«И никто бы из цыган (за исключением жонглера), — подумал Халлек, — не нуждался бы в подобном пояснении».
Вилли поднялся и вяло побрел домой под холодным дождем. В спальне горел свет: Хейди ждала его.
Не патрульный жокей. Тут не было нужды в возмездии. И не Арнкастер… отвернулся от денег, потому что не мог поступить иначе.
Дункан Хопли?
Хопли, возможно
* * *
— Где ты был, Вилли?
Она лежала в постели. Лампа для чтения освещала ее лицо. Сейчас она отложила книгу на покрывало, взглянула на него, и Вилли увидел темные, коричневые провалы у нее под глазами. Эти провалы не переполнили его жалостью… по крайней мере, сегодня.
Мгновение он раздумывал, не сказать ли: «Я заходил к Гари Россингтону, а поскольку его не было, я прикончил несколько порций мартини с его женой. Столько выпивки, что хватило бы Зеленому Великану, будь он в настроении. И ты никогда не отгадаешь, что она рассказала мне, Хейди, милая. Оказывается, Гари Россингтон, который как-то в полночь на Новый год ухватил тебя за молочную железу, превратился в аллигатора. А когда он помрет, они смогут сделать на нем бизнес: новые бумажники из кожи судьи!»
— Нигде, — ответил он. — Просто гулял. Бродил.
— Ты пахнешь так, словно свалился в можжевеловый куст.
— Образно говоря, ты права. Только я свалился в пивную.
— Сколько ты выпил?
— Пару.
— По запаху ближе к пяти.
— Хейди, ты ведешь перекрестный допрос?
— Нет, дорогой, но я хотела бы, чтобы ты не тревожился так. Эти врачи определят, что с тобой, когда изучат результаты тестов на метаболизм.
Халлек хмыкнул.
Она повернула к нему взволнованное, испуганное лицо.
— Я благодарю бога, что это не рак.
Он подумал… и едва не сказал, что ей легко оставаться снаружи, только наблюдать за градацией ужаса. Но он не сказал этого, его чувства, наверное, проявились на лице, потому что ее выражение усталости усилилось.
— Извини, — сказала она. — Это… уже, кажется, трудно сказать что-то, что было бы верным.
Снова сверкнула ненависть, горячая и жгучая. Вдобавок к джину, это только заставило его почувствовать себя более угнетенным и физически нездоровым. Потом чувство дискомфорта исчезло, оставив стыд. Кожа Гари превращается в бог знает что, пригодное только для показа в балагане. Дункан Хопли может чувствовать себя великолепно, или же Вилли поджидает там еще что-то похуже.
Черт, потеря веса, это ведь не самое плохое, а?
Вилли разделся, позаботившись сначала выключить лампу, обнял Хейди. Она сперва казалась застывшей, но потом, когда он уже начал думать, что из его затеи ничего не выйдет, размякла. Он услышал ее рыдания, которые она пыталась сдержать в себе, и бесстрастно подумал, что если все книги правы, если можно обрести благородство в бедствии и выковать характер в несчастье, тогда он оказался паршивым работником как в приобретении благородства, так и в укреплении характера.
— Извини, Хейди, — попросил он.
— Если бы я могла сделать хоть что-нибудь, — всхлипнула она. — Если бы я только смогла, Вилли, ты же знаешь.
— Ты можешь, — сказал он и коснулся ее груди.
Они занялись любовью. Он начал думать: «Этот раз будет только для нее», но обнаружил, что в конце концов занялся собой. Вместо того, чтобы видеть испуганное лицо Леды Россингтон, ее блестящие в темноте глаза, он уснул.
Утром весы показали 176 фунтов.
Глава 12
Дункан Хопли
Вилли договорился о кратком отпуске для проведения серии анализов на метаболизм. Кирк Пеншли почти сразу с неприличной поспешностью согласился посодействовать его просьбе, оставив Халлека лицом к лицу с правдой, о которой он еще недавно не подозревал: они хотели от него избавиться. Со своими исчезнувшими двумя из трех подбородков, с выступившими скулами, проступившими костями лица, он превратился в привидение — призрак своей формы.
— Конечно, да! — ответил Пеншли почти прежде, чем Вилли успел выговорить свою просьбу. Пеншли говорил с чрезмерно сердечной интонацией, голосом, который люди приобретают тогда, когда знают, что имеют дело с чем-то серьезным, но не желают это показывать. Опустив глаза туда, где раньше находилось брюхо Вилли, Пеншли добавил: — Берите отпуск на любой срок, Вилли.
— Трех дней вполне хватит, — ответил Халлек, а потом перезвонил из платного телефона кофейни Баркера, сказать, что потребуется еще три дополнительных дня. Может быть, больше трех дней, да… но может быть, не для тестов метаболизма… Идея вернулась, поблескивая… Еще не надежда, что-то обещающая, но уже что-то.
— Сколько еще дней? — спросил Пеншли.
— Не знаю точно, — ответил Халлек. — Может, две недели или месяц.
На другом конце линии замолчали. Халлек понял, что Пеншли разбирает подтекст. «Что я хочу сказать, Кирк, так это то, что не вернусь никогда. Они окончательно поставили диагноз рака. Когда вы увидите меня, Кирк, я буду лежать в длинном ящике с шелковой подушкой под головой».
И Вилли, который за последние шесть недель в основном только боялся, почувствовал первые гневные позывы.
«Это совсем не то, что я хочу сказать, черт возьми!»
— Никаких проблем, Вилли. Дело Худа придется передать Рону Бейкеру, но все остальное может пока подождать, я думаю.
«… ты думаешь. Ты начнешь передавать мои дела персоналу сегодня же в полдень, а разбирательство Худа перешло к Бейкеру еще на той неделе. Ты же звонил во вторник спросить, куда Салли задевала документацию Кон-Газа. А что касается твоей мысли насчет подождать, то подождать могут только жареные цыплята в субботу на твоей вилле в Вермонте. Так что не пытайся нае…ь».
— Я присмотрю, чтобы к нему перешла вся документация, — сказал Вилли, и не смог удержаться, чтобы не добавить: — Мне кажется, что папка Кон-Газа уже у него.
Задумчивая тишина на конце провода.
— Ну… если я смогу чем-нибудь помочь…
— Можете, — ответил Вилли. — Хотя это будет звучать немного в духе «Мелодии Лунатика».
— В чем дело? — теперь голос Пеншли звучал настороженно.
— Вы помните неприятности ранней весной? Случившийся инцидент?
— Д… да…
— Женщина, которую я сбил, была цыганкой. Вы это знали?
— Это было в газетах, — неохотно ответил Пеншли.
— Она была членом… э… чего? Шайки… думаю, так можно сказать. Цыганской шайки. Они стояли лагерем здесь в Фэрвью. Они договорились с местным фермером, которому нужны были наличные…
— Подождите, подождите секунду, — заговорил Кирк Пеншли голосом, в котором зазвучали деловые нотки, совершенно не похожие на его прежний траурный тон платного плакальщика. Вилли слегка ухмыльнулся. Он знал этот тон, и этот тон нравился Вилли бесконечно больше. Халлек мог представить себе сорокапятилетнего Пеншли, лысого, едва ли пяти футов ростом, хватающего записную книжку и авторучку. Переключаясь на первую скорость, Кирк был самым ярким и деятельным человеком, которого Халлек знал. — Хорошо, давайте дальше. Кто был этим фермером?
— Ларс Арнкастер. После того, как я сбил женщину…
— Как ее звали?
Вилли прикрыл глаза, вытягивая имя из памяти. Забавно… столько всего. Он даже не вспоминал ее имя со дня слушания.
— Лемке, — сказал он наконец. — Ее имя было Сюзанна Лемке.
— Л-е-м-п-к-е?
— Без «п».
— Хорошо.
— После инцидента цыгане обнаружили, что Фэрвью для них очень негостеприимен. У меня есть основания считать, что они отправились в Рэйнтри. Я хочу знать, не можете ли вы проследить их путь, дальнейший путь. Мне нужно знать, где они сейчас. Я заплачу за расследование из своего кармана.
— Черта с два вы будете платить, — добродушно возразил Пеншли. — Если они направились на север в Новую Англию, мы найдем их след, но если они двинулись на юг в Джерси, вряд ли. Вилли, тебя беспокоит тот процесс?
— Нет, — ответил Халлек. — Но я должен поговорить с мужем той женщины. Если это, конечно, был муж…
— Да… — протянул Пеншли, и снова Вилли смог прочесть его мысли так же ясно, как если бы он высказал их вслух. «Вилли Халлек подводит баланс, устраивает свои земные дела. Может, он хочет вручить старому цыгану чек, а может, только извиниться и дать человеку возможность врезать ему в глаз».
— Спасибо, Кирк, — сказал Халлек.
— Не стоит благодарности, — ответил Пеншли. — Просто постарайся скорее выздороветь.
— Ладно, — ответил Вилли и повесил трубку. Его кофе остыл.
* * *
Он действительно не слишком-то удивился, узнав, что в полицейском участке делами заправляет Ранд Фоксворт, помощник шефа. Фоксворт приветствовал Халлека вполне сердечно, но, видимо, спешил, а опытному глазу Халлека показалось, что стопка поступивших дел на его столе выглядит гораздо толще стопки уже законченных дел. Униформа Фоксворта была безупречной… но глаза воспалены.
— У Дунка легкий грипп, — ответил он на вопрос Халлека — ответ имел запашок, от частого употребления. — Последние две недели он не появляется на службе.
— О! — только и смог сказать Вилли. — Грипп?
— Совершенно верно, — подтвердил Фоксворт, и вопросительно посмотрел на Халлека, словно желая узнать, не слишком ли много Вилли почерпнул из его ответа.
* * *
Секретарь приемной сказал Вилли, что доктор Хьюстон занимается пациентом.
— Это срочно. Пожалуйста, передайте ему, что хватит нескольких слов.
Было бы легче выяснить все при личной встрече, но Халлек не хотел ехать через весь город. В результате он уселся в телефонной будке (вот чего он давным-давно не мог делать) через улицу напротив полицейского участка. Наконец, Хьюстон взял трубку.
Его голос звучал холодно, чуть раздраженно, и Халлек, который либо стал экспертом в чтении подтекстов, либо действительно стал параноиком, услышал то, что не высказали вслух:
«Ты перестал быть моим пациентом, Вилли. Я чую в тебе необратимую дегенерацию, и это очень, очень меня нервирует. Приходи ко мне с чем-нибудь, на что я смогу поставить диагноз и прописать рецепт, вот все, о чем я прошу. Если ты не можешь этого сделать, то всякое сотрудничество между нами пропадает. Мы славно поиграли в гольф в свое время, но не думаю, что нас можно было бы назвать друзьями. У меня есть приемник Сони для вызова, на 200 тысяч диагностического оборудования, и набор препаратов таких возможностей… ну, если мой компьютер отпечатает список, лист можно будет растянуть от дверей пригородного клуба до перекрестка Парковой и Фонарного. Со всем этим, работающим на меня, я чувствую себя великолепно. Я чувствую себя полезным. А потом являешься ты и заставляешь меня выглядеть знахарем семнадцатого века с бутылкой пиявок от повышенного давления и с долотом для трепанации — лекарством от головной боли. А мне не хочется так выглядеть, бывший Большой Вилл. Совсем не хочется. Ничего не хочется. Поэтому скройся с глаз моих. Я умываю руки. Но зайду, взгляну, как ты будешь смотреться в гробу… если только не забибикает мой Сони и у меня не будет срочного вызова».
— Современная медицина, — пробормотал Вилли.
— Что, Вилли? Ты должен говорить громче. Мне хотелось бы уделить тебе больше времени, но заболел мой ассистент, и с утра меня буквально рвут на части.
— Всего один вопрос, Майк, — сказал Вилли. — Что с Дунканом Хопли?
Мертвая тишина на другом конце провода. Почти десять секунд. Потом:
— Откуда ты взял, что с ним что-то произошло?
— Его нет в участке. Ранд Фоксворт говорит, что у него грипп, но Фоксворт врет так же ловко, как сношаются старики.
Снова долгая пауза.
— Как юристу, Вилли, мне не требуется говорить тебе, что ты спрашиваешь о закрытой информации. От этого моя задница может оказаться в петле.
— Если кто-нибудь наткнется на ту маленькую скляночку, которую ты держишь в своем отделе, твой зад тоже окажется в петле. В такой петле, что у циркового канатоходца вызовет боязнь высоты.
Снова тишина. Когда Хьюстон заговорил снова, его голос дрожал от гнева… но в нем слышались и скрытые нотки страха.
— Это угроза?
— Нет, — устало ответил Вилли. — Просто брось церемонии. Ты же говоришь со мной, Майкл. Скажи мне, что плохого случилось с Хопли, и дело с концом.
— Что ты хочешь знать?
— Ради бога. Ты — живое доказательство тому, что человек может оказаться настолько тугодумом, насколько ему заблагорассудится, ты это знаешь, Майкл?
— Не имею ни малейшего понятия, что…
— За последний месяц ты наблюдал в Фэрвью три очень странных заболевания. Ты не провел между ними никакой связи. Некоторым образом, это понятно: все они различаются по своей специфике. С другой стороны, они похожи друг на друга, так как очень странные. Стоит призадуматься, не сможет ли другой врач, который не познал радости ежедневного всасывания кокаина на пятьдесят долларов, провести параллель, несмотря на столь различные симптомы.
— Черт… подожди-ка минутку…
— Нет, не буду ждать. Ты спросил, почему я хочу узнать, и я, клянусь господом, тебе скажу. Я продолжаю упорно терять вес, даже когда заталкиваю по восемь тысяч калорий себе в глотку. Гари Россингтон подцепил довольно экзотическую кожную болезнь. Его жена говорит, что он превращается в балаганного уродца. Сейчас он в клинике Майо. А теперь я хочу знать, какого сюрприза дождался Дункан Хопли, и во-вторых, я хочу знать, имеются ли у тебя другие необъяснимые случаи?
— Вилли, дело совсем не в этом. Ты говоришь так, словно на тебя нашла какая-то шальная мысль. Я не знаю, что это…
— Не знаешь! Меня это устраивает. Просто ответь мне. Если я не получу ответа от тебя, я поищу в другом месте.
— Подожди секунду. Раз уж мы об этом заговорили, я пройду в кабинет. Там будет удобнее.
— Отлично.
Послышался щелчок, когда Хьюстон нажал кнопку связи. Вилли потел, сидя в будке, гадая, не решился ли Хьюстон просто избавиться от назойливого пациента. Потом раздался второй щелчок.
— Все еще на проводе, Вилли?
— Да.
— Ладно, — продолжал Хьюстон. Нота разочарования в его голосе звучала так же безошибочно, как и комично. Хьюстон вздохнул. — У Дункана Хопли случай прогрессирующего воспаления сальной железы.
Вилли встал на ноги и открыл дверь будки. Неожиданно в ней стало слишком жарко.
— Сальной? В чем это выражается?
— Прыщи, фурункулы, угри. Вот и все. Доволен?
— Что-нибудь еще?
— Нет. И, Вилли, я не считаю прыщи чем-то необыкновенным. Вы тут чуть ли не развели тему для романа Стивена Кинга, но это совсем не так. Дункан Хопли имеет временно гландьюларное разбалансирование, вот и все. И в этом нет ничего нового. Его историю проблем с прыщами можно проследить до седьмого класса.
— Весьма рациональное объяснение. Но добавь к этому Гари Россингтона с его кожей аллигатора и приплюсуй Вильяма Халлека. Халлека с его непроизвольной анорексией невроза, и тогда история действительно зазвучит как тема для романа Кинга, что скажешь?
Хьюстон терпеливо продолжал:
— У тебя проблема обмена веществ, Вилли. Гари… здесь я не знаю. Мне приходилось видеть некоторые…