– И что вы предлагаете?
– Через сорок минут я снова буду здесь. В этом автобусе. Добро? А вы где-нибудь укройтесь. Не надо, чтобы вас видели. Где ваш чемодан?
– Сгорел.
– Ах да, конечно. Ну ничего, вы еще новый купите, в Швейцарии.
– И сдалась вам эта Швейцария!
– Ладно уж, мне ее не видеть как своих ушей. Я пошел. А вы не суйтесь.
– Не сидеть же мне здесь все время.
– Лучше сидеть.
– Я должен как можно больше собственными глазами. Нет ничего глупее, чем отсиживаться. Я могу там пригодиться.
– Вы? Им? – вставил Борис с сарказмом. – Чтобы вас прихлопнули?
Борис подошел к двери автобуса и с минуту оглядывался, как в детективном фильме, нет ли за ним слежки. И если бы кто-то посмотрел в ту сторону, наверное бы, уверился, что видит злоумышленника.
Шубин не стал ждать, пока Борис, пригибаясь изображая из себя злоумышленника, убежал с площади. Он спрыгнул из промерзлого автобуса на снег, и ему показалось, что снаружи чуть теплее, чем в машине. Он сунул руки в карманы аляски, надеясь отыскать там сигареты, но нащупал только банку с растворимым кофе. Чего же Эля не вынула, подумал он. Лучше бы вынула и положила сигареты.
Оттого, что сигарет не было, страшно хотелось курить. Шубин подошел к танку и только собрался постучать по броне, спросить, нет ли закурить у танкистов, как увидал табачный киоск. Киоск был открыт.
Шубин, ничуть не удивившись, пошел через площадь.
В киоске кто-то был.
Шубин спросил:
– Пачку сигарет не дадите?
После некоторой паузы изнутри послышался тонкий голос:
– А вам каких?
– «Прима» есть?
– Сейчас.
На полочку перед окошком легла черно-красная пачка. Ее держала тонкая детская рука.
Шубин сказал:
– Спасибо, – и положил рубль.
Рука сгребла рубль и исчезла.
– А спички есть? – спросил Шубин.
– Спичек нету.
Окошечко со стуком закрылось.
Шубин отошел на три шага, разломал пачку, вытащил сигарету.
Боковая дверь в киоск открылась, и оттуда высунулась голова мальчишки в вязанной шапочке. Мальчишка вытащил мешок, явно набитый пачками сигарет, и ловко закинул его за киоск, прочь с глаз. Увидев, что Шубин наблюдает за ним, он ничуть не испугался, а разжал кулак, в котором был коробок спичек, и кинул его Шубину. Тот успел подставить руку и схватить коробок.
Следом за мальчишкой из киоска выбралась девочка с таким же мешком. Оба спрятались за киоск.
Шубин пошел к вокзалу.
Солдат с автоматом, который стоял возле черных «Волг» и военных «газиков», число которых за время разговора с Борисом увеличилось, шагнул навстречу Шубину.
– Нельзя, – сказал он.
– Мне можно, – сказал Шубин. Он достал из кармана пиджака радакционное удостоверение. Солдат взял удостоверение, раскрыл, начал читать, шевеля губами. Потом посмотрел на Шубина, сравнивая его с фотографией, и Шубин понял, что сходства солдат отыскать не может. Он закрыл удостоверение и крикнул:
– Величкин! Товарищ старшина!
Старшина в теплой куртке, разрисованной камуфляжными узорами, подошел не спеша. Он был без автомата, но кобура повязана поверх куртки.
– Тебе же приказано – не пускать, – сказал он.
Солдат протянул старшине удостоверение Шубина, а сам посмотрел с тоской на дымящуюся сигарету. Шубин вытащил пачку, протянул солдату.
Тот взял сигарету, но закуривать не стал, он смотрел на старшину.
– И что вам там нужно? – спросил старшина.
– Мне надо пройти в штаб, – сказал Шубин. – Я журналист из Москвы, корреспондент. Я в командировке.
– В командировке? – спросил старшина, и взгляд его проехал по Шубину – от вязанной шапки, заросшего щетиной, порезанного лица до рваной аляски и замаранных брюк. – Что-то не похоже. Паспорт есть?
– Есть здесь кто-нибудь постарше чином? – спросил Шубин терпеливо, отдавая старшине паспорт.
Солдат держал сигарету так, будто готов был вернуть ее Шубину, как только того разоблачат.
– Приказано посторонних не пускать, – сказал старшина. – Авария.
– Послушай, старшина, – сказал Шубин. – Я всю ночь был на этой аварии, пока ты в казарме спал. И мне некогда было себя в порядок приводить. Я там был. – Шубин показал на гостиницу. солдат и старшина послушно посмотрели на гостиницу.
– Погодите, – сказал старшина и, взяв удостоверение, пошел к вокзалу.
– Самое время бюрократию разводить, – сказал Шубин и зажег спичку. Солдат закурил. Солдат был из Средней Азии, он был напуган, ему было холодно.
Низко над площадью прошел вертолет. Загромыхал за вокзалом состав.
– Как оттуда ушел? – спросил солдат, показывая на гостиницу.
– По пожарной лестнице, с крыши, – сказал Шубин.
– Понимаю, – сказал солдат. – И вещи сгорели?
– Вещи сгорели.
Подъехал «рафик». Из него вылезали люди, некоторые сонные, одетые кое-как, напуганные. Из вокзала выбежал шестерка Плотников, издали замахал рукой и крикнул людям, что стояли у «рафика».
– Сюда, товарищи, в зал ожидания, там вас ждут. Пропустите их!
Он убежал так быстро, что Шубин не успел его окликнуть. Но среди стоявших у «рафика» Шубин увидел Николайчика. Тот плелся за остальными к вокзалу.
– Федор Семенович! – крикнул Шубин. – Федор Семенович!
Николайчик остановился. Другие стали оборачиваться. Шубин подошел к нему.
– Шубин, – узнал его Николайчик. – В таком виде? Что с вами произошло?
– То, что и со всеми.
– Какой ужас! – сказал Николайчик. – Вы просто не представляете, какой ужас.
– Представляю, – сказал Шубин.
– Ну да, конечно. Но никто не мог представить. Меня разбудили час назад, вызвали сюда, в штаб. Есть человеческие жертвы! – последнее Николайчик произнес тихо, будто делясь с доверенным человеком государственной тайной.
– Даже у вас в доме, – сказал Шубин.
– Что?
– Те, кто жили на нижних этажах.
– Надеюсь, что вы ошибаетесь, Юрий Сергеевич, – сказал Николайчик, сразу насторожившись.
– Николайчик, – позвал кто-то из ушедших вперед.
– Сейчас. А вы почему здесь, Юрий Сергеевич? Хотите уехать?
– Меня не пропускают.
– Товарищ солдат, – сказал Николайчик, – надо пропустить товарища Шубина, он корреспондент, из Москвы.
– А мне как прикажут, – сказал солдат.
– Пойдемте со мной, – Николайчик потянул Шубина за рукав, но увидел, что рукав рваный, обгорелый, и отпустил его.
Солдат неуверенно сделал шаг, желая перекрыть путь Шубину, но Николайчик был настойчив, и солдат сдался.
Николайчик шел рядом.
– Ужасное бедствие, – говорил он, будто втолковывал Шубину урок, – роковое стечение обстоятельств.
– Какое к черту роковое! – возразил Шубин. – К этому все шло.
– Нельзя так категорично, – сказал Николайчик. – Если бы были предпосылки, неужели вы думаете, что товарищ Силантьев не принял бы мер?
– Вот не принял.
Николайчик насторожился и замолчал. У него было чутье, у этого Николайчика.
Они вошли в здание вокзала. Длинные скамьи для ожидающих, недавно переполненные народом, были пусты, только кое-где в проходах стояли чемоданы и сумки. Никто там не бродил, не фланировал, не убивал время – все спешили, бежали, исполняли. Военных здесь было немного, встречались железнодорожники и милиционеры. Основное направление движения соединяло второй этаж и платформу – муравьиной дорожкой сбегали по широкой лестнице люди, и смысл этого движения Шубину был непонятен.
– Где здесь туалет? – спросил Николайчик Шубина.
Шубин ответил не сразу. Он думал о том, сколько людей погибло здесь – ведь залы были переполнены...
– Туалет? вон видите – стрелка вниз: камеры хранения, туалеты. Только учтите, воды нет.
– Но мне же надо! – капризно ответил Николайчик. – Подождите меня здесь!
Он поспешил к лестнице в подвал, пробежал возле приколотого к стене бумажного листа с надписью: «Вход воспрещен!» Рядом с Шубиным остановились двое мужчин в белых халатах.
– А может, еще повезло, – сказал один. – Почти нет пострадавших. Действовало сразу.
– «Почти», ты не был в первой больнице?
– Нет, меня из дома взяли.
– Там обожженные и раненые. В коридорах лежат, в вестибюле. А людей нету. Совершенно нету. Я даже не представляю, сколько наших погибло.
Неожиданно загорелся свет. Шубин настолько привык к полутьме, что зажмурился.
– Станцию запустили, – сказал медик.
– У тебя дома как?
– Обошлось.
– Ооо! – раздался крик. Шубин обернулся. Николайчик выскочил из подвала и бежал к нему, поддерживая расстегнутые брюки.
– Там, – сказал он, – там...
– Все ясно, – сказал Шубин. – Можете не объяснять.
– Там... ужасно... Вы не представляете! Там люди!
– А вы думаете, куда должны были снести трупы отсюда? – спросил Шубин. – И надо сказать, что они это быстро сделали.
– Солдаты, – сказал медик. – Они сейчас на путях работают. Там платформы подали.
– А что же будет? Что с ними будет? Вы не представляете.
– Захоронение, – сказал медик, закуривая. – Коллективное захоронение. И как можно скорей. Указание уже есть.
– Почему? – не понял Николайчик. – Как же так?
– А потому, Федор Семенович, – ответил Шубин, – чтобы не портить вам настроение.
– Тонкое наблюдение, – сказал медик. – Но, в общем, они правы, я бы тоже самое приказал. Мы не знаем, как будет действовать газ на окружающих, – тела могут стать источником опасности. Не говоря об эпидемиологии.
– Солдатам только сейчас противогазы привезли, – сказал второй медик. – Там у них на складе, оказывается, всех выбило...
– Но вы не понимаете! – сказал Николайчик медику. – Там они лежат горой, до самого потолка.
– Представляю. Я был в аэропорту, – сказал медик. – Придется привыкать.
– Туда тоже добралось? – спросил Шубин. – Я думал, что аэропорт выше...
– Как я понимаю, туда понесло эту дрянь, когда поднялся ветер.
– А что вы здесь делаете? – спросил Шубин.
– Черт его знает – дежурим. Нужна машина при штабе. Вот и дежурим. Считай, что нам повезло.
Медики пошли на второй этаж, а Николайчик все не мог успокоиться:
– Я туда спустился, понимаете, Юрий Сергеевич? Там почти совсем темно. И запах... такой неприятный запах. Я чувствую, что не пройти – впереди преграда. Я стал руками искать проход – я не понял, что за преграда, может, вещи... совсем темно было. И вдруг загорелся свет. Я стою, а вокруг лежат мертвые люди – до самого потолка, вы понимаете? И такой страшный запах...
– Николайчик! – сверху перегнулся через перила незнакомый Шубину мужчина. – Срочно на ковер!
– Простите, – сказал Николайчик. – Вы идете?
– Иду, сказал Шубин, но задержался, потому что вспомнил, что его удостоверение у старшины – надо забрать. Он пошел к выходу.
Шубин выглянул наружу – старшины не было видно. Здесь должна быть какая-нибудь комендатура.
Шубин поднялся на второй этаж вокзала.
Зал ожидания был прибран, пуст, скрепленные по шесть, жесткие вокзальные кресла отодвинуты к стенам. Но не сам зал был центром деятельности, а комната матери и ребенка, дверь в которую была распахнута, и вторая комната, над которой сияла неоновая, не к месту яркая вывеска «Видеосалон». Вокруг неоновых букв загорались поочередно лампочки, совсем как на новогодней елке.
Пока Шубин стоял в нерешительности, не зная, к какой двери направиться, из видеосалона выбежал шестерка Плотников. За ним спешил низенький потный железнодорожник.
– Ну как же я пропущу? Там же людям сходить надо, – говорил он.
– Пропустить без остановки. И все пропускать – неужели вам непонятно? Ведь чрезвычайное положение.
– Вы бы мне бумагу дали, – сказал низенький.
– Будет бумага, будет, вы же видите, что я занят!
Шестерка побежал от железнодорожника, который со вздохом развел короткими руками и пошел обратно в видеосалон. И тут Плотников увидел Шубина. Он пробежал мимо, не сразу узнав его, но затормозил где-то сбоку и сделал два шага задом наперед.
– Шубин? – спросил он.
– Он самый, – сказал Шубин. – И живой.
– Вижу, – сказал шестерка. – И очень рад. Очень рад, что у вас все в порядке. А что вы здесь делаете?
– Хочу встретиться с руководством штаба, – сказал Шубин. – Надеюсь, что могу пригодиться.
– Зачем, – сказал шестерка и, вместо того чтобы продолжить свой путь дальше, развернулся, кинулся к двери в комнату матери и ребенка.
Шубин пошел за ним. Пришлось посторониться – несколько солдат притащили тяжелый ящик и принялись втискивать его в двери комнаты матери и ребенка, застряв там и перекрыв движение людей.
Вокруг кипели голоса, ругательства и советы, отчего ящик еще больше заклинивало в дверях. Через головы солдат видны были люди, что стояли в зале. Их было много. Шубин увидел Гронского, к которому подбежал Плотников и что-то говорил ему, отчего тот повернул голову к двери, и они с Шубиным встретились взглядами.
Гронский тут же отвел глаза и стал что-то говорить незнакомому чиновнику.
Шубин протиснулся к Гронскому. Гронский выглядел усталым, глаза красные, под ними темные мешки, благородные брыли свисали до плеч.
Он протянул Шубину руку. Рука была холодной, влажной.
– Вижу, что вы уже пришли в себя, – сказал Гронский. Потом добавил, обращаясь к статному усатому чиновнику в финском пальто и шляпе, что стоял рядом: – Познакомьтесь, товарищ Шубин, журналист из Москвы. А это Николаев, директор биокомбината, заместитель начальника чрезвычайного штаба.
Рука Николаева была другой, твердой и широкой.
– Журналист? – недоверчиво спросил Николаев. Он был недоволен. Шубин словно услышал невысказанные слова: «Когда успел? Кто допустил?»
Гронский уловил недовольство. Он добавил, будто оправдываясь:
– Товарищ Шубин у нас здесь с лекциями по международному положению. Вот и попал в переделку. Мы с ним в гостинице куковали.
– А, международник, – сказал Николаев облегченно и тут же закричал на солдат, которые распаковывали ящик, где таился какой-то прибор с экраном и множеством кнопок:
– Правее ставьте, правее, чтобы окно не загораживать!
Он потерял интерес к Шубину.
– Обзаводимся хозяйством, армия помогает, – сказал Гронский. Ну как вы, отдохнули?
– А вы энергично взялись за дело.
– К сожалению, – сказал Гронский, – никто не будет нас хвалить за оперативную работу по спасению жизни и имущества граждан. У нас как бывает? Голову сносят за прошлые грехи, сегодняшние подвиги не в счет.
Гронский грустно улыбнулся. Он был искренен.
Шубин позавидовал: у него была возможность побриться.
– Как здоровье вашей жены? – спросил Шубин.
– Спасибо. Разумеется, ей придется отдохнуть – нервный шок. Вы знаете, какая трагедия произошла с вертолетом?
– Я видел.
– Мы буквально чудом остались живы.
– Я хотел бы чем-нибудь полезен, – сказал Шубин.
– Но чем, чем? – вдруг вспылил Гронский. Вроде бы оснований для вспышки Шубин ему не давал. – Вы пойдете в бригаду по уборке трупов? Или в пожарники – у нас пожарников не хватает! Или в госпиталь кровь сдадите?
– Не волнуйтесь, – сказал Шубин. – Я понимаю, как вам трудно.
– А будет еще труднее. С каждым часом... Вам не понять.
– Я вас понимаю, – сказал Шубин, который более не испытывал неприязни к этому замученному человеку. Неприязнь осталась во вчерашней ночи. Какой он, к чертовой матери, убийца! Чинуша перепуганный. И о жене беспокоится, и надеется, что может быть каким-то чудом все обойдется, и понимает, что ничего уже не обойдется. По крайней мере, для него.
– И какого черта вы сюда именно вчера приехали, – сказал Гронский с горечью. – Приедете в Москву, начнете ахать – что я видел, что я видел!
– Ахать не буду, – сказал Шубин. – Но если вы в самом деле думаете, что мне здесь делать нечего, тогда помогите мне улететь в Москву. Я думаю, что смогу вам там чем-то помочь. Вам же нужно многое для города.
– Нам нужно все! – почти кричал Гронский. – У нас нет врачей, нет шоферов, ни черта нет – мы же не можем на одних солдатах спасать положение!