склонив голову набок:
— Оп-с, ля-ля-фам!
Лесс скопировала его небрежную позу и наглое выражение лица, отчего невольно
развеселилась. Ее улыбка, видимо, понравилась парню. Он пригладил вихры на
голове и отвесил поклон, произнеся самым любезным тоном:
— Ра-азрешите представиться: Феодосий!
Лесс почудился странный запах, она принюхалась, пытаясь понять, что это? И
услышала голос Урва в голове: молоко. Так пахнут неискушенные, юные…
Парень и, правда был не искушен: он зарделся, смутился от столь пристального
внимания красивой и явно опытной женщины. Ему очень хотелось выглядеть достойно
случаю: немного развязным, немного равнодушным и очень, очень уверенным в себе.
Однако, слова вязли на языке, взгляд боялся задержаться на достоинствах фигуры и
лица женщины, а руки не могли найти приют, и то терли еще не знакомую с бритвой
щеку, то приглаживали волосы на голове, то лезли в карманы. Мысли были сумбурны:
даст — не даст, получится — не получится, а ну, его к черту, лишь бы не ушла!
— Дурак ты, Федя, — прошептал хриплый голос слева. Лесс повернула голову — у
кустов стоял черноволосый парень, года на три старше рыжего. Он смело встретил
взгляд Варн и не смутился, не занервничал — усмехнулся и шагнул к ней:
— Игнат, — протянул широкую ладонь с четкими витками жизненных линий.
`Пошел ты, пошел ты'!! — разозлился рыжий, почуяв соперника и подхватив Лесс за
талию, увлек к компании:
— Познакомься…
— Клещ, — кивнул солист, привстав.
— Э-э…ну, прозвище у него такое, а вообще — Славой зовут, — пояснил Феодосий,
вновь смутившись, — а это Катя и…
— Владлен Аристархович Кундрыевич-Стопша, — пробасил дородный юноша, что
обнимал девушку.
— Можно просто — граф Дракула, — заверил Игнат, усаживаясь на спинку скамейки
рядом с гитаристом, прямо напротив Лесс. Та заинтересованно воззрилась на него —
что-то в нем было ей по вкусу. Внешность грубоватая и угловатая, взгляд наглый,
прямой и бесхитростный. Нет, не это. Он хотел ее — дошло до Лесс, и она,
задумчиво щурясь, облизала губы.
`Гад ты, Игнат'! — подумал с яростью Феодосий и встал, загородив собой товарища
так, чтоб Варн видела лишь его.
`Помолчи' — попросила мысленно Лесс и вытянула шею, выглянув из-за плеча рыжего.
Тот вздохнул, растерявшись и поскреб щеку в раздумьях: `глюки? Допились, пацаны
— сами с собой разговариваем, в смысле я сам с собой…а-а'…
`Просила же — помолчи', - повторила Лесс. Феодосий замер, а Варн положила
подбородок ему на плечо, в упор уставилась на Игната — что он предпримет, что
сделает, как это вообще происходит?
Рыжий забыл, как шевелиться — близость Лесс парализовала его, превратив в
неодушевленный предмет — подставку для нужд Варн.
Игнат, не спуская взгляда с девушки, забрал гитару у товарища:
— Хочешь, я спою про тебя?
Варн с любопытством прищурилась — что ты можешь знать обо мне?
— Этой песне лет больше, чем моему деду. Наверное, она жила, для того, чтоб ты
ее услышала.
Пальцы парня пробежали по струнам, исторгая тоскливую мелодию.
`Тенью крылья за спиной, в облаках плавник луны режет небеса.
Стая скомкана волной — в этом нет моей вины.
Как одиноко плыть в ночи звездной, пытаясь в шквале различить грозном
свет и родные голоса. Берег — голая скала — столь безрадостен приют сердца моего…
— Откуда ты знаешь? Кто ты? — воскликнула Лесс и устремилась за ответом,
оттолкнув Фодосия. Рука Игната замерла над еще гудящими последним аккордом
струнами. Все окаменели, воззрившись в упавшей на площадку тишине на Лесс, как
на неоспоримый идеал всех норм человечества со всеми атрибутами, включая нимб,
крылья и табличку с параметрами на груди. Но разве Лесс обратила внимание на их
реакцию?
Она подплыла к Игнату и тряхнула его, схватив за плечо:
— Я задала вопрос — ответь.
И получила толчок. Ее отбросило в сторону.
— Урва, — прошипела она, поднимаясь и желая убить брата, посмевшего помешать
ей получить столь важный ответ на столь важный для нее вопрос. Кинулась на него.
Тот увернулся грациозно и немного лениво, усмехнулся и, оглушив Лесс ударом по
лицу, схватил ее за шиворот и взмыл вверх. Она брыкалась, шипела, норовя укусить
его, вырваться, сбежать, но силы были не равны. Он чуть придушил ее, чтоб
снизить сопротивление и, доставив до замка, кинул в слепой проем окна. Лесс
прокатилась по мраморному полу, врезалась в стену, сбивая с нее древнее знамя
усопшей гвардии, и вскочила с желанием отомстить. Она стремительно направилась к
окну и… вновь была откинута к стене. Проем окна был закрыт для нее — ни
витражей, ни стекла, ни пластика, ни единой видимой преграды — и все же ей не
пройти.
Урва, парящий за окном, усмехнулся, глядя в лицо сестры, легко вспрыгнул на
подоконник. Лесс почувствовала себя загнанной и сникла, свесила голову,
сообразив, что без воли вожака проходы из замка не закрывают. И вздрогнула,
услышав неспешные шаги — Бэф нарочно шел к ней через зал, как простой смертный.
Варн так же медленно поднялась и застыла в ожидании, не смея поднять глаз на
вожака.
— Посмотри на меня, — приказал он, останавливаясь напротив. Лесс несмело
взглянула и тут же вновь уставилась в пол под ногами.
— Человек опасен…
— У тебя любой человек — опасен! — неожиданно для себя возмутилась Варн,
вскинулась, приподнявшись над полом, и нервно закружила вокруг Бэф. — Он знает
про меня! Он знает меня! Он чувствует нас и знает, что нас мучает! Он — свой, он
— такой же, как мы, иначе бы он не понимал этого, не знал! Чем он может быть
опасен?! Что он может сделать нам?! Нам!! Он лоялен, он полезен и интересен. Они
могут помочь избавить нас от холода!
Бэф не пошевелился, лишь тихо спросил, когда Варн зависла перед его лицом,
перестав кружить вокруг:
— Ты смеешь кричать на вожака?
Лесс испуганно моргнула:
— Я…
— Ты смеешь указывать мне? — чуть громче спросил он. Лесс задрожала, мгновенно
замерзнув, и рухнула на пол к ногам Бэфросиаста. — Что ты знаешь о людях? Что
ты знаешь о себе, чтоб рассуждать?!
Голос вожака гневным вихрем пробежал по зале, срывая ветхие гобелены и флаги со
стен. Лесс сжалась.
— Встань, — приказал Бэф уже ровным голосом. — Посмотри на меня.
Лесс посмотрела. Тепло карих глаз проникло в каждый уголок ее сознания и
вычистило память.
— Спи сестра, — прошептал Бэф. Лесс сонно качнулась, и упала бы, но сильные
руки вожака подхватили ее, прижали к груди, — спи моя печаль, спи.
Лесс застонала во сне, тяжело вздохнула, опалив грудь Бэф дыханием. И тот
зажмурился от блаженства, услышав в ответ три негромких удара в своей груди.
С ней, только с ней он почувствовал сначала шорох в груди, потом толчок и стук.
И вот счет ударов вырос до трех. И каждый рождал незнакомое чувство — острое,
сильное, странное. Он готов был отказаться ради него от бессмертия, от пьянящего
чувства полета, от самой свободы.
Может, счет ударов будет расти?
Облака разошлись, открывая око луны, и та, взглянув на размечтавшегося Варн,
засмеялась.
Бэф открыл глаза, с досадой покосился на светило — не твое дело! Луна фыркнула и
прикрыла бок одеялом туч.
Вожак передал Лесс Урва:
— Отнеси ее в спальню.
И резко смолк, отвернулся, сообразив, что чуть не добавил — в мою спальню.
Взгляд скользнул в оконный проем: Луна права — мечта и надежда — удел человека,
а он — Варн.
.
— Понимаешь, Алиса, все что было — детство. Но мы выросли, мы изменились. Я по-прежнему
отношусь к тебе очень хорошо, даже люблю, но как сестру, друга. И-и-и…э-э-э…обстоятельства
изменились.
— У тебя появилась другая? — глухо спросила девушка.
— Ну-у…да-а, — Игорь не знал, как объяснить ей мягко, но доходчиво, что их
отношения закончились. Травмировать Алису не хотелось, но и иного выхода не было.
Его больше не прельщала переписка с рядовой, но, учитывая, что она выполняет
гражданский долг и все-таки не чужая ему, почти невеста, и по глупым условностям
он должен хотя бы объясниться с ней.
Алиса видела, что Игорю неуютно: он хочет сказать многое, но не может. Парень то
ли сожалел, что пришлось пойти на столь неприятный разговор, то ли пытался смять
его, закончив побыстрей, и мечтал нажать кнопку выхода, а потом стереть память
видеофона, чтоб ничто никогда не напоминало ему о неприглядном поступке, о
бывшей возлюбленной.
Алисе было больно. Она и сама не понимала, как держится, где находит силы не
сорваться на крик, не уйти в истерику и не облить Игоря потоком обвинений, угроз.
Злость смешивалась в груди с завистью, ненависть смешивалась с любовью и
хотелось с ровнять с грязью эту холеную рожицу возлюбленного, вернуть ему хоть
часть того горя, что он ей причиняет. Мысль вернуть его, надавив на жалость,
отпала сама — какой смысл, если Сталеску еще год служить. Она здесь, он — там.
Она измученная, доведенная службой и служаками до края нервного срыва,
измотанная, похожая на страшный сон в своем выгоревшем топике. Он — такой весь
аккуратный прилизанный, правильный от формы черепа до узла студенческого
галстучка. Его ждут карьера, почет, уважение, стабильность. Ее неизвестность.
Алиса широко улыбнулась, надеясь, что улыбка получилась несильно натянутой:
— Да, не мучайся ты, я все поняла. Спасибо, правда. Я сама хотела сказать тебе
то же самое, но все как-то откладывалось. А сейчас прямо груз с души свалился. У
меня ведь, как у тебя, изменились обстоятельства — человек появился, любимый.
Предлагает руку, сердце и звание, а я все тяну с ответом. Нехорошо — обещала
тебе, ты ждешь, а я возьму и выйду замуж за другого.
— Уф! — облегчено вздохнул Игорь. — Значит, не обижаешься?
Алису передернуло: `обижаюсь? Да, я завыть готова, а тебя по видеосвязи
придушить и сучку твою! И Анаконду и все отделы, что упекли меня сюда, и
сержанта, которого зубами бы загрызла, только б дали!
Улыбнулась бодрее:
— Конечно, нет. Останемся друзьями. Маме привет, моим — тоже. Делать будет
нечего — звони. Пока. Удачи. Всех благ.
Резко нажала кнопку выхода. Экран погас. Алиса качнулась и рухнула на постель,
уткнулась в подушку, закричала в нее, вымещая боль, что мутила ее разум, жгла
душу, и заколотила кулаками по казенному одеялу: ненавижу, ненавижу, не-на-ави-ижу-у-у!!!!
Люция, услышав крики подруги, вылетела из душевой, не высушив волосы, и застыла
посреди казармы, с ужасом глядя, как Алиса с воем колотит кулаками по подушке и
одеялу.
— Ты…ты чего, а?…Эй, Лиса?! Э!
Алиса резко села и уставилась на Маликову. У той лицо вытянулось от вида
заплаканной Сталеску. Это ж чему нужно случиться, как ее нужно довести, чтоб она
заплакала?
— Умер что ли кто? — спросила с сочувствием, подходя ближе.
— Ага, Игорек, — всхлипнула девушка и скривилась. — Гад, сволочь! Ненавижу!!
Люция побледнела, сообразив, в чем дело, села рядом с Алисой, обняла за плечи,
успокаивая:
— Брось, выкинь его из головы. Подумаешь, нашелся тоже мне. Красивая картинка,
не больше, а человек — дрянь. Я тебе говорила: скользкий он, ненадежный.
Отставку дал, да? Подружку завел?
— Оставь, — скинула ее руки с плеч Алиса: без расспросов тошно.
— Да, все, все. Может, пойдем куда-нибудь? Увольнительная все-таки. Сподобились,
вторую за год получить, тьфу ты, и как удачно! Что тебя звонить-то ему потянуло?
Или сам прорезался?
— Я.
— А-а-а, понятно — ностальжи.
— Представь. За последние три месяца одно письмо, восемь строчек.
Продекламировать?
— Обойдусь, — поморщилась Маликова. — Мне и Шекспир не нравится, а уж письма
твоего Стрелкова точно не шедевр. Не для моей психики опусы.
— Почему, Люся, почему? Он ведь обещал, клялся.
— От-ты! Нашла кому и чему верить! Все клянутся и все клятвы забывают.
— Но ведь это не правильно, не честно.
— Не смеши ты меня: `честно', `правильно'! Наши вон в академии учатся, по
вечерам мамины пирожки трескают и в клубы ходят. Чистенькие, честненькие.
Напомаженные. А мы из-за какой-то фигни здесь дохнем. Им карьера светит, а нам
выжить бы.
— Мы, как животные, — задумчиво протянула Алисия, глядя перед собой.
— В смысле? — нахмурилась Люция. — Ты того, подруга, крышу в круиз по дальним
странам отправила, да?
— Мы действительно, как животные, — повернулась к ней Сталеску. — Живем на
инстинкте, а из желаний лишь самые банальные, низменные: поесть, поспать. Ты
когда последний раз читала, что? А в небо смотрела?