- Конечно-конечно, ясновельможный пан Казимир, - поспешил согласиться Муха-Михальский, - к тому же среди москалей встречаются совсем неплохие люди! Я даже сам знавал парочку.
- Эй, корчмарь, подай-ка пану еще куфель медовухи, - распорядился Корнилий, а то у него язык заплетается, и он несет разную чушь!
- Как же приятно общаться со столь умным человеком, - осклабился пан Ежи.
- Когда-то я знавал одного Муха-Михальского, - попробовал перевести разговор на другое бывший лисовчик, - он был хорунжим в отряде пана Лисовского, не ваш ли он родственник?
- О, вы, пан Казимир, знали моего бедного племянника Анжея?
- Да, кажется, его так звали, а отчего вы сказали "бедного"?
- Да вы ведь ничего не знаете!
- А что случилось?
- О, мой бедный Анжей погиб из-за гнусного предательства!
- Что вы говорите?
- Да, мой мальчик, который был мне вместо сына, погиб! И знаете кто был причиной этого несчастия?
- Не имею ни малейшего представления.
- О, это очень печальная история, пан Казимир!
- Расскажите ее нам, а мы послушаем.
- Кхм.
- Да, конечно, корчмарь, принеси еще медовухи, а то вдруг у пана Ежи пересохнет в горле.
Старый пьянчуга приободрился и, обрадовавшись, что нашел заинтересованных слушателей начал свой рассказ.
- Изволите ли видеть, ясновельможные паны, я вдовец. Детей у меня никогда не было, и единственной отрадой моего сердца был маленький Анжей - сын моего любезного брата. Чудесный был сорванец, бойкий и пригожий. Однако мой брат, помимо Анжея имел еще и прижитого на стороне байстрюка, по имени Казимеж. Да его звали также как вас, любезный пан Войцеховский. Поскольку матушка Анжея умерла, мой неразумный брат не нашел ничего лучшего, как взять свою девку в дом и растить наследника и ее байстрюка как родных братьев. Уж я говорил ему, что так делать не годится, да разве кто меня слушал? Так вот, мальчишки росли, но если Анжей был благороден и смел, то Казимир был завистлив и труслив, хотя и преуспел во многих науках. И вот когда они стали входить в возраст, в наши края переехала одни знатная, хотя и обедневшая семья, звавшиеся Ленцкими, может слыхали? Люди они были, прямо скажу, пустые, но вот дочка у них была просто загляденье какая красавица! Естественно, что юная паненка приглянулась моему славному Анжею, а он ей, ведь парень был весьма брав и пригож, просто как я в молодости. Но что вы думаете, этот негодник Казимеж, которого все по попустительству его отца считали шляхтичем, также воспылал страстью к прекрасной панне Изабелле. Да, ее звали Изабелла, разве я не сказал? Так вот, когда выяснилось, что Казимир также осмелился поднять свой недостойный взор на столь прекрасный цветок, случилось несчастие. Мой бедный брат Михал, как-то простудился на охоте, занемог, да и отдал богу душу. Мир его праху! Все наследство досталось Анжею, ведь он был единственный законный наследник. Впрочем, мой мальчик поступил необдуманно благородно. Он не стал выгонять байстрюка и его шлюху мать, а позволил ей жить здесь в Михалках. Казимежа же, он взял к себе на службу и даже не простым пахоликом, как тот вполне заслуживал, а товарищем. Конечно, теперь он не мог поднять и глаз на прекрасную панну Изабеллу, ведь она вышла замуж за Анжея и стала ему госпожой. Но эта черная душа, как видно затаила злобу и как только ему представилась возможность, он выдал своего хозяина врагам, а сам сбежал. И теперь я остался совсем один. Пани Изабелла и их с Анжеем маленький сын, унаследовали все маетки* оставшиеся от моего бедного брата и племянника, в них теперь заправляет ее отец, а сама она уехала в Варшаву где живет припеваючи. Мне же теперь негде преклонить голову в старости.
---------------------------
*Маетки - имения.
Все слушавшие завороженно молчали, пока старый шляхтич рассказывал свою невеселую историю. Лишь, отчего-то побледневший Корнилий, буравил рассказчика глазами.
- А что случилось с матерью этого предателя, - напряженным голосом спросил он, - вы ведь сказали, что ей позволили жить здесь?
- Да, - прокряхтел пан Ежи, - что-то у меня в горле пересохло...
- Корчмарь! - буквально выкрикнул Корнилий, но тот уже нес еще один куфель, для ненасытного шляхтича.
С блаженной улыбкой тот взялся за кубок и припал к его краю страждущими губами. Муха-Михальский долго втягивал в себя живительную влагу, так что видно было, как двигался кадык на тощей шее. Наконец отставив в сторону кубок, он обвел всех присутствующих мутными глазами, икнул, попытался что-то сказать, и неожиданно для всех упал лицом на столешницу.
- Проклятье! - чуть не закричал взбешенный Михальский, - зачем ты заснул именно сейчас, просыпайся немедленно!
- Не будите его пан Казимир, - печально проговорил подошедший корчмарь, - ваш дядя проспит теперь до утра.
- Ты узнал меня?
- Не так уж сильно вы изменились. Это для шляхтичей вы, переодевшись в богатый кунтуш, стали выглядеть иначе. Да и то, выпей ваш дядя хоть квартой меньше, он бы признал вашу милость. Я ведь говорил, что вам надо взять отдельную комнату.
- Где моя мать?
- Вы не знаете?
- С чего бы я поил это ничтожество! Постой, чего я должен знать?
- Когда пришли вести о том, что с вами и паном Анжеем приключилось, вашу матушку взяли под стражу. Она всем говорила, что это неправда и вы не могли такого сделать, но ее никто не слушал. Коронный суд, впрочем, не нашел уличающих ее или вас фактов, однако, пан Ленцкий велел объявить вас вне закона, а вашу мать казнить.
- Я не виновен в смерти Анжея, - потрясенно проговорил Корнилий, - он сам вызвался похитить... одного знатного человека... Правда человек это оказался слишком уж непрост и его люди сумели выследить похитителей и отомстили за своего хозяина. Но меня, клянусь богом, там даже не было!
- Кому это интересно, пан Казимир, особенно если знать, что ваш отец таки обвенчался с вашей матушкой, просто страница с записью в церковной книге куда-то исчезла.
- Откуда ты знаешь?
- Ваша матушка была честной и богобоязненной женщиной и не стала бы врать, призывая в свидетели Деву Марию.
- Как умерла моя мать?
- Вы правда хотите это знать?
Была глубокая темная ночь, когда над сонными Михалками взвились языки пламени, разрывая плотную темень будто лезвиями ножей. Неведомо откуда взявшиеся конные воины вытащили из дома и служб всех живых, включая батраков, слуг и оставшегося за хозяина пана Ленцкого, а затем погрузив все что возможно в телеги подпалили все что могло гореть. Вокруг все более разгоралась война, и вскоре мало кто вспоминал о несчастии, постигшем небольшое, в сущности, имение. Разве что иногда потом дивились немногие помнившие эту историю, что неведомые москали или татары, не тронув никого из слуг или батраков, повесили друг против друга пана Станислава Ленцкого и пана Ежи Муха-Михальского. Никто не знал отчего они не польстились на выкуп какой можно было получить за шляхтичей, и не угнали никого в полон, да и никому это не было интересно.
***
Скрип сапог за дверью резал слух так что казалось, будто из ушей вот-вот брызнет кровь. Медленно высвободив руку из-под доверчиво посапывающей рядом Лизхен, я протянул руку за пистолетом. Щелчок взводимого курка прозвучал в тиши так словно лопнула одна из пружин мироздания, но девушка не повела и ухом. За дверью тоже не расслышали, очевидно, занятые перебранкой. Не представляю себе, как во дворце с такой акустикой предавался молитвенному уединению его бывший владелец - архиепископ Сергий. Чтобы ни случилось в нем, в спальне служившей кельей церковному иерарху слышно все. Интересно, те звуки что издаем мы с Лизой тоже слышны всем? Выскользнув из постели и запахнув халат, я с пистолетом в одной руке и стилетом во второй подхожу к двери. За нею явно кто-то есть и не один. Прислушавшись я разбираю перебранку, идущую шепотом.
- Да говорю тебе, немец проклятый, что дело важное! Ну чего ты заладил: - "государ спать!" сам ведаю что он почивает, но все же знают, что он ни свет, ни заря поднимается, а тут дело срочное.
Судя по голосу, это Вельяминов препирается с Фридрихом. Кстати, не так уж громко. Фух, отпустило! По ходу у меня паранойя.
- Чего надо? - отчетливо произношу я, стараясь, впрочем, не разбудить спящую девушку.
Перебранка шепотом за дверью замолкает на секунду, чтобы продолжиться тут же во весь голос.
- Беда, государь, бунт!
Голос и впрямь Вельяминова и я, резко отодвинув засов, рывком открываю дверь. В опочивальню буквально вваливаются Никита и все еще пытающийся удержать его старый Фриц.
- Где бунт? В Москве? В Смоленске? Где, говори чертушка!
- В Тихвине!
- Не понял.
- Чего тут не понять? - Удивляется Никита, - сказано же в Тихвине!
- Так в Тихвине шведы?
- Ну, да, против них и бунтуют.
- И что потерпеть это никак не могло?
- Государь, - вздыхает с видом христианского мученика перед голодными львами Вельяминов, - ты же к брату своему королю Густаву Адольфу на переговоры собираешься?
- Собираюсь, а причем тут переговоры?
- А притом, что горожане шведских солдат с офицерами там побили и чиновника королевского на осине вздернули! И как к этому король отнесется, особенно если узнает, что они при этом кричали что на Руси свой природный государь есть и другого не нать? А если потребует, чтобы зачинщиков выдали?
- А вот хрен ему по всей королевской морде!
- А он нам Новгород также!
- Да уж, проблема. Только послушай, мы ведь в дорогу, дай бог, только завтра собирались, да ехать будем недели две, а то и больше. Придумаем, поди, чего дорогой.
Тем временем на кровати какое-то шевеление. Очевидно, Лизхен проснулась и сообразив, что что-то не так, попыталась спрятаться под одеялом. Судя по покрывшему физиономию кравчего багрянцу, до него стало доходить какого черта, я разослал с вечера по разным делам всех придворных и вместо постельничих перед моей опочивальней ночует Фридрих.
- Михальский не вернулся? - спрашиваю я чтобы перевести разговор на другую тему.
- Нет покуда.
- Тем более никакой спешки. Ладно, ступай пока, да насчет завтрака распорядись, а то мое величество что-то проголодалось.
- Где накрывать прикажешь, государь? - спросил Никита с поклоном.
- Фридриху отдашь, а он сюда принесет! - улыбнувшись, сказал я ему и закрыл дверь.
Легко ступая, я вернулся к кровати. Выглядывающая из-под одеяла Лиза выглядела очень забавно, так что я не мог не улыбнуться.
- Вы не сердитесь, мой кайзер?
- За что, милая?
- Ну, наверное, это не хорошо, что меня видели ваши приближенные...
- Успокойся, это секрет полишинеля!
- Что, простите?
- Ну, это такой секрет, который всем известен.
- Понятно, - протянула девушка и тут же переключилась, - вам, верно, принесли важные известия?
- Да, моя прелесть, но твою хорошенькую головку это беспокоить не должно.
- Как знать, ваше величество, ведь вы скоро отправитесь на встречу с шведским королем.
- Да, верно, а ты откуда это знаешь?
- Ну, это тоже, как вы сказали, секрет полишинеля!
- Да, действительно, - рассмеялся я, - тебя это беспокоит?
- Но ведь с ним приедет ваша жена...
- Ах вот ты о чем.
- О, мой кайзер, не подумайте, чего дурного, про свою бедную служанку. Я довольна тем что имею и не желаю ничего большего... просто я боюсь это потерять. У меня раньше никогда ничего не было, и я не знала каково это, а теперь я боюсь.
- Не стоит беспокоиться малышка, принцесса Катарина о тебе точно ничего не знает, и я постараюсь чтобы не узнала и дальше.
- Вы сказали принцесса, а разве она теперь не царица?
- Ну, для всякой короны нужна коронация, так что пока она только принцесса Шведская и герцогиня Мекленбургская.
- И вы думаете некому будет рассказать ей этот "секрет полишинеля"?
Я в замешательстве замолчал. То, что Лизхен не такая уж простушка-маркитантка я подозревал и раньше, но случая убедиться все как-то не было. Вопрос, на самом деле, был очень серьезный. Разумеется, моя разлюбезная Катарина Карловна женщина разумная и не станет устраивать мне сцен из-за того, что было до ее приезда. Но, так же, вполне понятно, что она не потерпит ничего подобного после того как этот приезд состоится. А ссорится с ней в моем положении не самое разумное дело, особенно из-за маркитантки. Катарина - это крепкий тыл, это мать моего наследника, это почти гарантия мира с Швецией, в конце концов. С другой стороны, Лизхен милая девочка и ни в чем не виновата. Мне было хорошо с ней, и нет никаких причин быть к бедняжке несправедливым. В конце концов, много ведь ей не надо?
Все эти раздумья, как видно, отразились у меня на лице, и девушка решила, что перегнула палку.
- В любом случае, вы ведь не уедете прямо сейчас? - спросила она, нежным голоском и застыла, прикусив губу острыми зубками. При этом она приподнялась на локтях, уронив при этом край одеяла слегка обнаживший девичью грудь. Вот как они это делают!
- Черта с два я сейчас куда-нибудь двинусь, моя прелесть, разве что к тебе.
Через полчаса деликатный стук старого Фрица сообщил нам что завтрак готов. Я опять завернулся в халат, а Лиза нырнула за ширму. Пища наша хотя проста и незамысловата, но вместе с тем, изумительна. Свежий хлеб, не менее свежее масло и совершенно восхитительная ароматная яичница с кусочками жареной ветчины.
- Ум... пахнет просто очаровательно, - втянул я в себя запах, - иди сюда, негодница, а то я умру, захлебнувшись слюной, и моя смерть будет на твоей совести!
- Я уже здесь, мой кайзер, - выпорхнула из-за ширмы Лизхен уже совершенно одетая, - пахнет действительно не плохо, но, ей богу, я бы вам лучше приготовила! Позвольте служить вам хотя бы за столом.
- Вздор, - улыбнулся я, - ты мне неплохо послужила сегодня в другом качестве, так что садись и ешь. Заслужила!
Юная маркитантка еще не потерявшая, слава богу, способности мило краснеть, не стала чиниться и непринужденно присела на лавке рядом со мной. Я скосил глаза на ее платье и улыбнулся еще раз. Женская одежда в этом веке не слишком удобна для одевания в одиночку, но Лиза делает это мгновенно, как солдатик. Каким образом ей это удается совершенно непонятно. Похоже Анна и впрямь ее отлично вышколила.
- Кстати, как там поживают Анна с Карлом? - спрашиваю я, прожевав очередной кусок.
- У них все хорошо, ваше величество, говорят, что господин капитан Гротте собирается жениться на ней.
- Вот как? Что же, я рад за них. Почему ты ничего не ешь?
- Просто мне нравится смотреть, как ест ваше величество, а это правда, что вы обещали подарить Анне дом?
- Это она попросила мне напомнить об этом? Ладно - ладно, я не сержусь. Да, я действительно обещал, что у нее будет свой дом. Кстати, если ты будешь умной девочкой, у тебя будет дом не хуже. Но теперь мне пора, а ты не скучай.
Выходя из покоев натыкаюсь на свой "малый двор". Так, за глаза, называют приближенных с которыми у меня особенно доверительные отношения. Попасть в этот круг нелегко и потому он очень тесен. К тому же, большинство сейчас отсутствуют. Рюмин в посольстве, Михальский рыщет по Литве, улаживая какие-то свои дела. Боярин Никита Иванович Романов, единственный из русской аристократии кому я хоть немного доверяю, сидит в Москве на хозяйстве. Официально он лишь судья в разбойном приказе, но на самом деле держит все нити в руках. Так что со мной сейчас только Никита Вельяминов, Анисим Пушкарев и мой верный Лёлик - фон Гершов.
- Рассказывайте, - говорю я своим соратникам, кивнув в отчет на почтительные поклоны, - чего еще новенького, кроме восстания в Тихвине?
- Да чего рассказывать, царь-батюшка, - охотно откликается Анисим, - все хорошо покуда, вот только...
- Чего, только?
- Да Васька Лыков опять воду мутит.
- В смысле?
- Ну как, в смысле, разговоры ведет всякие. Дескать ты, государь, в епископских хоромах живешь, считай, что в монастыре, а сам непотребных девок к себе для блуда водишь. Опять же, совет держишь не с боярами родовитыми, а с нами худородными. Католических священников в полон взял и не повелел их казнить. Стало быть, хочешь на Руси латинство ввести.