Осознавать себя типичным представителем человечества, не смотря на всю продвинутость в попытке подняться над ситуацией, было одновременно забавно и противно.
Александр грустно усмехнулся. Впрочем, эмоция тут же потерялась, уступая место сухому анализу, поводов для которого было более чем достаточно. Густые заросли расступились, кончились внезапно, как возле космодрома, только взгляду здесь предстало не искусственно созданное взлетное поле, а огромный сад.
Под ногами, как и прежде, шуршала трава. Только если в джунглях она росла разносортицей, как попало, то здесь, скорее, напоминала отборный коротко стриженый газон. Деревья в саду тоже росли одинаково, будто их подбирали одно к одному, сажали по линейке и стригли, поддерживая форму. Даже количество плодов на них казалось было равным.
Стройные ряды деревьев убегали вдаль на сотни метров, отбрасывая причудливые тени в рассветно-закатных лучах Глизе. Под багряными сполохами местной звезды сад казался окропленным кровью. В этом напряженном пейзаже что-то шевелилось. Александр пригляделся.
На дальнем краю сада вперевалку двигались по земле странные фигуры. Осьминоги! Выходит, местные живут не только в лесах.
«Эти деревья расти, как угодно чуждым».
Александр едва заметно вздрогнул. Момент, когда щупальце коснулось затылка, он успешно прозевал. Осьминог, оказывается, мог быть совершенно незаметен. Или он сам расслабился?
— То есть это сад немцев? — тихо спросил Погребняк. — А как же твои сородичи? Вон там? Почему в них не стреляют?
«Их пути переплетены с путями чуждых. Они заблудились в плен, — пришел не совсем внятный, но, в общем, понятный образ. — Они работают с деревьями и с растениями там дальше».
— Они нас не выдадут?
«Они не чуждые. Они не станут нарушать чужой путь».
— Уже что-то, — пробормотал Александр. — Ладно, а мои… Те люди, что прилетели со мной, они здесь?
«Здесь деревья, — охотно принялся объяснять Осьминог. — Потом растения. Дальше жилища чуждых, потом многие жилища чуждых. Дальше Жизни нет. Известно, что там жилище чуждых, принимающих решения. Те, что пришли с тобой — там».
Мысли мелькали, как вспугнутые белки. Деревья — сад. Растения — огород? Поле? Дальше жилища чуждых. С этим вроде понятно. Какие-то дома. Потом многие жилища. А это что? Город? Возможно. И в центре его место, куда осьминогам хода нет, и где обитает местное правительство. Видимо, туда отвезли Богданова с экипажем.
Вроде сходится. Если их куда бы и поволокли, то к начальству. Межпланетные столкновения местечковыми шишками вряд ли решаются. И что дальше? Что делать с этим знанием, если он толком не знает законов, по которым живут чуждые… то есть местные люди?
«Надо идти в жилище, брать принадлежащее чуждым, чтобы ты выглядеть как чуждый», — снова прорезался в голове Осьминог.
Не то прочитал мысли, не то просто продолжил тираду.
«Если сын неба станет как чуждый, он сможет быть незаметен, сможет добраться туда, где не бывает Жизнь. Тут, где деревья и растения, чуждых мало. Можно попасть в жилище тихо-тайно».
— Можно, — согласился Александр. — Идем.
«Двигаться прямо. Осьминог будет ждать впереди, где конец деревьев».
Щупальце отклеилось от затылка. Головоногий приятель скользнул вверх по стволу и исчез в густой кроне дерева. Все произошло мгновенно, но последний образ вышел настолько четким, что ошибиться, сославшись на поспешность, было просто невозможно. Погребняк поперхнулся, осмыслив его до конца, поглядел вслед проводнику, но тот уже исчез из вида.
Головоногий впервые назвал себя «Осьминогом». Не «Жизнью», не как-то иначе, а именно тем именем, которое прицепил ему Александр. В этом вроде бы не было ничего сногсшибательного. Но почему-то такой поворот производил впечатление. Будто Осьминог сократил дистанцию, добавил в отношения некую почти интимную дружескую симпатию. Подтвердил право человека называть его так, как тому удобно.
В душе шевельнулось что-то давно забытое. Вычеркнутое из жизни…
«Еще не хватало тут сантименты разводить». — Александр резко оборвал себя на середине мысли, облизнул губы и зашагал вперед.
Главное, идти ближе к деревьям, чтобы издалека сливаться с вереницей стволов. Не бросаться в глаза, но и не прятаться — такая стратегия казалась наиболее здравой.
Александр шел уверенно, почти спокойно. Стараясь не вертеть головой и выглядеть так, словно идет по знакомым, тысячу раз хоженым местам. Насколько у него получалось, судить было сложно, людей, которые могли бы это оценить, на глаза не попалось. Но он не сильно расстроился.
Головоногих на другом конце сада было три. Они кособоко топтались между деревьев и перещелкивались о чем-то. Отличить одного от другого казалось невозможным, но своего Осьминога он узнал сразу.
В отличие от собратьев он выглядел как-то… контактнее, что ли? Или Александр просто к нему привык.
Погребняк остановился под деревом на краю сада, прислонился спиной к стволу и посмотрел вперед. Там в кроваво-красных лучах раскинулось широкое поле.
Александр огляделся. Левее и правее тоже были поля. Впереди за полем краснели черепичными крышами редкие невысокие, в пару этажей домики. Где-то там, жили люди. Только сейчас они казались более далекими, чем коснувшийся головы Осьминог.
— О чем трещали? — спросил Александр.
Осьминог мотнул щупальцем куда-то вперед, в сторону поля.
«В том жилище сейчас никого нет. Чуждый ушел туда, где много жилищ. Надо двигаться».
— А он не вернется?
«Нет понимания, — озадаченно посмотрел Осьминог. — Вернется».
— Когда вернется? — поспешил исправиться Александр, сообразив, что головоногому нужно четче ставить вопрос.
«Нет знания. Надо двигаться. Двигаться отдельно».
— Хорошо, — согласился Александр.
В конце концов, здесь явно живет фермер, а не военный. Так что, даже если он вернется не вовремя, ничего страшного не случится.
И они задвигались через поле. Порознь, как и хотел Осьминог.
Головоногий отошел в сторону и вышел на поле шагов за двадцать от того места, где стоял Погребняк. На земле он выглядел неповоротливым и кособоким. Смешно перекатывался, заваливаясь то на одну, то на другую сторону.
Александр выждал пару минут и зашагал к указанному дому. Шел неторопливо, как бредущий по своим делам, ушедший в мысли человек, не особенно обращающий внимание на окружающее. Но блуждающим взглядом отметил и отсутствие людей, и присутствие еще нескольких осьминогов.
Те тоже заметили его, но смотрели как-то странно. В их огромных тоскливых глазах не было ни симпатии, ни неприязни. Скорее — некое безразличие с легким оттенком надежды. Так смотрят на старый стул с отломанной ножкой. Сидеть на нем нельзя, но он зачем-то продолжает оставаться в доме. Как знать, может быть, когда-то для чего-то и сгодится?
Александр отвел взгляд и, сосредоточив внимание на фермерском доме, зашагал быстрее.
На этот раз их вывели всех. Кадзусе только-только вернулся после очередного осмотра дочери фюрера. Девочка пережила очередной кризис и была очень плоха. Доктор вернулся в глубокой задумчивости. На вопросы Богданова отвечал односложно и только после того, как Игорь потребовал подробного отчета, ответил раздраженно:
— Тяжело. Я не специализировался по детям. Это тяжело, как вы не понимаете?
— Чем же?
Кадзусе посмотрел на Богданова с сожалением.
— Она мне верит. Ей очень нравится, что я космонавт. Она считает, что у меня смешные глаза. Это очень хорошая и добрая девочка, Игорь. Я не могу ей помочь. В этом страшная правда, которую любой врач всегда носит с собой. Такой груз нельзя откинуть. Невозможно. — Он потер лицо ладонями и продолжил уже тише. — Спросила сегодня, когда она сможет гулять. Тот сад, который мы видели, он, оказывается, был разбит специально для нее. Когда она там гуляет, ей становится лучше.
— А садовники?
— Какие садовники?
— Ну, твари эти, клубни. Местные жители, что кинулись на нас. Как она к ним относится?
Кадзусе вздохнул.
— Гретхен рассказала мне, что с ними ей интересно. Эти медузы или, как вы выразились, клубни, с ней… играют.
— Вы уверены?
— С ее слов. Со слов больной девочки. Играют… Но, если честно, мне кажется, что она не врет. Даже животные реагируют на больного человека, кошки или собаки… А уровень разумности местных жителей нам не известен. — Кадзусе устало опустился на постель. — Нам вообще ничего не известно. Ни о чем. Мы даже о себе ничего не знаем.
Он закрыл глаза.
Богданов не нашелся, что ответить.
А потом дверь распахнулась, и вошел уже хорошо известный им офицер Бруннер.
— Вас хотят видеть.
— Кто же на этот раз? — спросил Богданов. Кадзусе сел на кровати.
— Прошу вас. — Бруннер вышел из камеры.
Игорь поправил одежду — слава богу ткань костюма не мялась — и последовал за ним. В коридоре уже ждали Баркер и Мацуме.
— Официальный прием? — с улыбкой спросил Игорь.
Бруннер ничего не ответил, отвел глаза в сторону.
— Хорошо если не расстрел, — негромко сказал Баркер.
Офицер дернулся и посмотрел на американца. Тот взгляда не отвел.
Когда Кадзусе вышел из дверей, конвой привычно взял землян в коробочку и повел по коридору.
— Вы каждый раз водите нас разными дорогами. Боитесь, что мы сбежим? — поинтересовался Богданов.
— Отсюда невозможно сбежать, — равнодушно ответил Бруннер.
Баркер многозначительно хмыкнул.
— Сегодня вас ждет встреча с Великим Учителем. — Офицер говорил будто бы себе под нос, не громко, но так, чтобы космонавты хорошо его слышали. — Пожалуйста, будьте внимательны в разговоре с ним.
— Что вы имеете в виду?
Но Бруннер не ответил. Им навстречу двигался небольшой отряд людей, одетых в серебряное. Возглавлял его уже знакомый Богданову Клейнерман.
Оба офицера остановились и вскинули руки.
— Герр Бруннер.
— Герр Клейнерман. Это господин Богданов и его спутники. — Бруннер повернулся к Игорю. — Сейчас вас будет сопровождать герр Клейнерман. Он проведет вас к Великому Учителю. Увидимся снова после визита. На этом месте.
Солдаты расступились, как показалось Игорю, нехотя, и отступили назад. Их место заняли серебряные здоровяки. Все та же униформа, похоже, но знаки в петлицах были совершенно иными. К тому же, новая стража отличалась ростом, все как на подбор верзилы.
Клейнерман подошел ближе.
— Рад с вами познакомиться, так сказать, официально. — Он коротко кивнул и улыбнулся.
Игорь покосился в сторону застывшего статуей Бруннера и молча кивнул.
— Ну что ж, — Клейнерман заулыбался еще пуще, — мы можем двигаться дальше.
— Как вам будет угодно, — тактично ответил Богданов.
Серебряный конвой вывел землян в центральный зал, с бесконечной колоннадой, которая вела к огромным дверям со свастикой.
— Это что, рота почетного караула? — спросил Баркер у Клейнермана, указывая на несколько десятков человек стражи, что стояли у ворот.
— Это солдаты полка личной гвардии Великого Учителя. — Клейнерман окинул Кларка взглядом. — Лучшие из лучших. Немцы чистейшей крови. Арийцы. Настоящие арийцы. Именно такими они и были…
Тема явно ему нравилась, но он не был оратором. Говорил коротко, будто телеграфировал.
— Их отбирали с рождения. Их родители прошли все проверки. Генетическая чистота. Лучшие по всем критериям. Цвет волос, кожи, умственные показатели, физическое развитие. Рост не менее двух метров. Спецшкола. Спецкурс.
— Спец-всё-на-свете, — буркнул Баркер.
Клейнерман сделал вид, что не заметил реплики.
— Учитывая увеличенное тяготение нашей планеты, мы считаем сохранение роста очень важным. Немецкий солдат не имеет права на вырождение! Немецкий солдат — это квинтэссенция воинского духа. И чем выше в нем дух, тем выше он сам.
Богданов понял, что Клейнерман гордится последним каламбуром, и вежливо улыбнулся. Баркер хмыкнул и нагло добавил:
— У нас говорят, что чем выше шкаф, тем громче он падает.
Клейнерман остановился и обернулся к нему всем корпусом. Стража тоже замерла на месте. Вышколены солдаты были идеально.
— Типично плебейская точка зрения, — сквозь зубы, не теряя ухмылки, прошипел Клейнерман.
— Могу при случае ее доказать, — с американской улыбкой во все тридцать два зуба ответил Баркер.
— Вряд ли вам представится такой случай. Каждый из этих солдат в совершенстве владеет стрелковым оружием.
— По мишеням каждый может…
— Я с удовольствием бы посмотрел, как вы обращаетесь с оружием. Хотя бы в тире. Хотя бы где угодно.
— Всегда к вашим услугам.
Клейнерман уже без улыбки кивнул и ушел вперед.
— Что узнали? — вполголоса поинтересовался Богданов.
— Они никогда не воевали, — ответил Баркер. — Колонизация планеты проходила мирно. Разве что постреляли немного по местным и все.
— Это хорошо…
— Это плохо. — Кларк покачал головой. — Будь они вот теми медузами…
— Кем?
— Ну, медузами… Штуковину с щупальцами помните, скакала там, снаружи…
— А, клубни.
— Кто?
— Не важно. — Богданов махнул рукой. — Я понял, о ком вы.
— Так вот, будь они этими, ну вы поняли… Я бы подумал, что это хорошо. Но мы имеем дело с людьми. А для человека отсутствие насилия — очень дурной фактор. В обществе накапливается напряженность. Как котел под плотно подогнанной крышкой. Что-то должно произойти.
— Я понял… — Игорь замолчал.
— Клубни, — хмыкнул себе под нос Баркер. — Надо же.
Тем временем конвой подвел их к воротам.
Вблизи эта конструкция поражала воображение. Казалось, что створки подпирают небеса. И действительно, часть потолочного свода была расписана таким образом, что бы складывалось впечатление, что смотришь на небо! Но не местное, а то, далекое земное голубое небо, по которому бегут легкие облака…
Ощущение было таким живым, что Игорь потряс головой.
Не может быть!
Клейнерман наслаждался произведенным эффектом так, будто лично расписывал потолок.
— Прошу! Великий Учитель примет вас! — сказал он с максимальной торжественностью.
И двери стронулись с места.
Все! Целиком! Две огромные двадцатиметровые створки легко, без скрипа пошли внутрь. По затылку пробежал прохладный ветерок. Игорь успел оценить толщину дверей, где-то с локоть, и удивиться тому механизму, который двигал всю эту махину. Тут, в средневековом готическом замке, с примитивным, хорошо не свечным, освещением, механика такого уровня поражала. Даже ехидный Баркер стоял, раскрыв рот.
Но Богданов помнил лабораторию, огромные колбы и профессора Цукермана.
Четвертый Рейх был совсем не таким простым, патриархальным мирком, каким хотел казаться.
— Прошу вас! — Клейнерман театральным жестом пригласил землян войти. — Великий Учитель ждет!
Игорь шагнул через порог, за ним последовали остальные.
Входная дверь была заперта, но первым добравшийся до дома Осьминог воспользовался открытой форточкой высокого окна. Ловко запрыгнул туда, куда вряд ли бы добрался человек, грузно покачиваясь, завис на несколько секунд на раме, и провалился внутрь.
Когда Александр подошел к крыльцу, в замке что-то щелкнуло, дверь распахнулась. Головоногий отступил в сторону, придерживая дверную створку с видом заправского дворецкого. Забавный и трогательный.
Погребняк благодарно кивнул и переступил порог. Дверь тихо захлопнулась. Воцарился полумрак. Даже не смотря на кровавые сумерки снаружи, пришлось выждать несколько секунд, приучая глаза к сумраку внутри. Наконец, Александр проморгался и огляделся.
Дом выглядел скромно, но все, до чего дотягивался взгляд, было сделано с обстоятельностью и продуманностью, которую приписывали немцам. Александр всегда полагал, что этакая педантичность во всем как отличительная черта целого народа — придумка.