность к единоверческой секте. Неправильно, конечно, лишать человека свободы воли, но тут уж головы полетят у всех, я не могу так рисковать.
Зашли целители, чтобы начать лечение, и мне нужно было возвращаться к практикантам. Это странно. Тело работает само по себе, занятое ежедневной рутиной: работой, учебой, хлопотами, - а в душе плачешь и все время мыслями возвращаешься к дорогим людям, прокручиваешь в голове их слова: «Зверушка. Ничтожество». И кажется, что своим вмешательством делаешь все только хуже и хуже. Нельзя никого спасти, если он сам этого не хочет. Можно лишь наблюдать за его падением, бессильно истекая кровью вместе с ним. Раз за разом. Так безумно хотелось, чтобы Микаш оказался рядом, обнял и успокоил, перенес меня на своих могучих плечах и через эту гору, согревал своей тихой безоговорочной преданной любовью, вливал в меня свою нечеловеческую силу тела и воли. Я тянулась к нему сквозь отделявшие нас горизонты и расстояния, представляла его крепкие и одновременно нежные объятия, как я утыкаюсь носом в его могучую грудь и прячу в ней свои слезы, а он молчит и, без упреков и требований, отдает мне всего себя и я растворяюсь в ощущении единения с чем-то подлинным и правильным.
Вечером я все также вернулась в дом Ферранте, мордоворота возле двери не наблюдалась, но Хлоя продолжала сидеть в углу в той же позе, что и вчера.
- Ферранте очнулся, я с ним разговаривала.
Молчание.
- Приходил Лино, я его выгнала.
- Молодец. Я справлялась насчет работы. Тебя могут взять посудомойкой, полотеркой или подавальщицей в трактир «Кашатри Деи». Да, там курят опий, но за порядком следят очень бдительно.
- Вот еще! Не стану я стирать себе в кровь все руки, горбатиться и терпеть на себе лапищи пьяных завсегдатаев.
- Как хочешь.
Мы молча поели и молча же улеглись спать. Хлоя больше убежать не пыталась, целыми днями сидела в своем углу, никуда не выходила и даже по дому ничего не делала. Мне приходилось за нее убирать, стирать и готовить вдобавок к работе в храме и учебе. Однажды вечером я снова попробовала предложить:
- Если хочешь, можешь пойти работать в булочную, им как раз нужен помощник замешивать тесто. Это не так сложно. Или кухаркой все в тот же «Кашатри Деи». Там всегда людно и рук не хватает.
- Вот еще! Чтобы мои волосы пропитались маслом, а лицо стало бледным от муки?!
Я закрыла лицо руками, пытаясь подавить в себе горечь. Да, мои руки и волосы ничем не пропитываются, пока я в храме работаю, и кругов под глазами от недосыпа и усталости у меня нет! Безликий, дай мне терпения, умоляю.
Я все равно выкрутилась. Нашла самый лучший вариант. Для этого, конечно, пришлось идти к мастерице Синкло на поклон и выслушивать долгие речи о том, какая она благодетельница для нас всех и как мы должны целовать ей руки.
- Я нашла для тебя работу, - Хлоя скривилась и зашипела. Совсем одичала за время своего затворничества. – В верхнем городе, - она сразу оживилась и заерзала. – Будешь носить красивые новые наряды, - ее глаза счастливо загорелись. – И продавать розы, нарциссы и астры вместе с другими цветочницами.
- Вот еще!
- Ну как хочешь, тогда я это платье себе заберу и сама пойду в цветочницы. Их все любят. А на праздник весеннего равноденствия из них выбирают королеву юности. Как думаешь, в этом платье я достаточно очаровательна? – я показала ей платье из легкого сукна цвета молодой листвы с кружевным белым воротником и манжетами и аккуратно вышитыми цветами по подолу.
Мне по росту мало, а по объему велико. Хлоя вырвала его у меня, едва ткань не затрещала, и прижала к груди, как сокровище.
- Нет, я пойду! Я буду королевой.
Я улыбнулась. Поймать ее на незатейливую хитрость оказалось так легко.
- Только поклянись не воровать – я за тебя поручилась.
- Вот еще!
- Как знаешь. Но за любую провинность тебя уволят, лишат разрешения на посещение верхнего города, упекут в тюрьму и вполне возможно вздернут. И помочь я тебе уже не смогу.
Она только фыркнула в ответ.
Все стало налаживаться, входить в мирную колею. Хлоя хорошо вписалась в гильдию цветочниц. Хвасталась одеждой, украшениями и заливисто смеялась в их шумных стайках, покупателей очаровывала своей задорной улыбкой, пускай и со щелкой между зубами. Вовсю флиртовала с романтичными юношами, впрочем, никого из них не выделяла и к себе близко не подпускала. Я только надеялась, что ей действительно понравилось и не захочется терять все это ради сиюминутного каприза и тоски по старому ремеслу.
Я же была по самое горло занята в храме и на учебе. Дома буквально падала с ног от усталости и тут же проваливалась в тяжкий липкий сон. Хлоя я постепенно стала приучать оставаться одну. Вначале она бунтовала и угрожала вернуться к братьям, но потом и эта буря улеглась. А как раз к весне Ферранте окончательно поправился, и целители отпустили его домой. Шел он с трудом. Я помогала ему разрабатывать ослабшие мышцы, но тяжесть в них до сих пор не прошла. Я предлагала опереться на мое плечо, но он отказался и, с трудом переваливаясь с ноги на ногу, упрямо двигался вперед.
Дома Хлоя застелила стол чистой скатертью и выставила пироги с маком, рисом и капустой, которые я купила по случаю нашего маленького праздника. В своем ярком платье цветочницы Хлоя бросилась к Ферранте на шею с порога, но даже это не изменило его мрачный настрой. Он просто отстранился. Не зная, как его смягчить, я сняла с него внушение и вложила в руку его единоверческий амулет.
- Мне это больше не нужно, - пробубнил он сквозь плотно сжатые зубы.
- Что? Почему? Но ведь… – я растерялась от исходившей от него горечи.
Ферранте сжал амулет. Сухие ветки треснули и развалились под его беспощадными пальцами.
- Я предал своего бога, приняв помощь от других, и теперь не достоин ему служить и говорить от его имени.
Я так и замерла, глядя на раскатившиеся по полу обломки амулета. Так, должно быть, и умирают боги – в людских сердцах. И виной этому моя помощь.
- Но что же ты будешь дальше делать?
- Двигаться от жизни к смерти, как и все, - сказано было с такой неумолимой отрешенностью, что я поняла, что дальше разговаривать незачем.