— Сюрприз, — сказал он, остановившись в паре шагов от койки Брана. — Я забыл твою фамилию, поэтому не сообразил, кого увижу. Ну, здравствуй, медалист…
— И тебе не хворать, тысячник, — ухмыльнулся Бранвен, потом осекся. — Простите, доктор Наби.
— Я еще не доктор. Прохожу практику перед выпускными экзаменами. Ты — моя зачетная работа, между прочим. — Тысячник плотно прикрыл дверь, потом запер ее изнутри и сдернул с рук перчатки. — Может, откажешься, пока не поздно? ЭЭГ-полиграфное сканирование переживает без последствий один из пяти.
— Нет уж, — покачал головой Бран. — Мне плевать на последствия! Я хочу знать, какая гниль подкинула мне шпаргалку. И чтоб ту плесень позорную выгнали в… — в присутствии хоть и ровесника, и давнего знакомого, но все же доктора, он предпочел не уточнять, куда именно. — Давай, не тяни.
Тысячник же как раз собирался тянуть. Он уселся за стол, упер подбородок в кулаки и задумчиво уставился на Бранвена. Точеное смуглое лицо, на котором выделялись светло-серые, почти как облака над Синрин, и такие же холодные глаза, не выражало ровным счетом ничего. Поблескивал между бровей вытатуированный золотом многогранник. Бриллиант, знак «золотых десяти тысяч». Бранвен тихо ненавидел Фархада — за эту паузу, за выхоленные ногти, покрытые бесцветным лаком по моде аристократии, за породистое лицо — результат многих поколений отбора, где умнейшие и успешнейшие женились на красивейших и здоровейших.
Вместо ожидаемого начала процедуры тысячник расстегнул ремни, которыми были стянуты руки Бранвена, и нажал на пульте кнопку. Койка перешла в сидячее положение. Потом Фархад выключил половину света и снял с пальца кольцо студента университета, поймал на его край блик от лампы.
— Смотри сюда, — вежливо попросил он.
— Что еще за ерунда? — опешил Бранвен, которому вкратце объяснили, как осуществляется сканирование.
— Не ерунда, — спокойно ответил Фархад. — Старая методика, из храмовых. Нам нужно установить истину, так я ее установлю и не калеча тебя.
— Зачем?!
— Ты спас мне жизнь, — тысячник пожал плечами. — Моя семья платит по своим счетам. А теперь смотри, куда я говорю…
Бран в глубоком изумлении уставился на кольцо. Через несколько мгновений он услышал такое же мягкое, как и все прочее «проснись!». Этот приказ удивил — Бранвену показалось, что не произошло ровным счетом ничего. Только вдруг заболело в спине и оказалось, что ноги, прижатые ремнем к койке, сильно затекли.
— Все, — улыбнулся резко очерченными губами Фархад. — Процедура окончена, о результатах я твоему начальству сообщу.
— Кто? — успел спросить Бранвен, но тысячник отрицательно покачал головой: «Мне не велели тебе сообщать».
Бранвена освободили, засчитали ему результаты экзамена и даже простили хамство, допущенное в разговорах с начальством Академии. Об этом ходатайствовал психолог, написавший целую страницу справки, согласно которой в подобной ситуации курсант с психотипом Белла и не мог реагировать иначе на незаслуженное оскорбительное подозрение. Имени того, кто подкинул ему записку, Бран так и не узнал. Точнее, не узнал от куратора и прочих, но один из курсантов его взвода вдруг покинул Академию. «По семейным обстоятельствам» — объявили остальным.
Бранвен вспомнил, что именно этот парень сидел за ним на экзамене, и догадался об истинной причине, точнее, о том, почему у него возникли пресловутые семейные обстоятельства. Исподволь расспросив жреца, он узнал, что за методику применил к нему Фархад, и как удалось установить истину. Идея того, что человек запоминает лишь десятую часть из происходящего вокруг него, что Бран боковым зрением видел, как к его карману протянулась рука, но сознательно не отследил этого, показалась ему глупостью и ересью. Однако же, эта ересь спасла ему жизнь. На этой стадии размышлений Бранвен завис трижды, а потому пришел к простому выводу: за благополучный исход следует благодарить Фархадика-тысячника и себя самого — за давешний инцидент на нижнем уровне.
Фраза из законов Мана, звучавшая как «делай добро и отпускай его плыть по водам», неожиданно оказалась не такой чушью, как выглядела раньше; но даже это не изменило его мнения о религии.
13
Первым, что поразило Арью Новак, когда она прибыла в расположение 2го истребительно-штурмового гвардейского авиационного ордена Высшей Доблести и Славы, ордена пятисотлетия Независимости Вольны и еще раз этак десять орденоносного полка имени Альбины Ставровской, была чистота. К армейской стерильности она привыкла еще в училище. Ее руками были вычищены квадратные километры унитазов, раковин, зеркал, полов, дверей и бетона — все, начиная от пола в сортире и заканчивая крышей столовой, до состояния «чтоб тут тебя же оперировать можно было!», по выражению ротного командира.
Тем не менее, достичь вожделенной чистоты на территории училища не удавалось, как невозможно было избавить живой организм от всей обитающей на нем микрофлоры — только вместе с организмом, как объясняли преподаватели на основах первой помощи. Училище тоже можно было привести в идеальный порядок — ликвидировав всех курсантов. Иначе не получалось. Тут наследили, тут засорилась труба, а там краска на двери стерлась от излишне усердного надраивания, на крышу нападали листья — вот незадача!
В полку же все выглядело ослепительно чистым. На стеклах ни капли после дождя, возле бордюра дорожки — ни одной лишней песчинки. Более того, все это блистающее великолепие казалось новым, как после капитального ремонта. Арья не обнаружила ни единого следа всех тех ухищрений, которыми обычно поддерживается чистота. Ни царапинки на металлических поверхностях, ни запаха дезсредств из распахнутой двери туалетной будки. Это впечатляло.
Следующее, что она заметила — необыкновенный уют. Полк располагался в тропическом поясе второго, наполовину обжитого континента Вольны, и казалось, что на морском берегу находится вовсе не военная часть — привольно разлегся в тени элитный пансионат для высокопоставленных чинов. Пахло для типовой военной части совсем нехарактерно — новыми отделочными материалами, металлом и стеклом.
Руководила размещением новоприбывших лично зампотылу полка, из чего Арья с Ингой заключили, что делать бабе особенно нечего, а, значит, происшествий и безобразий на вверенной ей территории происходит достаточно мало.
— Замужем? — спросила она девиц, не удосужившись заглянуть в документы.
— Не-а, — сказали обе хором.
— Ну и правильно, — ухмыльнулась зампотылша.
Арья посмотрела на ее прическу и маникюр, сначала не поверила своим глазам, потом озадачилась. Все это тянуло на кругленькие суммы, причем кругленькие даже по меркам столицы. То ли майор продала половину полка налево, то ли здесь крылись какие-то тайны.
— Так, значит, в общежитие. Ты — в номер 405, — показала она пальцем на Ингу. Потом длинный розовый ноготь с росписью передвинулся в сторону Арьи. — А ты — в сто шестой, к Масе.
Почему майор хихикнула, и что было смешного в совместном проживании с некой Масей, Арья поняла чуть позже, когда вошла в назначенную ей квартиру. Волна непривычных запахов ударила из открытой двери и едва не сбила с ног. Девушка бочком вошла в крохотную прихожую. В дверном проеме на плечиках висел парадный китель с погонами надпоручика, благоухавший духами и еще чем-то непонятным. Осторожно отодвинув его в сторону, Арья прошла в комнату.
Окно было скрыто полупрозрачным пепельно-серым тюлем. Вдоль стен стояли две кровати, между ними — широкий письменный стол. Над кроватями располагались книжные полки. У противоположной окну зеркальной стены стояли два кресла, диванчик и журнальный столик; стена оказалась передней панелью шкафа-купе. Вся мебель выглядела новой и подозрительно шикарной.
Соседку по квартире Арья заметила чуть позже, хотя потом удивлялась, как можно было сразу не заметить такое чудо. Первым делом она увидела две длинные ноги со стройными лодыжками и нежно-розовыми пятками, далее был обнаружен почти прозрачный пеньюар. Потом Арья разглядела огненно-красную шевелюру и ехидные глаза, созерцавшие новенькую с легкой насмешкой. Все вместе должно было принадлежать холеной актрисе или любовнице министра, но никак не надпоручику гвардейского авиаполка.
— Мама моя, — вымолвила Арья. — А я думала, что в армию попала…
Рыжая расхохоталась, потом вскочила с кровати. Пеньюар был накинут на роскошное кружевное белье чисто символических размеров. Арья уронила сумку на пол и плюхнулась в кресло, обвела взглядом комнату, отмечая прочее великолепие — дорогие покрывала, ряды блестящих флаконов на полке, небрежно брошенные на столе украшения и еще кучу всяких непонятных мелочей.
Девица уперла руки в бока, оглядела Арью с ног до головы и опять рассмеялась.
— Меня зовут Мария Ковальска, можно просто Мася. А тебя?
— Арья Новак.
— Понятно, Арья. Попала ты в армию, не сомневайся.
— Что-то непохоже, — вздернула подбородок Арья. — Больше похоже на гримерку театра…
— Ой, какие мы серьезные, просто слов нет, одни эпитеты. Давай, шлепай в ванную, все, что там есть — можешь брать, и не тушуйся. Мы из тебя сделаем человека. Топай-топай, подпоручик…
— Слушаюсь, — мрачно буркнула Арья и отправилась выполнять приказ.
Привычных простых мыла с шампунем в ванной не оказалось. На полке теснились добрых три десятка флаконов, баночек, тюбиков и бутылочек. Девушка перенюхала половину, поняла, что ей придется благоухать подобно Масе — цветами и экзотическими ароматами, и, скрипя зубами, принялась мыться. Чувствовала она себя отвратительно: все время боялась намазать что-нибудь не то и не туда, придирчиво изучала надписи на каждом пузырьке. Через полчаса она вышла из ванной, сконфуженная и еще более усталая, чем до того.
Мася уже переоделась в светлые брюки и легкую блузку с глубоким вырезом.
— А что, у вас разрешено без формы? — спросила Арья, постаравшись придать вопросу нейтральный оттенок.
— В личное время — конечно! Во время несения боевого дежурства — изволь в форме, а так — да кому оно надо-то? Делай, что хочешь. Ну, я понимаю, что после училища оно трудновато, но привыкнешь… — затараторила Мася. — У нас тут хорошо, ой, разберешься — поймешь, как хорошо. Ты знаешь, какой у тебя будет оклад? А сколько с надбавками? О, ты еще ничего не знаешь. Узнаешь — ошалеешь!
— М-да, — тряхнула мокрыми волосами Арья. — А зачем это все?
— Потом поймешь…
Арья не поняла даже спустя месяц. Офицеры полка имени Ставровской ее смущали. Холеные ухоженные женщины; подтянутые скорее по-спортивному, чем по-военному, мужчины. Мягкие голоса, изящные манеры, разговоры больше о книгах и новых спектаклях, чем о привычных Арье придирках начальства, подпольном употреблении спиртного и способах нелегально покинуть территорию для приятного времяпрепровождения. Подпоручику Новак все казалось, что она попала на другую планету, в армию неведомого ей государства.
Служили здесь только солдаты-контрактники, да и те тоже казались инопланетянами. Каждый второй учился заочно, получая гражданскую специальность в самых престижных ВУЗах Вольны. У второй половины уже было высшее образование. В невесть зачем вверенном подпоручику Новак отделении не наблюдалось никаких нарушений Устава — что неуставных отношений между солдатами, что мелких нарушений дисциплины… вообще ничего запретного. От такого благолепия Арья нервничала больше, чем от раздолбайства и разгильдяйства подчиненных — а поди не понервничай, если солдаты и десятник даже плюют в урну, а не мимо, и разговаривают так, словно не знают о том, что такое нецензурная брань. Все это сводило с ума.
Зачем, скажем, штурману в чине подпоручика десяток подчиненных? Еще точнее — на трех подпоручиков один и тот же десяток солдат, которые прекрасно справляются с уборкой в ангарах и очисткой взлетно-посадочных полос и под руководством своего десятника. Пройтись два раза в сутки, посмотреть, все ли в порядке — вот и все «командование». Ну, еще поутру заняться их физкультурной подготовкой, хотя если посмотреть объективно, то как раз Арье приходилось напрягаться, чтобы бегать наравне с отделением.
Еще больше с ума сводила Мася Ковальска — и непосредственное начальство, и соседка по комнате одновременно. Идея «сделать из Арьи человека» накрепко поселилась в ее мозгу, а потому шустрая Мася то и дело занималась облагораживанием подпоручика Новак. В программу входило принудительное использование всего ассортимента услуг, которые предоставляла полковая служба быта — от парикмахерской до галотерапии, а также обучение Арьи таким важным искусствам, как покрытие ногтей лаком, а тела бесчисленными кремами и лосьонами.
При этом во время дежурств и учений, проводившихся ежемесячно, Мася с тем же неукротимым энтузиазмом занималась подготовкой Арьи к исполнению непосредственных обязанностей. Она быстро добилась того, что Арью перевели в ее экипаж в качестве стажера, и для подпоручика Новак началась новая эпопея.
В училище их научили всему, чему могли, но управление новейшими и строго засекреченными моделями, которыми был оснащен полк, в программу не входило. Гвардии надпоручик Ковальска служила уже пятый год, второй год была командиром экипажа — и отнюдь не за красивые глаза и длинные ноги. Машина слушалась ее безупречно, а исполнение фигур высшего пилотажа можно было снимать для учебных материалов. Мася знала свое дело так, как Арья мечтала знать когда-нибудь, хотя бы лет через пять.
— Мы — элита, — частенько рассуждала Мася, забросив ноги на стол и любуясь шелковистой, безупречно гладкой после депиляции кожей. — Нас таких всего три полка. И если уж нам платят дикий оклад да еще и дают всего до кучи в наше удовольствие, то мы должны все это отрабатывать! И не только ратной службой, подруга, но еще и в свободное время. Постоянно, дорогая, ежеминутно!
Один раз она дополнила свое рассуждение фразой, от которой Арья едва не свалилась с койки.
— Пану Анджею нравятся красивые девочки и умные мальчики, так не будем его разочаровывать!
— Что-о-о?
— А то ты не знаешь, что наш полк — его любимая игрушка? Он тут апробирует свои гениальные разработки и не хочет их отдавать в руки невесть кому. Поэтому у нас все такое замечательное, и мне это нравится.
— Да кто он такой? — изумилась Арья. — Не министр обороны ведь, откуда все это?
— Подумаешь, какой-то там министр, — хихикнула Мася. — Сегодня министр, завтра чистильщик канистр. А пан Анджей — наша надежда и опора.
— Тьфу на тебя, ты можешь толком говорить или нет? — Арья вдавила не потушенный Масей окурок в пепельницу так, что угольки разлетелись по столу.
— Он глава научно-технической разведки, чего тебе еще пояснять-то?
Арья не хотела выглядеть совсем уж идиоткой и не стала признаваться, что не поняла, почему глава НТР важнее министра обороны и может позволить себе завести пару-тройку «карманных» полков элитного уровня. За всем этим крылись какие-то тайны и слишком сложные для нее взаимосвязи; в конце концов, все это не было делом низших офицеров, которыми они с Масей являлись.
Напрягало ее другое. Мася и другие женщины-офицеры, даже Инга Эспин, с которой Арья в училище драила одни и те же сортиры, вели себя так, словно родились для роскоши полка имени Ставровской. Спокойно курсировали между сауной и массажным кабинетом, заказывали по каталогу дорогущие шмотки, щеголяли росписью на ногтях; потом так же спокойно переодевались в летные комбинезоны и добивались от фантастически мощных машин невероятных результатов. После этого плясали на танцах до полуночи, а с утра гоняли солдат на пробежках, демонстрируя феноменальную выносливость. В этой компании небожителей Арья чувствовала себя сиротой.
Объективно она справлялась не хуже прочих, а если сравнивать с Ингой, так и лучше. Не хватало ей легкости и радости, с которыми окружающие пользовались всеми благами жизни. Ощущая себя самозванкой, обманом просочившейся в полк, не тянущей на роль элиты, Арья постоянно вибрировала от напряжения. Ей казалось, что в любой момент ее разоблачат и выгонят вон; частенько ей этого хотелось — служить в обычной части, рядом с обычными людьми. Гонять солдат пинками и чувствовать себя на своем месте.
Иногда ей казалось, что кто-то еще при рождении отключил у нее возможность радоваться жизни здесь и сейчас, пользоваться ее дарами без страха и без чувства стыда. Все, совершенно все вокруг были нормальными людьми, умеющими наслаждаться жизнью, и только Арью кто-то обделил, ограбил…