Глава 10. Еще один эльф
… Они сидели друг напротив друга, два старых приятеля, которых на всю жизнь связали тысячи чужих смертей. Между ними потрескивал костерок, в закопченном котелке кипела похлебка, на которую с интересом смотрел замерший неподалеку зомби. Если бы он мог думать, то наверняка бы тихо мечтал о том, как его угостят остатками ужина, но разум Рофа не был обременен ни одной мыслью — а потому он просто испытывал голод и не понимал, отчего это, и что сделать, чтобы прекратить странную ноющую боль в набитом опилками и магией животе.
— Жалко Улли, — наконец прошептал Арнис, — хотел бы я знать, почему ты уцелел тогда в поезде? Ну, если конечно та старушка была именно тем, кто нам нужен?
Шерхем, съежившись, смотрел в багровые переливы угольков.
— На этот вопрос никто не ответит. До сих пор не пойму, почему тогда он не тронул Ирбис. Видать, у них совсем другая логика, если таковая вообще существует. И совсем другой механизм мышления. Нам не понять.
Он обхватил себя руками за плечи. Возвращались навязчивые воспоминания: ночь, костер, эльф, выплывающий из темноты. Думай, человек, думай… Почему судьбе было угодно распорядиться именно так? Почему именно он, Шерхем Айлан Виаро, оказался единственным лекарем, который уцелел в изматывающих боях под Снулле? Почему именно ему было предначертано отвечать за то, что сделали втроем?
— Как она? — вяло спросил он у счастливчика Арниса. Не то, чтобы завидовал, но чувствовал во всем этом чудовищную несправедливость. Арнис, судя по всему, тоже ее чувствовал, и именно поэтому соглашался на всякие авантюрные мероприятия вроде «приютить не до конца зомбированную девицу».
Штойц расслабленно улыбнулся и, взяв палочку, помешал угольки. Он не торопился отвечать, времени у них было предостаточно. Королевские гончие канули бесследно, а раз никто не дышал в затылок, можно было просто сидеть у огня и вести такую вот почти что светскую беседу.
— Она в порядке, — наконец сказал Арнис, — мне, правда, непонятно, зачем ты все это натворил. И вообще, ну кто ж так распоряжается столь редкими и ценными талисманами?
— Это был мой кусок, — буркнул Шерхем, — что с ним хочу, то и делаю.
— Да, конечно. Но ты дал девочке надежду. Не напрасно ли?
— Думаю, что надежда никогда не бывает напрасной.
— Гверфин возомнил о ней невесть что, — недовольно буркнул Арнис, — упрямый мальчишка, Хайо ведает, что с ним делать.
— Я не хочу, чтобы он ее обидел. Поговори с ним, объясни ему, как сможешь. Кстати, сколько ему лет-то?
Взгляд Арниса сделался настороженным.
— Пятнадцать недавно исполнилось, Шерхем. А что?
— Ничего.
Он помолчал, а сам подумал, что его щекастому крепышу тоже могло бы уже исполниться пятнадцать. Или уже шестнадцать? Охр, как же быстро время летит… Чтобы не думать о безвозвратно утерянном счастье, Шерхем почесал заросший щетиной подбородок и поинтересовался, как поживает их общий знакомый.
— Поживает, поживает, — мрачно заверил Арнис, — и никуда он от нас не денется. Не мешало бы еще одного поймать… Пока держится структура заклинания.
— Если ничего не трогать, она продержится еще несколько лет, — заметил Шерхем, — мы ловим его, он ловит нас… Я порой и сам не знаю, с человеком ли говорю, или нет… И помимо этого Ирбис рассказала, что где-то в лесах ошивается эльфийский охотник.
— Все интереснее и интереснее, — Арнис скупо улыбнулся, — ей-то откуда знать?
— Ирбис видела, что у него были колбы с глазами. Тебе это ничего не напоминает?
— Угу. Напоминает. Плохо, что нам нужно только двое сразу. Сложнее…
Арнис вздохнул, покачал головой. Ну вот, сейчас встанет, отряхнется, и скажет, что ему пора. Не бросать же замок без присмотра.
— Я, пожалуй, пойду, — обронил некромант, — ты это… пока что ко мне Рофа отправь, мне его подзарядить надо.
— Хорошо.
— За девочкой я прослежу, все будет в порядке.
— Спасибо за соль, — прошептал Шерхем, не глядя на приятеля, — все никак не привыкну жрать без соли. Хотя давно пора было.
Он смотрел, как Арнис отвязал жеребца, лихо вскочил в седло. Вскоре единственным, что напоминало о его визите, была небольшая сумка со снедью и сменой одежды.
***
В те дни, когда некромант Штойц безвылазно сидел в замке, я постигала тайны вышивки. Казалось, он проникся моей бредовой идеей из никому неизвестной девчонки стать великим магом: раскопал в своей библиотеке старинные учебники по талисманоделанию, материаловедению и основам магической композиции и отдал их мне. Наверное, это были очень хорошие учебники, если исходить из того, что я не понимала и половины написанного в них. Поэтому пришлось просить словари, где я бы смогла найти толкование новых терминов. Некромант отдал мне и их, а заодно приказал перенести в мою комнату один из тяжеленных письменных столов, что зомби и проделали с неизменными улыбками на сизых физиономиях.
По вечерам, на закате, я учила Гверфина обращению с оружием. По ночам лежала, мерзла под пуховой периной и слушала тишину, которую нет-нет, да разбивал полный безнадежного отчаяния крик.
Когда Арнис Штойц выезжал за пределы своих владений, я откладывала книги в сторону и отправлялась исследовать территорию замка. Хитрюга Гверфин всегда находил предлог, чтобы уклониться от роли проводника. Оно и понятно, сам-то он знал замок как свои пять пальцев, и сопровождать девицу-умертвие ему наверняка казалось наискучнейшим занятием. Но я старалась не падать духом. В конце концов, мое вынужденное одиночество имело и преимущества — если я и забредала в какое-нибудь нежелательное для посещения местечко, то некому было меня оттуда выдворить.
Я узнала кое-что новое о замке. Например, на кухне работал один живой повар преклонных лет, Шпарс, и помогало ему три свеженьких зомби. Само собой, к еде они не притрагивались, но котлы таскали бодро, и дрова подбрасывали в печь без напоминания. Сырое мясо хранилось в леднике, в который можно было спуститься из кухни, а для прочих припасов использовалась кладовая размером с тронный зал его величества. Помимо этого имелся и винный погреб, от одного вида которого любой воспитанник интерната обязательно грохнулся бы в счастливый обморок, да я и сама была не прочь провести ревизию пыльным бутылкам, но понятия не имела, как на мой не совсем живой организм подействует спиртное. Спросить у Арниса я почему-то стеснялась.
А еще я наконец обнаружила те самые местечки, куда был заказан вход людям, не имеющим отношения к темным делишкам Штойца. Тяжелые, из потемневшего дуба двери не то, чтобы были заперты — но охранялись особенно злющими мертвяками. Они начинали рычать и клацать зубами, стоило приблизиться к охраняемой двери, так что я всякий раз предпочитала ретироваться и не играть со своей и без того не очень-то счастливой судьбой.
Потом Штойц снова засиживался в замке, а я училась быть великим магом и тренировалась с Гверфином. Штойц уезжал — я бродила, вынюхивала, пыталась узнать… пока безрезультатно.
А еще я думала о том, как там Шерхем. Не взирая на то, что он дал мне эту вторую непрошеную жизнь, я мысленно молила Хайо, чтобы с ним ничего не случилось, и чтобы гончие потеряли его след. Особенно часто я вспоминала о нем в дождливую, ненастную погоду: неуютно, даже когда крыша над головой, а каково в лесу? Шерхем представлялся мне сидящим в ком-нибудь шатком и всем ветрам открытом шалашике, закутанным по уши в ветхий плащ. Ну, и выражение лица соответствующее: злое и усталое. Мне казалось, что если бы лекарь не был таким измученным и загнанным, то внешностью ничуть не уступал бы холеному и лучащемуся энергией Арнису Штойцу.
Дни бежали друг за другом, и так прошел месяц. К его концу господину потомственному некроманту вздумалось в очередной раз усовершенствовать беседку, что за левым крылом дворца. Он разобрал прежнюю, мрамор сложил в кучу и заставил зомби долбить в скальной породе яму под фундамент. Уж не знаю, что именно не нравилось Арнису в старой беседке, вероятно, отсутствие фонтана, потому что мертвяки явно вознамерились рыть канаву, чтобы подвести воду.
В общем, все бы ничего, но этот кусок дворика был нашим с Гверфином излюбленным местом для тренировок. Мой приятель, правда, не возражал, утверждая, что пусть лучше отец занимается строительством, чем бегает по шлюхам.
***
Ужин подавали в пять. Церемонно раскланиваясь и не переставая скалить довольно острые зубы, наши зомби расставляли на кипенно-белой скатерти фамильный фарфор Штойцев. Прибежал раскрасневшийся и запыхавшийся господин Шпарс, сообщил, что артишоки вот-вот доварятся, и уж тогда мы сможем приступить к ужину. Штойц спокойно выслушал его, отослал прочь истинно королевским жестом, а затем, сложив домиком ладони, уставился на Гверфина. Он частенько вот так на него таращился, но, видимо, это свойственно всем отцам: сморит на дитятю и налюбоваться не может. Я сидела и помалкивала. Да и что тут говорить? Ждем ужина, все тихо, мирно. Арнис перевел взгляд на мою скромную особу и как бы между прочим поинтересовался, не замечаю ли я загнивания тканей. Ну, где-нибудь. Я пожала плечами. Да нет же, все отлично. Швы держатся, протухшим мясом тоже не воняет — иначе Гверфин наверняка бы мне об этом сказал…
— Вот и замечательно, — мягко сказал некромант, — значит, я уеду со спокойным сердцем.
— Отец?
Арнис улыбнулся отпрыску.
— Сегодня принесли донесение, что под Фребином кладбище неспокойное. Сами понимаете, я должен выполнить свой долг некроманта и привести погост в надлежащий вид. Так что, детки, вы без меня не шалите и дверь никому не открывайте… — тут он сделал паузу и, поразмыслив, закончил, — никому, даже моему старинному приятелю Виаро. Ты, Гверфин, его видел однажды.
Гверфин поморщился.
— Извини, отец, что-то не припомню.
— Такой высокий и худой, вечно взъерошенный, — с улыбкой подсказал Штойц.
— А-а-а, понятно. Этот тот, которому я еще милостыню хотел подать?
Я невольно прыснула в кулак, представив себе эту сцену. Подаяние. Шерхему Айлану Виаро. Любопытно, милосердный Гверфин только испугом отделался? Мальчишка сверкнул на меня глазищами и погрозил кулаком, но так, чтобы отец не заметил. Вообще между нами установились весьма близкие, но очень приятельские отношения: он, не взирая на просыпающийся интерес к девицам, определенно не видел во мне существо противоположного пола. Ну, оно и понятно — все-таки умертвие, которое ходит и дышит исключительно благодаря зашитому в грудь талисману. Я, в свою очередь, тоже упорно не замечала в нем подрастающего мужчину.
— Именно, — елейным голосом подтвердил Арнис. — за ворота никого не пускать. Ни-ко-го. И если… ну… Все мы смертны, так ведь? Ты помнишь о тайнике?
— Да, отец, — Гверфин задумчиво опустил голову.
В этот миг в дверях наконец появился Шпарс, за ним — зомби с тяжеленным подносом, и разговор как-то сам собой утих. Так мы и поужинали в каком-то неприятном, напряженном молчании; неясная тень тревоги нависла над нами, покалывая игольчатыми лапками под сердцем. Арнис тоже был как не в своей тарелке, а Гверфин — тот глубоко о чем-то размышлял, меж бровей залегла глубокая складка.
Когда зомби начали убирать со стола, я догнала его. Гверфин, судя по всему, направлялся на крепостную стену, откуда можно было обозревать местность до самого горизонта. Это было его любимым местом во всем замке и, надо отдать должное, именно здесь закаты бывали по-особенному красивы. Холмы, черный ельник и сполохи розового огня на жемчужных облаках.
— Почему Арнис так обеспокоен? — я заглянула в напряженное лицо Гверфина, — мы же здесь в безопасности?
— Он не любит меня здесь оставлять одного, — ровно ответил тот. Уселся на прямоугольный зубец, похлопал по камню рядом с собой, — сядешь?
Я не стала отказываться. Гверфин был, конечно, худой как щепка, но все равно — очень теплый, по-человечески теплый. Ну, а меня в моем теперешнем состоянии это манило похлеще конфет.
— Мне не нравится, когда отец говорит о тайнике, — тихо выдохнул мой приятель, — в прошлый раз о тайнике говорила матушка перед смертью…
— Ты никогда мне не рассказывал о маме, — пробормотала я.
— А тебе интересно? — он вскинул на меня глаза, черные омуты, наполненные грустью.
— Ну… — я задумалась, — не то, чтобы из любопытства, но мне бы и правда хотелось послушать про твою матушку. От чего она умерла, Гверфин? Твой отец богат. Он мог бы нанять хороших лекарей. Тот же Шерхем Виаро, он ведь очень одаренный… в смысле, мне кажется, что он мог бы помочь.
И тут у меня возникло странное ощущение, что сидящий рядом худенький паренек куда взрослее и мудрее меня. А я рядом с ним как дитя малое, сижу и задаю глупые вопросы.
— Лекари не всесильны, — размеренно начал Гверфин, — у мамы было очень больное сердце. Очень. Оно какое-то у нее было… неправильное, не такое, как у всех людей, и потому срок ему был отпущен короткий. Лекарь может срастить порез. Или даже рубленую рану. Но он не может сделать новое сердце, понимаешь?
Я молча кивнула. Мне было стыдно оттого, что Гверфин указывает мне на вещи очевидные, а я об этом даже и не подумала. Помолчав, паренек провел пальцами по непослушным, торчащим в разные стороны волосам, и добавил:
— Отец очень любил маму. Пока она была жива, он ни на шаг от нее не отходил. А вот когда не стало, пошел… искать утешения. У всех юбок на свете. Скажи, разве это правильно?
— А ты бы предпочел, чтобы он горевал до самой смерти? — шепнула я осторожно, — разве ты бы хотел, чтобы это горе свело бы и его в могилу?
— Не знаю, — Гверфин медленно потер ладони, — честно говоря, даже не знаю…
— Так что за тайник? — я решила сменить тему разговора.
— А, тайник? В последний раз, когда я стоял перед постелью мамы, а она смотрела на меня и гладила по руке… представляешь, у нее уже не было сил, чтобы поднять руку и погладить меня по лицу, и она могла только пальцами касаться моей ладони… Она сказала, что когда я останусь совсем один… Когда и она, и отец покинут этот мир, то я должен буду вскрыть тайник и прочесть свиток, который там хранится. Мама сказала, что в тайнике есть нечто важное для меня.
— А ты не пробовал прочесть все это раньше?
По лицу Гверфина скользнула тень.
— Однажды мне хотелось это сделать, — честно сказал он, — где-то через полгода после ее смерти. Но я не хочу нарушать ее волю, Ирбис. Я дал ей обещание, что поступлю с тайником именно так, как она хочет.
— Угу. Понятно. — я помолчала, болтая ногами, — а у тебя есть ее портрет?
— Конечно, есть. Он висит в холле. Разве ты не видела там красивую даму в голубом платье?
Разумеется, я ее видела. Но меня изрядно смутило, что дама была белокурым ангелом, и Арнис Штойц был шатеном. Впрочем, что мне за дело до чужой семьи? Вон, у нас, в семье Валле, есть и платиновые блондины, а я вот брюнетка получилась…
— Не хочешь потренироваться? — я спрыгнула с каменного зубца, отряхнула ладони, — скоро темнеть начнет.
Гверфин неохотно поднялся.
— Хочу, наверное. Я уже сам не знаю, чего хочу. Да и отец этой своей беседкой перепортил наше место…
— Нам хватит, — я пожала ему руку, — так еще интереснее будет. Кто первый в яму свалится?
— Не хочу в яму, — тут Гверфин впервые за целый день улыбнулся, несмело и трогательно.
— Вот и посмотрим, кому оттуда выбираться придется, — я усмехнулась, — спорим, что тебе?
… И вот мы стали в позиции на краю глубокого котлована. В кровавом свете заходящего солнца Гверфин напоминали мне… Охр, я сама не могла понять, на кого так похож этот нескладный юноша, но определенно с кем-то похожим я уже встречалась. Лерий Аугустус? Что ж, может быть. Барон тоже был брюнетом, и лицо — красивое такое, породистое. Вздохнув, я крикнула:
— Ну, готовься! Сейчас будешь на дне, — небрежный кивок в сторону вырытой зомби ямы.
— Это еще кто там будет, — Гверфин самонадеянно усмехается.
Надо сказать, учила я его старательно. Пожалуй, даже слишком старательно. Он налетел на меня как ястреб, я отбила первые выпады — не скажу, что легко, но все же. Фыркнула: