Я молчал.
— Тебя всегда предавали? Или ты предавал сам? А, Данька?
— У меня не было друзей, — с трудом выговорил я. — У меня никогда не было настоящих друзей.
Летящий-Лэн засмеялся.
— У кого они есть, Данька… Впрочем, ты сказал правду. Смелый поступок.
— Со своим страхом нужно быть смелым.
— Хорошие слова. Что ж, попробуй.
Лязгнул металл, и что-то просвистело в воздухе рядом с моим лицом. Я отшатнулся, но слишком поздно. Щека стала мокрой и липкой, а по полу забарабанили капли.
— Чуть точнее, — прозвучало из темноты, — и тебе конец.
Прижимая ладонь к лицу и стискивая в другой руке Меч, я отступил. Щека болела толчками — то сильнее, то слабее.
— Тебе конец, — повторили из темноты. — Ты не видишь меня, а я тебя вижу. Даже Настоящий меч тебе не поможет.
Снова свист рассекаемого воздуха, но на этот раз я успел пригнуться. Враг был где-то рядом. Придуманный мною враг, который убивал не хуже настоящего…
Я потянул рукоять, и клинок выскользнул из ножен. Настоящий меч был виден сквозь тьму — тонкая светлая полоса.
— Решил попробовать? — подбодрили меня из темноты. — Ну что ж, давай… Не промахнись.
Я слышал, где он стоит. Прекрасно слышал. Словно Летящий-Лэн хотел, чтобы я его ударил.
— Не промахнусь, — пообещал я. — Мне будет трудно не попасть.
Развернувшись спиной к своему страху, я поднял Настоящий меч. И ударил — не целясь. Трудно промахнуться по темноте.
Раздался треск, словно бритвой полоснули по бумаге. И в глаза мне ударил свет. Я зажмурился, невольно прикрываясь руками и все же видя своим Настоящим взглядом, как клочья тьмы съеживаются и исчезают. Последней погасла тьма на том месте, где стоял Летящий-Лэн.
По полу тихо стучали капли. Кровь — она не красная, она черная. В ней есть тьма. В ней всегда была тьма.
Комната, в которой я стоял, была последней. Никакого выхода — лишь дыра в потолке, узкий и длинный колодец, в конце которого дрожала искорка света.
Я посмотрел на меч в своих руках — Настоящий меч. По светлому клинку струились белые ветвистые разряды. Капля крови, упавшая на него, зашипела, сгорая.
— Ты мне пока не нужен, — сказал я мечу, И тот послушно исчез. Лишь ножны остались на поясе. Я взмахнул руками, расправляя Крыло. По комнате прошел ветер, сметая к стенам пыль.
Здесь не было никаких воздушных потоков, и взлетать было трудно. Но я взлетел, отдавая Крылу остатки сил. Странно, их оказалось так мало…
Я так и не поднялся к концу колодца. Где-то на полпути стены сомкнулись вокруг меня — и растаяли. Не успев толком сложить Крыло, я вывалился в комнату оружейника — не то через потолок, не то через стену. Хорошо, что Крыло смягчает удары.
Оружейник сидел у стола, глядя на Котенка. Тот по-прежнему лежал перед ним. Кажется, они о чем-то разговаривали.
Лэн спал на диване, подложив под голову руки. Ни в какой Лабиринт он за мной не спускался, и, сообразив это, я окончательно расслабился.
— Рад за тебя, мальчик, — сказал оружейник. Он ничуть не удивился моему появлению, голос его был спокойным и чуть печальным.
— Я победил, — сказал я, садясь рядом с Лэном.
— Понимаю. Иначе ты не вернулся бы — спокойно подтвердил торговец.
Я потрогал лицо. Крови там уже не было, ни капли. Но через щеку тянулся шрам — Тонкий, словно бы заживший давным-давно.
— Трудно пришлось? — поинтересовался оружейник.
Я кивнул. Мне почему-то казалось, что он примется расспрашивать меня, но он не сказал больше ни слова. Просто сидел и смотрел то на меня, то на ножны Настоящего меча.
Пихнув Лэна в плечо, я встал и посмотрел на Котенка. Тот отвернулся.
— Пойдем домой, — сказал я.
Всю дорогу Лэн расспрашивал меня о Лабиринте. А когда понял, что я не хочу говорить, надулся и замолчал. Котенок бежал рядом, непривычно тихий и молчаливый.
Мы поужинали в «Заведении» к восторгу очередной порции зевак. На этот раз котенок не стал их мучить — оживленно беседовал с Магдой и заказывал то новую порцию рыбы, то блюдце сметаны. Потом мы поднялись в свою комнату, и обиженный Лэн, не снимая Крыла, завалился на кровать. Котенок устроился у него в ногах.
Минут пять мы молчали. Лэн уснул — у него с этим никогда не было проблем. А мы с Котенком сидели в полумраке — лишь из окна падал тусклый фонарный свет.
Первым сдался Котенок.
— Данька, ты сердишься на меня?
— Нет, — честно ответил я. — Я рад, что у меня есть Настоящий меч.
— Тогда почему…
— А почему ты мне все не рассказал с самого начала? — спросил я.
Котенок начал нервно умываться. Потом спросил:
— Ты когда понял?
— Когда ты с оружейником разговаривал.
— И что понял? — Котенок явно не терял надежды.
— Ты не случайно меня притащил в этот мир. Ты знал, что здесь нет солнца. И хотел, чтобы я ввязался в войну с Летящими!
— Я не сразу это узнал, — тихо ответил Котенок. — Веришь?
— Как это — не сразу?
— Данька, я же не мальчик. Я вообще не человек. Я просто Настоящий свет, отраженный Настоящим зеркалом и принявший форму.
— Ну и что?
— Ты не обидишься, если я все расскажу?
— А это мы посмотрим! Рассказывай!
— Когда в какой-то мире исчезает Свет, это беда для всех миров. И для обычных, и для тех, где с Настоящим светом тоже не все в порядке.
— Это ты про наш мир, что ли?
Котенок кивнул и поморщился. Потом, словно набравшись смелости, продолжил:
— Данька, Настоящий свет — это вовсе не добрый волшебник, или бог, или что-нибудь такое, разумное. Это просто одна из трех сил.
— Из трех? — Почему-то я удивился именно этому.
— Ну да. Свет, Тьма и Сумрак…
— А это еще что такое?
— Неважно, Данька, ты с ним здесь вряд ли встретишься… Свет — это просто сила, и Тьма — тоже сила. И ничего в них нет ни доброго, ни злого. И солнце в этом мире могло бы гореть по-прежнему, хоть это был бы мир Тьмы. Но получилось так, что здесь все началось с погасшего солнца. Значит, нужно было немножко солнечного света из другого мира… и нужен человек из этого мира.
— А человек-то зачем?
— Ты что, думаешь, я могу в одиночку здесь все осветить? Ха! Ты должен помочь людям, которые здесь живут. Тогда придет и мой черед.
— А что ты сделаешь?
— Не знаю. Я просто инструмент, Данька! Я инструмент Света, которым он борется с Тьмой. Я, конечно, могу делать что хочу. Вот только сам я из Настоящего света и потому хочу лишь того, что хочет Свет.
— И давно ты это понял? — тихо спросил я.
— Недавно. Я же расту, умнею… понемножку. А я хоть и из Света, но форму-то мне дал ты. И Зеркало было человеческим. Так что я не вещи смотрю по-вашему.
— А кто тогда я, Котенок? Если ты инструмент Света, то я что, инструмент инструмента?
Котенок захихикал.
— Тоже мне, молоток… Нет, Данька, ты человек. А это совсем другое. Это ты решаешь, что тебе больше нравится — Свет или Тьма. И начинаешь бороться — на той или на другой стороне. Я твой помощник, и ты на стороне Света, а где-то здесь…
Котенок замолчал, словно подавился последней фразой.
— … есть человек, у которого в помощниках Тьма, — докончил я. — Так? И я должен его убить. Так?
— Оба раза «так», — буркнул Котенок. — Только не все так просто. Тьма не с одним человеком. И ее так просто не убьешь. Ты должен поделить людей между Светом и Тьмой. И помочь победить тем, что за Свет.
— Они и так поделены!
— Да? Ты считаешь, что Крылатые — это те, кто за Свет?
Я вспомнил Клуб Старших. И как мне выкалывали глаза…
— А что же тогда? — спросил я. — Кого мне звать на сторону Света? Торговцев, что ли? Им вообще все по фигу!
— Ты должен делать добро из зла, потому что его больше не из чего делать, — твердо сказал Котенок. — Это кто-то из людей сказал. И сказал правильно. Если Крылатые считают, что они на стороне добра, на стороне Света — заставь их быть добрыми!
— Ни черта себе! Заставить быть добрыми?
— Да! Заставь из говорить о Свете, чтобы они поверили в него! Заставь их не просто называть себя хорошими и добрыми! Заставь их стать такими!
— Как я могу это сделать? Я же мальчишка, хоть и с Настоящим мечом!
— Хотел бы я посмотреть на мальчишку, который признается, что он мальчишка, — с какой-то грустной ухмылкой сказал Котенок.
Минуту я молчал, а потом ответил:
— Зря мы отдали Настоящее зеркало. Я хотел бы в него посмотреть.
— Для тебя все зеркала — Настоящие, — сказал Котенок и отвернулся.
Вначале я не понял. А потом встал и подошел к зеркалу у двери.
Зеркало как зеркало. Самое обычное. Пыльно, с облупленными краями, послушно отражающее мою физиономию. Лицо обыкновенного мальчишки, бледное, почти как у Крылатых, с растрепанными волосами, тонким шрамом на щеке — старым-престарым шрамом… Вот только глаза светятся, словно смотришь сквозь прорези в маске на звездное небо.
Это было так просто — и я так боялся это сделать… Словно прыгая с башни Крылатых я посмотрел в зеркало Настоящим взглядом. И успел еще увидеть, как зрачки вспыхнули белыми искрами, прежде чем мое отражение растаяло. Теперь я видел в зеркале лишь комнату, спящего Лэна и Солнечного котенка, который тихо сказал:
— Жди, ты не сразу увидишь себя… Жди.
И словно услышав его слова, в зеркале вновь проступило лицо. Мое — и не мое. Оно было взрослым — тому, кто смотрел на меня со стекла, могло быть и двадцать, и тридцать лет. Но не это было самым страшным.
Тот — за стеклом — улыбался. Приветливо улыбался, словно наконец-то дождался встречи и безмерно этому рад. Лицо у него было спокойным и уверенным. Это он — не я — хотел уйти из дома. Это он — не я — легко и красиво отомстил Ивону. Это он — не я — сумел пройти Лабиринт, потому что давно не грустил по маме, не боялся отца и не собирался умирать за друга.
— Почему? — спросил я, но губы моего Настоящего отражения не шевельнулись. Ему этот вопрос был ни к чему, он знал ответ.
— Потому что ты такой, — грустно сказал Котенок. — Ты совсем-совсем взрослый, который ненавидит быть ребенком.
— И ты знал, что я такой?
— Да.
Я посмотрел на котенка, а когда вновь повернулся к зеркалу, там опять был мальчишка.
— Он жестокий, — ни к кому не обращаясь, сказал я.
— Конечно.
— И злой.
— Вовсе нет. Ты жестокий, когда добиваешься своего. Но цели у тебя добрые, Данька.
Я молча подошел к кровати, разделся, лег под одеяло и лишь после этого спросил:
— Так часто бывает, Котенок?
Так, как с тобой, редко. Чаще наоборот, когда во взрослом живет ребенок. И вот это страшно. Тогда можно смело говорить — он милосердный и злой. Он мягко и нежно добивается зла… А теперь спи, Данька. Давай будем все решать завтра.
8. Мы загораем
Меня разбудил Лэн. Потряс за плечо и чуть виноватым голосом сказал:
— Данька, завтракать пора.
И тут же, без всякого перехода, добавил:
— Извини, что я вчера на тебя дулся. Понимаю, тебе не хочется вспоминать этот Лабиринт…
— Да брось, проехали уже, — успокоил я. — А где наш мудрый и пушистый?
— Вниз пошел, ему уже есть захотелось, — с готовностью ответил Лэн.
Вчерашний день как-то стерся у меня из памяти. И Лабиринт казался ерундой, и страхи его — детскими, ненастоящими. Меч я взял, это хорошо. Лэн за мной в Лабиринт не лазал — еще лучше. А что в глубине души я взрослый и жестокий, так и что с того? В возрасте мы с моей сущностью когда-нибудь сравняемся… А жестоким я не был и не буду.
— Лэн, а в Лабиринте я тебя встретил, — похвастался я, умываясь. — То есть не тебя, это Меч меня обманывал.
Лэна мои слова не обрадовали. Он перестал плескать в лицо водой и смущенно спросил:
— Данька, ты что, меня боишься?
— Не тебя, а за тебя, дурак, — обиделся я. — В Лабиринте тебя… то есть ненастоящего тебя, похитили Летящие. Это у меня такой страх был, представляешь?
Лэн смутился еще больше.
— Так ты меня там спасал? А я еще злился вчера…
— Нет, это был не Настоящий страх, — признался я. — Настоящий — другой. Пошли завтракать?
— Пошли, — скучным голосом сказал Лэн.
Мы спустились по лестнице. Ножны хлопали меня по ногам — одни тяжелые, с мечом Туака, другие совсем-совсем легкие — это были ножны Настоящего меча.
Народу в «Заведении» стало еще больше, Магда носилась между столиками не одна, а с незнакомой девицей, их постоянно окликали, требуя вина. И неудивительно.
Котенок висел над блюдцем со сливками и неторопливо лакал.
— Ты зачем это делаешь? — прошипел я, садясь за столик.
— Настало время, — невозмутимо заявил Котенок, с видимым сожалением отрываясь от опустевшего блюдца. — Теперь уже можно… Лэн, а ты чего такой кислый?
Лэн что-то буркнул и принялся ковырять в тарелке — жареная рыба вперемешку с картошкой.
— Они тут решили, что мы тоже коты, — предположил я. — Точно, Лэн? Все время рыбой кормят.
Ответить Лэн не успел — к нам подошла какая-то женщина. Я поднял на нее глаза — и узнал. Гарет, жена торговца! Я зашарил взглядом по столикам, но Габора не увидел. А вот их рыжая дочка сидела метрах в пяти и нахально улыбалась мне!
— Привет, Крылатые, — добродушно сказала Гарет. — Я присяду?
— Конечно, — Лэн торопливо отодвинул один стул. Тоже мне, джентльмен…
Гарет обвела нас изучающим взглядом и снизошла до объяснений:
— Как услышала про двух Крылатых с котенком, так сразу поняла — это о вас. Герои дня. С нами-то котенок больше отмалчивался.
— Говорить было не о чем, — хмуро сообщил Котенок, забираясь ко мне на руки. Я погладил его. И чего он так завелся?
— Реата давала вам наш адрес, — тем временем продолжила Гарет, не обращая на Солнечного котенка особого внимания. — Зашли бы в гости…
— Дела, — сообщил я, а сам наклонился к Котенку и тихо спросил: — Ты чего?
— Не люблю таких, — шепотом ответил Котенок. — Таких вот… ничем их не проймешь. Вс видели, вс знают…
Я едва не расхохотался. Солнечный котенок злился из-за того, что ему впервые встретился нелюбопытный человек! Гарет не удивлялась, не восхищалась, не пугалась Котенка. И тот бесился от злости.
Хвастунишка…
— У меня к вам предложение, — сказала тем временем Гарет, поглядывая то на меня, то на Лэна. — Деловое.
— Угу, — вяло ответил я, пересиливая смех. Котенок делал вид, что дремлет. Посетители изнывали от любопытства.
— Мы с дочерью собрались на морскую прогулку. Присоединитесь?
— Зачем?
Гарет помолчала секунду. Потом усмехнулась:
— Во-первых, мы заплатим. А во-вторых… можно будет позагорать.
Суденышко, куда мы погрузились оказалось совсем маленьким, как яхта. Никакой команды на нем не было, но Гарет и Реату это не смущало. Они принялись поднимать парус, натягивать одни веревки и ослаблять другие — словом, заниматься той морской ерундой, которую сухопутному человеку не понять. Нас с Лэном бесцеремонно использовали в качестве мускульной силы, явно не задаваясь вопросом об аморальности детского труда. Впрочем, когда на нас — Крылья, то мы сильнее большинства взрослых. Крыло пьет силы, но умеет и отдавать их обратно.
Минут через пять парус раскрылся и яхта заскользила во тьме. Я привычно опустил на глаза прозрачный щиток очков осмотрелся. Вдали белел парус — один из кораблей торговцев шел в гавань. Город у берега колол глаза огнями фонарей. Я стал смотреть вперед. Тьма, тьма до самого горизонта… Интересно, где Гарет собралась загорать? Она уверяла, что путешествие займет меньше одного дня, и мы сможем, при желании, вернуться к вечеру…
Подбежал Солнечный котенок, и я заметил, что коготки он выпустил и прочно цепляется за деревянную палубу. Боится? Поймав мой взгляд, Котенок взмыл в воздух и сказал:
— Не люблю воду. Чужая стихия… Ты не в курсе, куда мы плывем?
— Я думал, ты знаешь, — признался я. Котенок поморщился.
— Как ты уже неоднократно слышал, я еще маленький…
В сопровождении плывущего по воздуху Котенка я прошел на нос яхты. Вода плескала о борт в полуметре под ногами, в лицо бил ветер. Странно как-то, мы же плывем на паруснике… Я глянул на Гарет. Она стояла у мачты, ни за что не держась, и смотрела на дочку, точно так же застывшую напротив нее. Не колеблясь, я поднял щиток и посмотрел сквозь темноту Настоящим взглядом.