Лиам сбился с шага, а потом возмутился, как и положено обычному мальчишке-озорнику:
— Ещё чего! Это пусть медовые морды боятся! Чарли, Кен — за мной! — и, ухватив за руки братьев, побежал вверх по дороге, увязая в свежем снегу.
Джул, дождавшись разрешающего кивка от меня, всё с тем же невозмутимым лицом последовал за детьми.
— Вот везучий дылда, — хмыкнул Эллис, когда дядин камердинер отдалился на достаточное расстояние. — Ему даже на бег переходить не надо, знай себе шагай пошире… То ли дело мы, простые смертные, — и он скосил глаза на мои изрядно запачканные в снегу сапожки. — Раз уж мы с вами оказались наедине — почти наедине, точнее, если не считать мисс Бьянки — можем поговорить серьёзно. Виржиния, я почти уверен, что Джона Кирни убили. Точнее, поставили его в такие условия, что выжить он не мог.
Паола нарочно замедлила шаг. Ни для кого не было секретом, что дядя Рэйвен позволил ей остаться в моём доме в обмен на обещание рассказывать обо всём, что она видит и слышит. Однако если не слышишь — то и рассказывать не о чем, решили мы единодушно. Наверняка маркиз догадывался о том, что отчёты неспроста сделались удивительно расплывчатыми, но сделать он ничего не мог — Паола ведь честно выполняла свою работу.
Что же касалось других свидетелей, в той или иной степени случайных, то вряд ли поблизости находился кто-то ещё. Дорога была абсолютно пустой, лишь тянулось вверх несколько цепочек следов — вероятно, мальчиков и Джула. По обочинам рос шиповник, густой и колючий, весь в нетронутых оранжево-алых ягодах — не нашлось храбреца, который собрал бы урожай. Далее начинался сад, запущенный донельзя, где ежевика душила одичавшие яблони и груши. Вряд ли кто-то отважился бы спрятаться в тех колючих зарослях — разве что самоубийца.
С середины подъёма уже открывался роскошный вид на окрестности — деревня, над которой вились уютные дымки из труб; каменная церковь с самой высокой в графстве колокольней; пологие холмы, как в Альбе, между которыми вились, однако не пересекались ни разу, дорога и глубокая, но неширокая река…
То были мои исконные земли, но отчего-то я не ощущала себя хозяйкой здесь, как не воспринимала родным домом загородный особняк Эверсанов у Тайни Грин. Моё место было в «Старом гнезде», в слабо освещённом зале, пропахшем свежей выпечкой и шоколадом, кофе и пряностями; там, где негромко наигрывал мелодию граммофон, сухие букеты в вазах источали слабый травяной аромат, где гости негромко разговаривали, и каждый был знаком с каждым.
— Что-то ваша улыбка никак не вяжется с известием о насильственной смерти бедняги Кирни, — проворчал Эллис, пряча подбородок в складках серо-голубого шарфа.
— Простите, отвлеклась, — виновато улыбнулась я. — Что касается погибшего… Пожалуй, я ожидала дурных вестей ещё тогда, когда различила тот жуткий крик за воем снежной бури. Однако вы вряд ли стали бы так старательно вызывать меня для приватного разговора, если бы хотели сообщить только эту весьма несвежую новость.
— Вы от дяди язвительность подцепили? — смешно выгнул брови Эллис.
— От вас.
— Польщён. Однако вернёмся к Кирни. Пока я толком не осмотрел тело, но кое-что успел заметить, пока мы коротали время на обочине. Во-первых, серьёзных обморожений на конечностях не было, значит, бежать жертве пришлось не слишком долго. Во-вторых, на теле множество царапин, как если бы Кирни пришлось продираться, скажем, сквозь тот шиповник, — указал детектив на живую изгородь. — И в-третьих… Руки, Виржиния. Точнее, ладони. Всё тело у погибшего перемазано в смеси из сажи и вязкого жира, которую не ототрёшь простой водой. Однако руки у него почти не запачканы. Сажа есть на тыльной стороне, на пальцах, и на нижней части ладони, однако верхняя практически чиста. Не наводит ни на какие мысли?
Я лишь качнула головой:
— Поясните.
Вместо ответа Эллис стянул перчатку — и прямо перед моим лицом сжал руку в кулак.
— А теперь?
У меня в голове точно щёлкнуло что-то.
— Джон Кирни не сам измазался в саже.
— Именно, — хмыкнул Эллис. — Скорее всего, его усыпили или временно лишили разума наркотиком, а затем раскрасили. Возможно, ладони остались чистыми, поскольку Кирни инстинктивно сжимал кулаки. Если бы он сам размазывал по себе сажу, то чернее всего были бы именно руки.
До развалин замка оставалось ещё около шестидесяти шагов. Мы шли уже неприлично медленно. Мальчишки, которые первыми добрались до вершины, теперь носились кругами у древнего-древнего дуба, ныне уже засохшего и расколотого молнией надвое. Сами же развалины выглядели так, словно ремонтные работы прекратились только вчера, до снегопада. Большая часть завалов была разобрана, и стало ясно, что почти все стены и многие перекрытия сохранились. Некоторые пристройки, сильнее всего пострадавшие от пожара, пришлось разбирать едва ли не до фундамента. Самый крупный завал, там, где обрушилась часть внешней стены, находился с другой стороны, и отсюда я его не видела, но, судя по горам камней, его также почти расчистили.
— Значит, до полубезумного состояния Джона Кирни кто-то довёл сознательно, — подытожила я и остановилась, точно желая полюбоваться видом с холма. Паола сделала то же самое, только обернулась не к деревне, а к кустам шиповника, и принялась срывать одну за другой промёрзшие ягоды. — Один вопрос — зачем?
— О, на этот счёт у меня есть мнение, — загадочно протянул Эллис и вдруг подмигнул мне: — Но начну я издалека. Знаете, мистер Панч на самом деле вряд ли хотел бы, чтоб вы приехали.
Нечто подобное и я сама подозревала, однако переспросила с нарочитой недоверчивостью:
— Неужели? Думаете, он и есть злодей?
Детектив рассмеялся:
— Нет. Просто он слишком хорошо знает вашу нелюбовь к мистике. А в округе собрался, не побоюсь этого слова, целый музей мистических фигур. Ну, легенду о дубопоклонниках вы уже вспомнили. Далее — колдун. Я тут поговорил с Фрэнком и выяснил кое-что любопытное. Этого «колдуна» зовут Роберт Блаузи. Он уже несколько месяцев почти каждый день поднимается к развалинам, дабы «умилостивить духов». До того, как начали происходить загадочные явления, рабочие посмеивались над ним, но теперь почти каждый носит с собой амулеты, которые сделал Блаузи.
— Не бесплатно, разумеется? — вздохнула я и приготовилась уже повесить на «колдуна» ярлык шарлатана, однако Эллис ответил:
— Бесплатно. Да, мотив выгоды и меня бы успокоил, и я не стану отбрасывать его до разговора с мистером Блаузи, однако пока в истории местного колдуна нет и намёка на корыстолюбие. Но это ещё не всё. Представляете, Виржиния, неподалёку от деревни, на той стороне реки, живёт самый настоящий алхимик!
— Этого ещё не хватало! — искренне разозлилась я. И мистер Панч посмел умолчать о подобном разгуле суеверий! Неудивительно, что рабочие в конце концов перепугались и едва ли не разбежались. — В первый раз слышу о чём-то подобном. Адвокат мне не докладывал, иначе бы я…
— Просто теряюсь в догадках, что бы вы тогда сделали, — ухмыльнулся Эллис. — Ну, я уже имел дело с алхимиком… Лет шесть назад. Жаль, в итоге он оказался заурядным отравителем, который убил своего богатого дядюшку, обставив дело как несчастный случай. Ну, знаете, пригласил понаблюдать за изготовлением философского камня, затем отлучился, оставив беднягу в лаборатории, где тот благополучно надышался парами ртути… Впрочем, сейчас не об этом, — прервал он сам себя и нахмурился. — Ваш алхимик вроде бы пореспектабельней будет. Начнём с того, что он отнюдь не юн. У него две взрослые дочери, говорят, редкие красавицы.
Я вспомнила Дугласа Шилдса и его сына Энтони, прелестного мальчика — ангела и обликом, и душою.
Сердце защемило.
— К сожалению, даже самая прекрасная семья не является гарантией того, что человек не пойдёт по кривой дорожке. — Я постаралась произнести эти слова ровно и философски, но вышло горько, придушенно, с постыдным надрывом.
Тогда из-за моей наивности погибла Эвани…
Эллис сделал вид, что ничего не заметил, и пожал плечами:
— Да, это известный принцип. Я вам рассказывал о «правиле собаки», Виржиния? — вдруг встал он передо мною, доверительно заглядывая в лицо. Глаза у Эллиса сейчас были ярко-голубые, несмотря на пасмурную погоду; в мгновения, подобные этому, я сомневалась, что они меняют свой цвет лишь в зависимости от окружающей обстановки. — Нет? Так слушайте. Предположим, вы ночью идёте по тёмной улице — и вдруг вам навстречу попадается бедно одетый мужчина. Вы подумаете о чём-то плохом?
Я поразмыслила и кивнула:
— Пожалуй, да. Что может порядочный человек делать на улице ночью?
— Замечательно, — улыбнулся Эллис. — Теперь заменим оборванца джентльменом. Итак?
— То же самое, — вздохнула я. — Джентльмен даже подозрительней.
— Военный в генеральском мундире? Герцог? Старик? Юноша?
— Ничего не меняется, — вынужденно признала я. — Всё равно мне станет не по себе.
— Прекрасно. — Улыбка Эллиса стала ещё шире. — А теперь вернёмся к оборванцу из первой сценки. Пускай он, к примеру, ведёт на веревке щенка. Теперь страшно?
Я послушно представила себе это зрелище… и с лёгким удивлением призналась:
— Наверное, нет. Ведь понятно, почему он оказался на улице ночью. Собака царапалась и просилась на прогулку, а у джентльмена, вероятно, была бессонница, вот он и… Эллис, вы смеётесь?
Он придержал козырёк кепи рукою, отворачиваясь.
— Простите. Я бы, конечно, подумал, что негодяй украл у кого-то породистую собаку, но в целом всё верно. Мы перестаём бояться, когда видим рядом с предполагаемым преступником то, что оправдывает его нахождение в данном месте и в данное время. Например, желчный старик, живущий уединённо… Подозрительно? Да. Но если он ухаживает за женой, склонной к мигреням, а потому не выносящей города?
— Достойно уважения.
— Ну, принцип вы поняли, — быстро взглянул на меня Эллис и начал подниматься по дороге. Я последовала за ним. — Впрочем, мы снова отвлеклись. У этого самого алхимика, мистера Лоринга, две абсолютно нормальные дочери, самые завидные невесты в округе. Потому его занятие кажется лишь милой причудой. Итак, у нас есть всеми признанный колдун, а также алхимик, слухи об алтаре дубопоклонников и о духах… Окрестный люд привык к мистике, Виржиния, — продолжил Эллис немного изменившимся голосом, более низким и сухим. — А потому никому не показалось удивительным то, что Джон Кирни якобы подвергся проклятию. Все приняли это как должное. Ещё бы, с таким-то соседством…
Я споткнулась на ровном месте и едва не упала — детектив успел вовремя подхватить меня под локоть.
— Проклятие? Что за глупость!
— Я того же мнения, — со вздохом подтвердил Эллис. — Но послушайте историю целиком. Якобы около двух месяцев назад — в то же время, когда рабочие стали уверяться в существовании духов, заметьте — Джон Кирни раскопал в развалинах медвежью шкуру с целой головой. Вероятно, благодаря особой обработке, она неплохо сохранилась… Не без труда он напялил на себя шкуру, хоть она и была весьма тяжёлой, и в таком виде попытался напугать друзей. Розыгрыш удался на славу. Однако спустя несколько дней по деревне разошёлся слух, что Джон Кирни якобы навлёк на себя проклятие и теперь в полнолуние он обращается в зверя. Ну, каково?
— В стиле «Дешёвых ужасов», — поморщилась я, вспомнив тоненькую брошюрку за два рейна о самых жутких происшествиях в Бромли, которой торговали крикливые мальчишки-газетчики.
— Именно, — подтвердил Эллис. — А вчера было полнолуние, Виржиния, и это уж слишком удобное совпадение. Кто-то сперва распустил слухи о проклятии Кирни, а затем избавился от него, прикрываясь этими самыми слухами… Виржиния?
…А я застыла, как вкопанная. На долю мгновения меня сковал суеверный ужас: над согбённым Лиамом нависала зловещая фигура в чёрном балахоне.
— Это же не… — начала было я, но затем присмотрелась — и с облегчением разглядела зелёный священнический шарф. — Похоже, мы здесь не одни.
— Да уж, — сощурился Эллис, разглядывая незнакомца. — Так вот он какой, отец Адам, оплот нравственности и здравого смысла в деревне… Не будем медлить, Виржиния. Ужасно хочется сравнить рассказы о вашем священнике с личными впечатлениями, — заговорщически сжал он мою руку — и ускорил шаг.
Когда мы приблизились к священнику на достаточное расстояние, то я невольно улыбнулась. Он отчитывал Лиама в лучших традициях сестры Мэри, педантично и в то же время эмоционально. Мальчик переминался с ноги на ногу и краснел, а братья Андервуд-Черри глазели на него с детской непосредственностью, чем только усугубляли неловкое положение юного баронета.
— …лишь неразумное чадо, у которого в голове только мрак невежества, может бегать у самой стены. Там камень на камне едва держится, в любую минуту всё может посыпаться, а ты, дурак, ещё и детей малых туда потащил. А если бы вы покалечились? Молчишь? Сопишь? То-то же. Думать учись, а то у тебя ноги прежде головы действуют.
— Мне, право, неловко прерывать столь прочувствованную проповедь, однако я не нахожу в себе сил оставаться в стороне, — произнесла я негромко, вставая рядом с Лиамом. — Отец Адам, я полагаю?
— Других «отцов» здесь нет. Хотя этому отроку строгий отец бы не помешал, — сухо ответил священник поворачиваясь ко мне. — А вы, значит, та самая леди Виржиния? Наслышан. Но хорошего в тех слухах мало.
Я замешкалась с ответом, разглядывая отца Адама. Цельное впечатление о новом знакомом пока не складывалось. Внешность ему досталась суровая и устрашающая: высокий рост — лишь на полголовы меньше, чем у Джула; глубоко запавшие глаза под массивными надбровными дугами и крючковатый нос; чёрные курчавые волосы с изрядной долей седины, особенно на висках; худоба и лёгкая сутулость… В широком священническом облачении он напоминал пугало на гнутой палке, завёрнутое в чёрную ткань.
Судя же по манерам, нарочито грубоватым и простым, отец Адам, во-первых, привык к положению человека с неоспоримым авторитетом, и, во-вторых, вообще не испытывал почтения ни к титулам, ни к богатству. С другой стороны, его беспокойство за Лиама выглядело вполне искренним и оправданным: действительно, не место было детям близ опасных развалин.
Да и адвокат отзывался о нём неплохо…
— Слухи — вещь скверная, не стану спорить, — с улыбкой ответила я наконец, сводя всё в шутку. — Верить им — значит обманываться. Повторять — значит умножать яд.
— Я тоже читал поучения святой Генриетты Милостивой, — ничуть не смутился отец Адам. — Но думаю, что у каждого должна быть своя голова на плечах, и не стоит во всём полагаться на святых. Зачем вы приехали? Собираетесь недрогнувшей рукой отобрать землю, которая позволяет не умереть с голода самым бедным семьям в этой деревне? Или лично выстрелите в меня из своего револьвера, воспетого газетчиками?
Тут, признаться, я растерялась, не зная — смеяться мне или оскорбляться. Какие страсти из-за небольшого огородика! Затруднение разрешил Эллис: он звонко расхохотался, подошёл и хлопнул священника по плечу:
— Да вы шутник, друг мой. Из револьвера леди Виржиния стреляет разве что по закоренелым убийцам и опасным безумцам. А для всего остального у неё есть ручной детектив, то есть я. Рад представиться — Алан Алиссон Норманн, один из лучших — и я не хвастаюсь — детективов Управления спокойствия в Бромли. Ради леди Виржинии берусь за любые дела. Вот, например, смерть мистера Кирни… Как полагаете, она естественная?
Отец Адам резко изменился в лице; разгладилась глубокая складка между бровями, смягчился изгиб губ… Стало вдруг ясно, что священник уже весьма немолод и что нынче он, скорее всего, не выспался — возможно, потому и удостоил меня язвительной отповеди.
— Бедный Джон, да покоится его душа на Небесах, — пробормотал отец Адам, немного ослабляя зелёный шарф. — Надеюсь, он наконец встретился со своей добродетельной женою… Леди Виржиния, вам уже наверняка пересказали эти возмутительные сплетни о покойном Джоне, — устремил он на меня внимательный взгляд светло-серых, почти прозрачных глаз. — Не верьте им. Мистер Кирни каждое воскресенье ходил к проповеди, не пропускал ни одной. Даже зимою он выращивал дома цветы из семян и ежемесячно возлагал их к алтарю. Он был человеком трудолюбивым и честным. Единственный его порок — доверчивость. И пугливость, пожалуй. Кто-то воспользовался этим, вошёл в доверие и запугал. Готов спорить, что это один из премерзких вероотступников.