— Исправлять свои ошибки, малыш. Мы пытались все это время, но не очень-то получалось. И мы искренне надеялись, что сможем сделать это втроем, я, Арнис и Улли, отправляя за пределы этого мира сразу двух тварей. Не по одному, а двух сразу. Так надо.
Мне захотелось его ударить. Или обнять, повиснуть на шее и никуда не отпускать, потому что люди, уходящие с таким выражением в глазах, обычно не возвращаются. Но вместо этого я протянула руку и прикоснулась к его груди под застегнутым на все пуговицы воротом.
— Ты… Носишь его?
— Конечно, ношу, — Шерхем пожал плечами, — я же не могу ослушаться мастера-вышивальщика?
— Не снимай. Никогда не снимай! — последнее я почти выкрикнула, — куда вы собрались, Шер?
Он покачал головой и почти неслышно прошептал:
— Ирбис, нам придется отправиться в логово тех тварей и сделать все, чтобы они покинули наш мир.
— Они?
— Ну да, — снова скорбная улыбка умирающего, — их двое, ты меня плохо слушаешь. Оденься, пожалуйста, нам надо поговорить.
… Когда-то, поговорив ночью во взятом в кольцо Снулле, Шерхем Виаро, Арнис Штойц и Улли Валески пришли к некоторому соглашению. Потом Улли остался в крепости, а Шерхем и Арнис, вооружившись талисманами для отвода глаз, ухитрились проникнуть в лагерь орков — и не только проникнуть, но еще и убить шамана, снять с него одну прелюбопытнейшую вещицу и вернуться обратно в осажденный город. Потом лекарь явился к коменданту и попросил кое-какие нужные ингредиенты для сложного заклинания, Арнис Штойц несколько коротких осенних дней штудировал орочий талисман по части некромантии, а Улли Валески на кухне занимался изготовлением талисманов вспомогательных, но от этого не менее важных. Орков стало чуть меньше, их ряды поредели — но не настолько, чтобы они развернулись и ушли. Снулле продержался еще несколько дней, ровно до тех пор, пока три мага не подготовили врагу особенный подарочек. Да, такое бывает: втроем они ухитрились сделать то, о чем по сию пору спорили магистры, соединили несоединимое — магию целительства, некромантию и волшбу рукотворных талисманов. А в результате получилась болезнь, выкосившая армию Орикарта под корень. Жалкие остатки удирали, побросав мертвых, но ушли недалеко. Странная болезнь достала всех, кто пришел на землю Веранту, волной докатилась почти до столицы Орикарта и сама по себе угасла. И это при том, что орки вообще редко когда и чем болели. Вот так и получилось, что три мага впустили под небесный купол смерть; отдача от заклинания оказалась столь великой, что мировая сфера дрогнула, навалилась на соседнюю и… продавила ее. Ненадолго, всего лишь на пару мгновений — но их оказалось довольно, чтобы на месте разрыва к нам просочилось два иномирца.
Люди знающие называют их морфами, потому что под нашим небом они не имеют своей формы, а принимают форму тех, кого касались.
Кроме того, люди знающие предпочитают держаться от любых морфов подальше, потому что ставший морфом мстителен, нелогичен с нашей, людской, точки зрения, и мечтает отомстить тем, по чьей вине он оказался вне своего мира.
Позже комендант Снулле вспомнил, ктоприходил к нему за ингредиентами для заклинаний, и имена Штойца и Валески так и остались неназванными. Магический конклав признал Шерхема Айлана Виаро виновным в «творении заклятий уровня, опасного для нашей сферы» и лишил лекарской лицензии. Его величество решил довести дело, начатое магами, до некоторого логического завершения, и подписал приказ казнить мага, снискавшего ненужную популярность в народе.
Но два морфа-то знали, что в их путешествии виновен не только лекарь Виаро. И с тех пор все существование двух противоборствующих сторон свелось к чрезвычайно простому принципу «если не ты, то тебя». Маги ловили морфов, морфы — магов. Потом удалось одного морфа заточить в замке Штойца, второй был вне досягаемости, и следовало бы изловить и его — но, увы, не получалось. Морфы — они такие, непонятные для нас существа. Мыслят по-другому, и потому нет смысла разгадывать, чем они руководствуются в своих действиях. Вот, к примеру, почему принявший форму старушки морф не напал на лекаря Виаро в том поезде, и почему предпочел под видом девчонки-вышивальщицы явиться в Талью и прикончить Улли Валески?.. Нам никогда этого не понять, но, видимо, у морфа тоже был свой особенный план.
Что до орочьего талисмана, то судьба его была незавидна: Шерхем, Улли и Штойц разделили его на троих. Куда дел свою долю Улли, до сих пор так и осталось тайной. Штойц при помощи темной магии камня наловчился изготавливать самых лучших зомби во всем Веранту. Шерхем Виаро свою часть зашил в грудь девчонке, преждевременно отправившейся к Хайо.
— Ну, вот так оно и было, — Шерхем остановился у окна и сделал вид, что разглядывает двор замка.
Я вскочила и принялась мерить шагами комнату. Лучи заходящего солнца снопами падали на мраморный пол, вились редкие золотистые пылинки, с портрета в массивной раме на нас равнодушно взирал кто-то из предков Штойца.
— Охр! — я остановилась, — и что теперь?
Шерхем устало прикрыл глаза, провел худыми пальцами по волосам. Он отмыл с себя въевшуюся за время пребывания в лесу грязь, переоделся, и теперь, наконец, походил на нормального, только изможденного человека.
— Морфы свили гнездо неподалеку отсюда, — сказал он, — нам с Арнисом ничего не остается, как прогуляться туда и попробовать выдавить их из нашего мира. Для этого нужно всего лишь очень сильное заклинание, достаточное для того, чтобы сферы опять соприкоснулись, и тогда морфы уберутся отсюда…
— Всего-то, — съязвила я, — какое это нужно заклинание? Поднять все погосты в округе? Или перетравить всех местных жителей?
— Или исцелить их, — тихо поправил Шерхем, все еще не глядя на меня, — мы что-нибудь придумаем, не беспокойся. Но для этого, конечно, желательно, чтобы они нас не успели убить.
— Да, кстати… А почему бы вам их просто не убить?
— А как можно убить сущность, у которой нет формы? Сковать одного из них получилось по чистой случайности, мы даже не надеялись… И, более того, структура заклинания делала замок невидимым для второго морфа. А потом, сидя в подземелье, тварь ухитрилась-таки разобрать часть кладки, просочилась в коридоры, но на волю смогла выбраться только с твоей помощью.
— Но вы убили тысячи орков!
— Тогда я знал, на что нужно воздействовать, — он потер подбородок, — про морфов же неизвестно ничего, кроме того, что они есть.
Я скептически хмыкнула.
— Почему бы не позвать на помощь карьенский конклав магов, если уж они все там такие умные? Может быть, магистры что-нибудь придумают сообща?
— Я порой задавался таким же вопросом, малыш. Но поверь мне, я знавал достаточно магистров в свое время. Они не будут выдворять морфов. Наоборот, они приложат все силы, чтобы морфы достались им… скажем, как объект для исследования. Как оружие, в конце концов.
— Ну и пусть, — брякнула я, — лишь бы взаперти сидели и тебя не достали.
— Но кто-нибудь их все равно выпустит, это не более чем дело времени, — веско заметил Шерхем, — ты же выпустила эльфика?
— Я думала…
— Вот и кто-нибудь еще что-нибудь подумает. В общем, это дело нас двоих — меня и Арниса. Круг замыкается на нас, мы положили начало этому, мы и завершим. Теперь, когда они снова вдвоем, это будет даже проще. А твое дело — позаботиться о Гверфине, пока мы будем отсутствовать.
Я скривилась.
— Вот уж не скажешь, что о нем нужно заботиться. Он выглядит достаточно взрослым. Или он сам просил, чтобы я с ним осталась?
— Я не знал, что он настолько тебе неприятен, — лекарь с любопытством смотрел на меня, этакий силуэт черного ворона в светлом проеме окна. Он тихо попросил:
— Будь с ним терпима, насколько это вообще возможно. Это самое ценное, что было и есть у Арниса Штойца. Если бы у меня были дети, то они стали бы моим самым главным сокровищем.
— Угу, — я кивнула, — хорошо, пусть так. Я должна буду охранять Гверфина?
Шерхем пожал плечами, глядя куда-то сквозь меня.
— Наверное. Не знаю. Постарайся сделать так, чтобы с мальчиком ничего не стряслось.
— Не с моим везением, — я многозначительно усмехнулась, — забыл, что ли, кем меня сделал?
— Ты можешь мыслить как человек, а значит — все еще человек.
Я хихикнула и принялась рассматривать свои когти, появившиеся на месте милых розовых ноготков. Виаро молчал, прислонившись спиной к арке окна, я чувствовала на себе его внимательный взгляд, теплый и участливый взгляд, от которого хотелось взвыть. Охр, ведь так не смотрят на умертвия. Не должны, это неправильно…
— Ты думаешь, что во мне еще много от человека, — наконец выдавила я, давясь каждым словом, — но ты даже представить себе не можешь, что я такое. Даже в эту самую минуту, когда мы с тобой просто беседуем, я чувствую, как вкусно ты пахнешь, слышу, как бьется живое сердце. А больше всего мне хочется выпить твое живое тепло, которого во мне больше нет. Не кажется ли тебе, что я не самая лучшая компания для Гверфина?
Короткое пожатие плечами.
— Возможно. Но сейчас у нас нет времени искать кого-то другого, и уж тем более нет возможности отправлять Гверфина обратно в Карьен, потому что… — Шерхем запнулся, взглянул на меня растерянно, — потому что, как мне кажется, если мы уйдем, то замок станет неинтересен морфам.
Я вздохнула, зябко обхватила себя руками за плечи.
— Ладно, Шерхем. Я так понимаю, что вы с Арнисом уже все решили… Ну, так тому и быть. Я сделаю все, чтобы Гверфин уцелел. Доволен?
— Доволен, — господин Виаро медленно отлепился от окна, — я, в свою очередь, обещаю, что как только морфы окажутся вне этой сферы, я лично отвезу тебя к эльфам и сделаю все, чтобы они вернули тебя к жизни.
Он сказал это совершенно серьезно, но… В глазах стояло все то же беспомощное выражение, как у коровы на бойне. У меня в носу подозрительно защипало.
— Не надо так много обещать, господин лекарь. Я вполне освоилась и, как мне кажется, когда-нибудь и сама доберусь к нашим светлым соседям.
— Я всегда знал, что когда-нибудь ты это скажешь, — он растерялся окончательно.
А у меня в душе разлилось такое непомерно огромное море жалости к этому загнанному в угол человеку, что, пискнув нечто маловразумительное, я подалась вперед и, обхватив Шерхема за шею, крепко прижала его к себе. Мысли словно сошли с ума и пустились вскачь как табун диких лошадей, в голове теснились тысячи ненужных и бестолковых слов, говорить которые уже не было смысла. Я продолжала прижиматься щекой к колючей щеке лекаря, я блаженствовала в вихре живого тепла и мысленно молила Хайо, чтобы тот позволил мне отнять у этого человека хотя бы толику его страданий. Я бы впитывала их как губка, мне совсем не трудно носить это в себе, а он… тогда бы он, наконец, улыбнулся, перестал злиться на весь подлунный мир, и, возможно, стал бы тем лекарем из Тальи, которым был пятнадцать лет назад.
— Малыш, — глухо пробормотал он, — малыш, не надо. Все будет хорошо. Я думаю, что обязательно вернусь, правда.
На самом деле, конечно же, он так не думал. Понимал, что шансов вернуться — один из ста.
— А потом, когда все утрясется, ты снова заживешь так как раньше, — продолжал вдохновенно лгать господин Виаро, — вернешься к родителям и, если Хайо будет милосерден, забудешь обо мне…
Тут я поняла, что он мягко, очень деликатно пытается освободиться. Я скосила глаза — ну конечно! В дверях изваянием застыл Гверфин, взъерошенный, красный как рак, и, что было очевидно, он совершенно не собирался исчезать.
Я хмыкнула и сделала шаг назад, но, все еще не отпуская взгляда лекаря, тихо сказала:
— Я тебя не забуду, и Хайо тут вообще не при чем.
Развернувшись на каблуках, Гверфин нарочито громко затопал прочь, а Шерхем поник и укоризненно сказал:
— Ну, вот видишь… все получается не так, как надо. Пожалуйста, присмотри за парнем. Можешь считать, что это моя последняя просьба.
***
Вечер получился скомканным как платочек истеричной девицы или черновик неудавшегося стихотворения. За ужином Гверфин сидел надутый, на меня старался не смотреть, и на лекаря, впрочем, тоже. Все его поведение весьма прозрачно намекало на то, что тот «чмок» в щеку — это было не просто так, и не прощание избалованного в карьенской академии отпрыска. Я смущалась и откровенно не знала, что делать, потому что, во-первых , такихотношений с юношами у меня еще не было (а что удивительного? С моей-то комплекцией?), и во-вторых, как раз-таки этих отношений я не искала. По крайней мере с Гверфином, который всегда казался мне чем-то вроде младшего брата или приятеля, а тут взял — да и поломал соломенный домик нашей дружбы.
В обеденном зале было темно и мрачно, где-то во дворе надрывно подвывала собака, зомби с застывшими улыбками разносили блюда, время от времени появлялся Шпарс — исключительно, чтобы в очередной раз осведомиться, а не нужно ли чего благородным господам. Шерхем уныло ковырялся в тарелке, почти ничего не ел и задумчиво поглядывал в мою сторону. Арнис Штойц барабанил по столу пальцами, как будто исполнял на клавесине сложную фугу и единственным, на кого он вообще смотрел, был Гверфин. В общем, из всех присутствующих только я и отдала должное ужину, но исключительно из желания согреться. Ведь желающих согревать меня ночью, само собой, не найдется — кому нужно когтистое и прохладное умертвие под боком?
Первым из-за стола поднялся Штойц, с грохотом отодвинул стул и кивнул Шерхему. Тот спокойно отставил кушанье и покорно, не оглядываясь, поплелся за некромантом. Гверфин, бросив на меня испуганный взгляд, тоже вскочил и заторопился прочь. Я не стала его догонять, осталась за столом в одиночестве. Стоило, конечно, поговорить с пареньком и убедить его в том, что я не могу стать дамой его сердца, но… как-нибудь в другой раз, когда вернется из опасной вылазки Штойц, и Шерхем будет сидеть в кресле, вытянув ноги к камину и прикрыв глаза… Уже не преступник, не изгнанник — а просто человек, заслуживший несколько лет просто спокойной жизни.
Я вздохнула. Картина, промелькнувшая перед мысленным взором, была исполнена тихого счастья. О таком мечтают, да. Но если оно и приходит, мало кому дано долго жить в его розово-ватных объятиях.
За окнами быстро темнело, на каменный пол багровыми осколками стелилось отражение огня, пляшущего в камине. Пахло… ароматным мылом, некромант любил себя побаловать и покупал только самое лучшее, прямехонько из Карьена. Не едой, остатки которой унесли послушные мертвяки, а именно мылом. Лавандовым.
В углу, в темноте, что-то шевельнулось, и я без труда рассмотрела Рофа. Зомби непонятно когда пробрался в обеденный зал и теперь стоял, чуть раскачиваясь из стороны в сторону, и тупо смотрел сквозь меня.
— Роф, что ты здесь делаешь? — пробормотала я. Обычно Штойц держал его вместе с прочими собратьями по посмертной жизни. Ответа не последовало, что неудивительно: Роф никогда и ни с кем не разговаривал. Впрочем, какая разница, здесь Роф или внизу? Талисман Штойца держит крепко, и Роф — самое безобидное создание, какое себе только можно представить… разумеется, в пределах замка.
Продолжая раскачиваться, зомби упорно игнорировал мое присутствие и взирал в пустоту. Мне сделалось неуютно. Мелькнула мысль — а не поискать ли комнату Шерхема? Просто так, чтобы поболтать и отвлечь его от тяжелых мыслей. Но нет, конечно же, нет. Я не буду ему надоедать перед важным походом, от которого зависит слишком много жизней. Я поднялась и побрела к себе, в холодную шелковую постель. Роф так и остался в обеденном зале.
Пахло лавандовым мылом, и аромат этот неприятно раздражал, почему-то заставляя думать о неизбежном.
…А на рассвете они ушли, некромант и лекарь. Ушли пешими, и у каждого на плече была простая дорожная сумка. Гверфин порывисто обнял отца, с натянутой улыбкой пожал руку Шерхему. Я молча кивнула им обоим. Не люблю слезливых прощаний. Уж лучше обманывать себя, твердя о том, что они вышли на коротенькую прогулку и вот-вот вернутся. Мы с Гверфином молча стояли на замковой стене и смотрели, как две фигурки нырнули под зеленую шапку леса и исчезли как иголки в стоге сена.