— Влево, — сообщила Сабрина и прикусила язык от старания. — Ну да, если встать спиной к стационару, то влево.
— Это к дороге, а не к Обвалу. — Маша печально подпёрла голову рукой.
Вспомнив слова Льва, она взяла фотоаппарат и включила его, пощёлкала фотографии. В центре каждой расплывалось белое пятно, как будто снимок был сделан против яркого солнца. Зелень леса сделалась бледной и едва заметной на периферии фото, а пятно не делилось больше ни на какие оттенки — белый, и всё тут.
— Слушай, — громким шёпотом, будто бы в пустом коридоре было, от кого скрываться, заговорила Маша. — Что если это был не маг? Ведь почему-то Горгулья решила, что это не он, вдруг она права?
— М? — Сабрина на секунду подняла голову, но тут же снова уткнулась в отчёт.
— Смотри, ведь если это не он, значит, Таю убил… кто-то из наших?
Она резко оглянулась, как будто ожидала увидеть у себя за спиной маньяка, притаившегося в сумерках, но увидела только блик свечи, скачущий в тёмном стекле.
— Как это проверить?
Маша вздрогнула и обернулась: Сабрина смотрела прямо на неё, её взгляд из-под густой чёлки казался осуждающим.
— Как это проверить, я говорю? — повторила она и склонила голову на бок.
Они были одни в пустом коридоре, одним концом уходящем во входную дверь, другим — к лестнице и дверям в спальни. Огромные окна выходили в лес, только одно — на противоположной стене — вечно зашторенное, вело в комнату преподавателей. Маша навалилась грудью на стол.
— Можно проверить фотоаппараты. Если кто-то действительно свернул с маршрута, чтобы убить Таю, то наверняка очередную аномалию он снять не успел.
Шанс был призрачный и отчаянный, как детская игрушка-вертушка перед настоящим ураганом, но Маша цеплялась за него. Она не верила, что среди тех людей, рядом с которыми она проводит второй год, завёлся безжалостный убийца, просчитавший всё до последнего вздоха. Если среди них и был тот, кто не погнушался испачкаться в чужой крови — наверняка он был напуган и взволнован своим поступком — иначе ей не представлялось.
— Но ведь все ходили по парам. Значит, это уже заговор?
— Я не знаю, Сабрина. Правда.
Дохнуло ночным ветром, и Маша поднялась, чтобы захлопнуть дальнее окно. Его приоткрывали днём, когда стационар от жары превращался в стеклянную теплицу, а вечером закрывали от комаров. Сегодня, верно, забыли из-за вечерних происшествий. Маша вернулась на место.
— Кроме нас и Таи, в группе ещё две девушки и семеро парней, то есть ещё четыре пары. Проверить четыре фотоаппарата проще, чем облазить весь лес.
Кто-то со стороны леса несильно дёрнул дверь. Плотно захлопнутая, она не поддалась, тогда дёрнули сильнее. С третьего раза дверь открылась, впустив в коридор ночную темноту, голоса птиц и Венку — совсем бледную и замёрзшую. Она зябко потирала голые плечи и не обращала никакого внимания на две пары уставившихся на неё глаз.
— Ты чего гуляешь так поздно? — первой нарушила тишину Маша.
Венка страдальчески улыбнулась и дёрнула плечами.
Глава 4. Обвал
Пусть он в связке в одной с тобой —
Там поймешь, кто такой.
— Горгулью укусила гадюка.
Маша проснулась резко, как будто сдёрнула чёрный полог. Проснулась и обнаружила, что лежит на спине, а рядом с кроватью, сложив руки на самом краю, стоит Сабрина.
— Слышишь?
— Да. — Поморгав ещё для верности, она села.
В комнате, как всегда, было сумрачно — всему виной ствол липы, перегородивший окно, но несколько нежный лучей рассвета лежали на деревянном полу.
— Когда?
— Утром. Она пошла к костехранилищу, а там гадюка в траве… хорошо, что Вадим Денисович был рядом.
— Денис Вадимович, — машинально поправила она, закрывая глаза ладонью. — А что теперь?
По тем правилам, с которыми преподаватели их знакомили в начале каждого лета, и под которыми заставляли расписываться, ясно говорилось, что по заповеднику ходить можно только в высоких резиновых сапогах. Так змея не прокусит, даже если очень захочется. Но, конечно, никто этому правилу не следовал. Куда удобнее целый день топать в кроссовках, чем в болотных сапогах, а в жару так в них и вовсе издохнуть можно. Безо всяких гадюк.
— И ничего. Лежит у себя в комнате. Денис Вадимович сказал, что её уже в восьмой раз змея кусает, так что выживет. Только она ходить почти не может пока.
— Абзац, — буркнула Маша, делая попытку лечь и перевернуться на бок, лицом к стене.
— Не абзац, а обвал. — Сабрина поймала её за рукав и потянула к себе. — Вставай. Заданий она не отменяла.
Вздыхая, Маша поднялась и спустила ноги с кровати. Голова сегодня казалась неприподъёмно тяжёлой, а в горле скреблись дикие кошки. Купание в реке, а потом ещё и дождь… вчера простуду удалось придавить таблетками, а сегодня она вернулась с новыми силами.
Сабрина, перебирающая вещи в сумке, подняла на неё взгляд.
— Что-то ты выглядишь неважно.
Маша провела рукой себе по лбу. Горячий он был или вполне нормальной температуры, она понять так и не смогла, но липкий от пота — это точно.
— Да. — Ноги держали её плохо, и Маша села на край нижней кровати. — Немного нехорошо.
Она могла выпить ещё две таблетки, и даже знала, что через час придёт в норму и худо-бедно сможет дойти до Обвала, но толку от неё будет мало, а каждый вздох будет терзать болью воспалённое горло.
— Знаешь, что? — сказала Сабрина, на минуту оторвавшись от сумки. За окном чирикали птицы, а в комнате трубно гудела и билась об стекло большая чёрная муха. — Оставайся сегодня в стационаре. Я сама схожу.
— Горгулья тебя не отпустит одну. — Только Маша представила, как неплохо было бы остаться в кровати, ей захотелось расплакаться.
Сабрина тряхнула волосами, стянутыми в хвост.
— Я и не одна — уже разговаривала со Львом, он хочет пойти к Обвалу ещё раз. А Горгулья ничего не узнает. Ты просто на глаза ей не попадайся, и всё.
Сабрина коснулась прохладной ладонью её лба.
— У-у, дорогая… Хочешь, я тебе чаю принесу?
Муха жужжала, не прекращая. Маше показалось — она забылась сном надолго, почти на целый день, но, если верить электронным часам на запястье, с ухода Сабрины прошло не больше двух часов. Пыльная, пропахшая сыростью комната давила прямо на грудь толстыми потолочными балками. Временами Маше хотелось на воздух, под солнце. Временами не хотелось вообще ничего.
Она лежала с закрытыми глазами и прислушивалась: кто кроме неё ещё остался в стационаре. За стеной было непривычно тихо. Денис Вадимович, как сказала Сабрина, с самого утра увёл первокурсников на экскурсию, все остальные ушли на объекты — оказалось, что снимки засветились далеко не у всех, и добивать долги пришлось каждой паре.
«Выходит», — размышляла Маша в полудрёме, — «за стеной укушенная змеёй Горгулья, где-то там ещё бродит и собирает шишки Венка, и парни…»
Что-то она слышала, что Рауля и Ника освободили от заданий за то, что они помогали с поисками.
«Парни, наверное, тоже остались в стационаре».
За окном зашуршала трава. Маша приподнялась на локте и, щурясь от головной боли, обернулась туда: возле липы, спиной к окну, стояла Венка. Она нагибалась, срывала очередной цветок и пристраивала его в уже и без того увесистый букет, снова нагибалась.
Маша зажмурилась. Вчера они с Сабриной так и не придумали, как посмотреть все снимки на фотоаппаратах, и решили перенести это дело на следующий день — когда горгулья лично соберёт у всех отчёты, и само собой станет известно, кто честно выполнял задания, а кто фотографировал пустые пейзажи, лишь бы его не заподозрили.
Собственно, и нужен был всего один день — самый первый. Тимура так и не нашли, но верить, что он убит и лежит где-нибудь, как Тая, прикрытый валежником, никому не хотелось, поэтому все дружно решили, что он не выдержал и сбежал в город. Это удивляло, но не слишком. В таких условиях — кому же не захочется сбежать!
Маша снова опустилась на подушку и прикрыла глаза. За окном послышался шорох травы — Венка уходила дальше в лес, видно, присмотрела там ещё несколько экземпляров для букета. Маше вспомнились гирлянды из шишек и узоры, вырезанные её ножом на деревянном столбе. Что за странная тяга к украшательству?…
«Таких дурацких идей — у всех завались», — бросила однажды Сабрина, едва оторвавшись от книжки. Она, наверняка, даже не заметила, как побледнела Венка.
«Нет, нет», — остановила воспоминания Маша. — «Нужно думать о другом, думай о другом».
В тот первый день, когда они с Сабриной добрались до Демоновой Дыры, а Маша привязала на ветку дерева красную ленту, когда пропала Тая, и парни с Горгульей ходили её искать к каменному мосту, тогда случилось ещё кое-что. Неясная мысль, приходящая Маше в голову снова и снова, угнездилась там и выкормила птенцов — всего за одну ночь.
«Она пропала, я два часа её искал по кварталу», — недовольно бурчал Мартимер тем же вечером.
В тот первый день Ляля пропала на два часа, а потом Таю нашли мёртвой.
Маша села на кровати, когда мысль, такая простая и лаконичная, сложилась у неё в голове. Ляля пропадала на два часа. Могла ли она за это время добраться до каменного моста и обратно? Это всего лишь техническая мелочь. Она пропадала.
Ради того, чтобы два часа валяться в кустах, вымазавшись в кетчупе, изображая мёртвую? Маша спрыгнула с кровати прямо на пол. Звук вышел глухим и раскатистым. Она прошла к самой дальней кровати. Сюда свет из окна не доходил вообще, и смятое одеяло на ощупь показалось ей прохладным.
Маша опустилась на корточки и заглянула в прикроватную тумбочку.
Основные вещи они предпочитали хранить прямо в рюкзаках и сумках, с которыми сюда приехали, а на тумбочки выставляли только предметы первой необходимости: фонарик там, или бутылку с минеральной водой. И тумбочка Ляли мало чем отличалась от остальных в этом смысле. Фотоаппарат она, конечно же, взяла с собой.
Маша поднялась, чувствуя себя едва ли не воровкой, и побрела обратно, тем более, что без одеяла её знобило. Она не дошла всего пары шагов до своей кровати, когда заметила, что в смятом одеяле на постели Венки что-то сверкнуло в забрёдшем сюда случайно луче утреннего солнца.
Это был фотоаппарат, обычная цифровая «мыльница», чёрный, с блестящей кнопкой включения. Маша взяла его в руки и повертела. Включила. Фотоаппарат приветствовал её короткой электронной мелодией, и его экран зажёгся единственной надписью: «снимков нет». Маша выключила его и бросила обратно, в комок из одеяла и смятой простыни.
И вздрогнула, когда краем глаза заметила, что в дверном проёме кто-то неподвижно стоит. Она развернулась. На пороге, с букетом в руках, как будто с боевым мечом, стояла Венка.
— Привет, — сказала она, — ты чего здесь?
— Я… болею. — Ещё подрагивающим от испуга голосом отозвалась Маша и отступила на шаг назад — к своей кровати.
— Понятно.
Венка прошла мимо неё и подцепила со своей тумбочки трёхлитровую банку, невесть откуда стащенную.
— Хочу украсить коридор, — сообщила она тем же бесцветным голосом.
«Таких дурацких идей — у всех завались».
— Здорово. — Маша ещё раз вздохнула, выравнивая дыхание. — Слушай, только не говори Горгулье, что я здесь, ладно?
— А… ладно, — Венка ответила только через несколько секунд, как будто бы Маша говорила на другом языке, не вполне понятном. — Она всё равно спит.
Венка единственная изо всех курсантов, кто мог беспрепятственно проходить в комнату преподавателей — уже после трагедии с Таей ей вообще ничего не запрещали. Только с трепетом ждали, когда она наконец придёт в себя.
— Знаешь. — Венка пристроила букет в банку и держала её теперь на вытянутых руках. — Может быть, лучше обеденный стол украсить?
— Может быть, — неопределённо проговорила Маша. — Если что, я наверху буду, ага?
— Ладно. — Венка уже уходила, и голос её замирал в углах пыльной и сырой комнаты.
После её ухода даже не осталось запаха лесных цветов, как будто и не было никакого букета.
Маша сорвала с кровати одеяло, потом подумала и взяла с тумбочки свою рацию. Больше ничего в руки не поместилось. Она вышла в коридор — там было пусто — и забралась по лестнице на второй этаж.
— Парни! — Маша стукнулась в дверь, из-за которой слышались негромкие голоса.
Двери спален запирались на ржавые гвозди — чисто символически. Так, чтобы создать иллюзию безопасности для стеснительной девушки, которая собралась переодеться, или чтобы лучики света не просаливались в коридор ночью, когда Горгулья ходит и проверяет, кому не спится, кому подбавить вопросов на зачёте.
Ей открыли сразу же.
— Маша, ты чего здесь? — На пороге стоял взлохмаченный Ник.
— Вот, я болею, можно я у вас тут полежу, я прячусь, — выдала она речитативом и, оттеснив Ника в сторону, вошла.
— Лежи, конечно.
Он помог ей забросить одеяло на верхний ярус и даже принёс лесенку.
Маша и сама не могла объяснить, из-за чего ей вдруг стало тошно и неуютно в своей спальне. Она забралась в кровать и завернулась в одеяло, чувствуя, как дрожь постепенно отступает. В щёлочку между двумя краями одеяла она наблюдала, что происходит в комнате.
За столом, у самого окна, сидел Рауль и меланхолично жевал печенье, притащенное, видимо, из общих запасов. Ник шуршал книжными страницами где-то неподалёку. Их разговор, прерванный Машей, никак не хотел возобновляться.
— Не дует? — Рауль обернулся к ней.
— Нет, — откликнулась она из-под одеял, хоть свежее утро и дышало прямо в комнату запахом дождя. Такой прохладе только бы порадоваться после изнуряющей жары, но Маше, как всегда, не везло. Она болела всю практику на первом курсе, клятвенно обещала себе не заболеть на втором, но стоило только добраться до стационара, простуда начиналась с начала.
Рауль всё равно прикрыл окно. Вдалеке хлопнула дверь, через несколько секунд — ещё раз. В полудрёме Маша не обращала на это внимания. Она очнулась, только когда услышала шаги на лестнице.
Маша открыла глаза. Нет, не стук сердца, а именно шаги, медленные, будто в темноте кто-то нащупывает следующую ступеньку ногой, перед тем как перенести на неё вес.
В дверь стукнулись. Тихо, так что это можно было перепутать с порывом ветра, который часто бодает бревенчатые стены стационара. Глухо так — бум.
Парни переглянулись — Маша видела — словно спрашивая друг у друга, стучал кто или показалось. Но в дверь поскреблись снова.
— Маша, ты здесь? — послышался оттуда жалобный голосок Венки. Маленькая девочка с большим букетом диких цветов осталась одна во всём стационаре, если не считать спящую Горгулью, и несмело мялась на последней ступеньке перед дверью в спальню парней.
— Да, — Маша прокашлялась и повторила: — да, заходи.
Незапертая дверь скрипнула. Венка на пороге — маленькая, в мятой красной футболке — смотрела на Машу исподлобья. Букета, правда, у неё в руках не было, и вообще руки она держала за спиной.
Она боком протиснулась в комнату и привалилась к двери. Не сводя взгляда с Маши, она вывела руку из-за спины.
— Слезай, — сказала Венка, направив на неё пистолет. — Слезай, только по лесенке. Я ненавижу, когда ты прыгаешь. Ты меня всё время будишь.
Маша и не испугалась в первую секунду, она просто запуталась в одеяле, а руки и ноги вдруг стали плохо слушаться. Она жмурилась, но перед глазами всё равно стояла маленькая Венка, прижавшаяся спиной к двери, и целилась в неё из пистолета.
Стреляла Венка — вспомнилось вдруг Маше — не так уж плохо. Те, кто стреляли плохо, не продержались до второго курса.
— Слезай, — повторила она мертвенно-бесстрастным голосом.
Маша соскользнула на пол, как ей показалось, очень шумно. И после этого на секунду в комнате воцарилась тишина.
— Садись.
Маша послушно опустилась на край ближайшей кровати.
— Ты всё поняла, да? — прошелестела Венка, как будто губы её пересохли и превратились в два осенних листика.