Спецификация идитола (Прозроман ускоренного типа) - Сергей Бобров 12 стр.


Лаборант сказал Стифсу, что очень аккуратные работники должны, по его мнению, быть под особой слежкой: слишком аккуратный слишком много и знает, — а кто много замечает, тот или продаст в один прекрасный день свои знания или, того хуже, окажется социалистом. Социалисты часто играют, добавил он, на том, что они безукоризненны в работе, как таковой, а сами стараются пользоваться тем знанием хозяина и его слабостей, которое имеется у всякого служащего. Это, знаете, старые штуки. А в общем то они, социалисты, наивнейшие люди: они немножко вроде диких, — простодушные канальи. Он их хорошо знает.

Стифс все это выслушал, и на него это произвело впечатление стоющей головомойки. Следили ли они за ним? он ничего не замечал, — но, вспомнив о том, как хорошо замаскирована их «крепость» со стороны пустыни, — подумал, что, ведь, все здесь поставлено на широкую ногу, и сыщики первый сорт, так что, пожалуй… Стифсу стало довольно грустно.

Они устроили себе маленькую вечеринку прошлое воскресенье, и некоторый господин, которого зовут мистер Эвис, и к которому все относятся весьма и весьма почтительно, говорил с ним очень ласково. Он подозвал его:

— Ну с, — сказал этот Эвис, — как вам нравится Америка, мистер Стифс?

Стифс ответил, что по его собственному мнению, покуда имеет об Америке очень превратное мнение.

Эвис захохотал и сказал ему:

— Да вы, товарищ Стифс, обо всем имеете превратное мнение!..

И так как Стифс покраснел, как рак, главным образом от «товарища», то он похлопал его по плечу и сказал:

— Не обижайтесь, это у нас принято так об Европе говорить, а вы молодчина и знаете свое дело… что же до социализма, то мы и с ними столкуемся, вот увидите!

Стифс и представления не имел, что его биография так хорошо известна.

А потом этот Эвис собрал в кружок молодежь, молодых людей и барышень, и они начали «играть в Осию». Один изображает Осию, а остальные его спрашивают, отчего он такой грустный и прочие глупости, стараясь заставить его сказать слово Идитол, а «Осия» старается обойтись без этого слова. А потом Эвис сказал ему:.

— Этот блудливый кот Осия боится сказать слово Идитол, — но мы его прижмем к стене и он нам его будет петь на мотив «Янки додль»… А после этого он будет собирать окурки от сигар и кончит в богадельне.

55

Анни возвращается

Дверь отворилась и сердце у нее замерло. Она нарочно пришла днем в два часа, когда его не бывает дома. А он как раз и открывает.

— Входи-ка поживей, — сказал с испугом Гелл и захлопнул за ней дверь.

Она вошла, села на маленький диванчик. Господи, все точь-в-точь так же, как было и тогда, когда она убежала. Только часы перевесили. Кот (настоящий антропоморфический, не забудьте) подошел к ней, ткнулся носом ей в ботинок и мурлыкнул: — урр и мурр. Она поглядела на кота и заревела. А Гелл стоял к ней спиной и усиленно разбирал прошлогодний календарь на столике.

— Господи, Гелл! — сказала она.

— Чорт с ним, с этим делом Анни! — ответил он.

— Значит, Гелл, ты не считаешь меня потерянной?

— Глупости, — ответил он, — только я тебе всегда честно говорил, что ты сломаешь дурака в этом деле. Хорошо еще, что ты от него во время убежала, а то бы тебе несдобровать, как несдобровал и он.

— Что ты говоришь, Гелл, разве с ним что-нибудь случилось?..

Гелл посмотрел на нее подозрительно. Помолчал:

— Он опять исчез, ну и мы думаем, что, знаешь ли… Не плачь, Анни, слезами этому не поможешь — ведь ты же понимаешь, когда за человеком охотится полиция двух материков, так, будь он семи пядей во лбу, ему нипочем не уцелеть.

Анни очень хорошо понимала это, но это ее ни капельки не утешало, а как раз наоборот. И Гелл не знал, что ему делать с таким приступом рыданий. Он чесал затылок и ругал себя за неуместную откровенность. Да, дожидайся от женщин благоразумия. Положим, может быть, так оно и полагается. Конечно, он дурак и сумасшедший, но она то, кажется, другого мнения на этот счет. Кот стоял, привалившись плечом к ее ногам, изображая своим хвостом род вопросительного знака, что, кстати сказать, никак не говорило о том, что он находился в недоумении, а знаменовало собой благодушие и полное душевное спокойствие. Он стоял так и думал (это, видите ли, была его специальность, потому что он был совершенно антропоморфический кот), что если человек приходит не через дверь…

56

Он получил все, что следует

Член правления «Бразильского Флорина» смотрел на хорошенькую женщину, сидевшую перед ним, протирал глаза и никак не мог все таки понять, бредит он или нет. А та посмотрела на него несколько критически и спросила:

— Надеюсь вы меня поняли?

— Понял ли я вас?

— Вот именно.

— А где же служащий Стифлэта?

— О нем не беспокойтесь.

Брафлор подумал, что это значит, что беспокойся или не беспокойся о сыщике, ему уже все равно не поможешь.

— Это жаль, — сказал он.

— Он цел, не беспокойтесь. И делает то, что привык делать.

— Так, — сказал Брафлор, — а мы, вы говорите, получим, все что следует?

— Если вам так угодно выражаться, то все, что «следует».

Брафлор заерзал на кресле.

— А бекасы? — спросил он.

Но тут она потеряла терпение:

— Я пришла говорить о деле, — сказала она, — вам угодно согласиться на мое предложение или нет?

Брафлор был смущен. Хорошо, но он желал бы получить доказательства.

Его собеседница вынула из маленького портфеля бумажку весьма делового типа. Он глянул с удивлением.

Вот оно что!

Она глядела на пего с крайним нетерпением.

— Хорошо, — сказал он, — согласен в пределах моих полномочий.

— А именно?

— Поскольку являюсь представителем Брафлора, а не консорциума.

— Мы не можем допустить, чтобы дело затягивалось далее, чем это нам требуется.

— Я не могу отвечать за консорциум.

— Хорошо, — ответила она кротко, — известно ли вам, что 35 % ваших акций в руках ваших агентов?

Она показала еще несколько бумажек, за которые Брафлор схватился почти с ожесточением, и добавила:

— Они будут выброшены сегодня же. Дальше, вы входите пайщиком в заем, предоставленный Экуадору…

Брафлор вытаращил глаза.

— Да, — сказала она, — через цепную связь фирм: Ланголопг, Колумбик-Ко, кредитная ассоциация Уаупеса, Оното-Виктория и наконец ваш консорциум. В ваши интересы совсем не входит, чтобы это сделалось известным французским банкам, — они кредитуют вас, и большая часть их кредитов ушла на Экуадорскую нефть, — для нас не представляет трудности довести все это до их сведения. Раз они форсируют ваши уплаты, ваш крах — вопрос нескольких дней.

Брафлор был уничтожен. Вот, когда он попался! Совершенно своеобразная спекуляция на экуадорской нефти, — нелепая от начала до конца для постороннего наблюдателя, так как казалось, что Брафлор должен уходить от нефти и сживать ее с биржи, об'яснялась тем, что %% экуадорского займа были гарантированы двумя правительствами: экуадорским и правительством старца Ш., который номинально выдал заем. На самом же деле заем выдавался именно Брафлором, который в свою очередь получил деньги от французских банков, конкурировавших с экуадорцами. Экуадорцы же употребляли эти деньги для вытеснения из страны французского кредита, в чем косвенно были заинтересованы и Брафлор и великий старец Ш. Операция эта была рискованнейшего характера, но в случае удачи дала бы Брафлору 24 % чистыми на чужие деньги, а также очистила бы для него Экуадор, с которым бы он солидаризовался тогда для борьбы с франком. На эту спекуляцию Брафлор пошел потому, что не имел ничего лучшего вслед за ликвидацией войны.

Брафлор поглядел на свою собеседницу и сказал:

— Я не имею возможности вам отказывать. Но я попросил бы ответить мне на один вопрос: как думает ваш синдикат, имени которого я не имею к сожалению удовольствия знать, справиться, уже не с Лавуэрсом, а хотя бы с ВБСГ, и что он нам предложит делать, если он с ними не справится?

— Вам известно, что ВБСГ снижал свои акции?

— О, да.

— Их положение настолько непрочно, что мы, скупив половину этих акций…

— Половину?

— Да; половину… скупив половину, мы подняли их еще на 480 %, заставив их купить у нас не больше как двести семьдесят пять паев.

И еще документ в доказательство.

Через час все было кончено. Брафлор повернулся на каблуке и хихикнул. Он нажил сегодня за два часа времени на Идитоле ровно 340 миллионов. Вот это дело!

Откуда взялись эти невероятные деньги, — подумал он. Просидев часа два в кабинете, справившись в дюжине финансовых сборников и собственных записных книжечек, подсчитав и сопоставив, он пришел к следующему выводу. — Неведомый синдикат, — который может быть и есть этот самый Ован-Черри-Тринидад, — мог бы получить эти деньги только путем краха БКА: отсюда ясно, что крах этот был фиктивный. Скупка акций ВБСГ доказывает, что БКА взорвали специально, чтобы сбить с толку Осию, который имел глупость немедля спустить свои акции. С другой стороны Осия не спустил бы их, если бы мог их продержать хотя бы неделю так, как они стояли. Значит у Осин тоже не все благополучно, а этот синдикат — тонкая штука. Теперь они стоят в девятнадцать с половиной раз выше того, что требует примерная истина, — ВБСГ пропал!

57

Дело идет к концу

Брафлор только что выскочил из вагона. Через двадцать минут авто довез его до биржи. Ладно, здесь его никто в лицо не знает. Он вскочил в здание. Кулуары и коридоры были набиты народом. Дверь в сад была забита ими же. Он протискался в зал. На возвышении стояли маклера, — ага, Осия доколачивает несчастную Охлатому: 

— Охлатома двадцать пять десять!..

— Я даю триста Охлатомы по двадцать пять десять!..

— Двадцать четыре девяносто!..

— Двадцать четыре девяносто!..

Брафлор подошел и не мигнув глазом взял триста по этой цепе.

Было бы глупо упустить подобный случай: счетные книги Охлатомы стоят дороже, — до чего люди могут потерять голову.

Таким образом Охлатома задержалась на несколько минут. Брафлор сбегал в коридор и подозвал троих маклеров, шатавшихся без дела.

Через полчаса он взял еще сто Охлатомы по двадцать три и сорок.

Он подозвал своих маклеров и шепнул им.

Они разбежались по разным концам зала. Вместе закричали они: они предлагают четыреста Охлатомы по девятнадцать и десять. Через два часа таких вывертов, Брафлор имел в кармане шестьсот Охлатомы по двенадцать и пять. Он прямо прыгал от удовольствия. Ха-ха-ха! — и никто в зале не знает: что он то теперь и есть Охлатома.

Он ушел и вернулся вечером. Публики было еще больше, ему показали маклеров Осии. Они пробовали скупать Охлатому. Нет, шалишь. Теперь им не видать Охлатомы. Но вот некто вылез повыше и громовой бас пронесся по залу: — у него есть сто тридцать ВБСГ по три семьсот. Кто берет ВБСГ по три семьсот? Взято. Опять тот же голос: — пятьдесят ВБСГ по три восемьсот. Взято. Так шло с полчаса. Об Охлатоме забыли. В зале появился некоторый коротенький, седой, одутловатый старикашка, который распоряжался скупщиками ВБСГ. Он прошел мимо Брафлора, ему уступали дорогу. Он глядел темно и непонятно из под мохнатых седых бровей, его верхняя губа шевелилась, лоб поминутно покрывался морщинами, толстая сигара крепко сидела в обрубках пальцев, между искрометными перстями. Это был сам Осия Лавуэрс. Он прошел и скрылся.

ВБСГ догнали с вариациями до четырех тысяч шестисот за акцию: — это была совершенно несуразная цена. Но Осия держался. И тогда началось новое представление. Два негра выскочили на стол. И крикнули в унисон:

— Мы предлагаем паи кредитного консорциума Осия Лавуэрс, — двести паев по шестьдесят три тысячи долларов!

Невероятный шум поднялся в зале: эти паи никогда не выходили на биржу. Цена им была сорок и две. Свист сопровождал это предложение. Палки и кулаки потянулись к неграм. Это явная спекуляция. Но один из негров потряс пачкой облигаций над своей головой:

— Здесь у меня сто двадцать паев Осия Лавуэрса, кредитного консорциума, — сто двадцать Лавуэрса по шестьдесят!

Крик и стон в зале. К неграм присоединились белые маклера: они влезают на стол вместе с ними:

— ВБСГ по три семьсот… по три шестьсот…

Брафлор одурев от азарта влезает на стол. Он кричит:

— Бразильский Флорин предлагает Охлатому по сорок и две!

Снова крик в зале.

Апельсин летит негру в лицо. Он ловит его на лету и кричит:

— Сто двадцать Лавуэрс и один апельсин по пятьдесят восемь!

Хохот покрывает это. Толпа переходит частично на сторону негра. И голос из толпы дает негру за Осию — тридцать девять и одну.

Крик покрывает это представление. Маклера Осии бросаются к столу.

Они берут все, что есть у негров по шестьдесят.

Они берут Охлатому по сорок и пять.

Они берут ВВСГ но три шестьсот.

В зало почти ничего не слышно. Люди, которые стоят у стола с неграми, держат ладони около ушей. Остальная зала кричит, волнуется, кипит, показывает палками на стол с неграми.

Охлатома взлетает на пятьдесят и три.

ВВСГ на три девятьсот.

Осия котируется шестьдесят и шесть.

Охлатома лезет вверх — Осиины маклера скупают ее, как будто это их любимая бумага. Брафлор продает им ее с выдержкой маленькими партиями.

ВБСГ — четыре десять.

Четыре пятнадцать.

Четыре восемнадцать.

Четыре девятнадцать.

Четыре девятнадцать с половиной.

Четыре девятнадцать с половиной!

Четыре девятнадцать с половиной!!

В зале умолкают… тише… тише… И охрипший маклер кричит:

— Четыре девятнадцать… четыре восемнадцать… четыре пятнадцать… четыре десять, — и снова крик и неистовый шум поднимается в зале.

Теперь ВБСГ падает. Ловко это было сделано с Осииными паями — у них не хватает наличности, а четыре ВВСГ но остановишь уже. Он падает так скоро, как только может выкрикивать маклер. За полчаса он падает до двух и шестисот. И на этом он останавливается. Потому что биржа закрывается.

Завтра утром ВВСГ не откроет контору. Все карты раскрыты: — некто, — не важно кто, — свалил ставленника Осии. Телеграф уже работает. Он несет по всей Америке известие о том, что Охлатома крепчает, а ВБСГ упал вдвое за один вечер. Это вызовет панику по всей стране. Кабельный ток прилетит в изящный сифонный телеграф лорда Кельвина: — паника побежит в Париж, Лондон, Берлин, Вену.

Горючее падает, горючее падает!

Охлатома крепчает — керосин дешевеет. Новая кон’юнктура!

58

Эвис воюет

Красный автомобиль, подымая целые облака пыли, несся туда, к фронту бастующих. Двое сидели там: — мистер Эвис и его мальчишка негритенок. Они вели поучительную беседу об Осии. Ехать в эти места не полагалось. Там шла теперь уже самая настоящая война. Это была грандиозная Охлатома и ВБСГ, об'единившиеся для борьбы с биржей. Долой эксплоататоров!

Эвис приехал в штаб правительственных войск. На фронт никого не пропускают. Никого — но не Эвиса. Эвиса пропускают. Автомобиль медленно ковыляет дальше. Он едет с громадным белым флагом. Навстречу ему выезжает другой. Офицер правительственных войск видит, как Эвис здоровается с парламентером, угощает его сигарой, сажает в свой автомобиль и они двигаются далее.

Эвис и рабочий в'езжают в город. Автомобиль колесит по улицам и проездам, так как по большинству центральных улиц проехать нельзя, — это груды камня, железа, битого стекла, дымящихся пожарищ, а не улицы.

Эвис смотрит на это и покачивает головой. Рабочий угрюмо посматривает на него. Они приезжают в штаб.

— Я, представитель синдиката Ован-Черри-Тринидад, — говорит Эвис, — нам принадлежит теперь Охлатома и ВБСГ…

— Фабрики принадлежат рабочим, — отвечают ему тяжело и мрачно.

Эвис спрашивает, хотят ли они его выслушать. Если он будет говорить, что он хозяин фабрик, то — нет. Эвис отвечает, что он не будет этого говорить: он оговорился, — им принадлежат не фабрики, а акции этих обществ, он хорошо понимает, что это не одно и тоже. Его окружают мрачные, грозные, испитые, грязные и измученные лица. Эвис говорит, что он приехал для того, чтобы попробовать сговориться: — стране грозит банкротство. Ему отвечают, что он не сможет этого предотвратить. Эвис соглашается, — да, он затем и приехал к ним, чтобы заручиться их помощью. Не находит ли он, что они достаточно помогали капиталистам? Эвис уклоняется от ответа и просит уяснить себе его позицию: — он приехал вопреки желанию правительства, на свой страх, — знают ли они, что ВВСГ прекратил платежи? Ему говорят сурово, что это не ответ. И что им теперь все равно, кто там лопнул и кто еще не лопнул: — они добьются того, что все лопнут. Считают ли они это выгодным для себя? — спрашивает Эвис. Им нечего терять. Эвис все таки просил бы выслушать его предложения. Они удаляются на совещание. А мальчишка негритенок подбирает Эвису бумаги из двух портфелей.

Назад Дальше