— Мог бы и сам попросить, а не привлекать своего ручного зверька.
Лицо отца, изнеможённое бессонными ночами, совсем не выглядело устрашающе, как раньше. В его взгляде чувствовался надлом, это был совершенно другой человек, какой—то чужой и почти незнакомый. Это придало Максу еще больше уверенности, слова так и просились ступить на язык.
— Присядь, — отец указал на стул.
— Не хочу.
— У меня нет времени с тобой пререкаться. Садись.
Это звучало не как приказ, а как мольба.
Макс подошел к полке где стоял виниловый проигрыватель. Приоткрыв крышку, он крутанул диск с пластинкой. Та в свою очередь завертелась, а картридж с иглой то и дело подпрыгивал на неровностях. В детстве бы отец убил его только за то, что он прикоснулся к его коллекционному экземпляру, а сейчас он просто наблюдал за Максом и выжидал.
— Теперь ты Новиков.
— Разочаровывать тебя уже становиться моей традицией.
— Мать не одобрила бы. Она ненавидела девичью фамилию.
Отец матери Богдан Новиков, дед Макса бросил бабушку, когда маме было всего пять лет. Большую часть жизни он провел в тюрьме за разбои, воровство и убийство. Умер он там же.
— С каких это пор тебя стало волновать ее мнение? — спросил Макс, едва сдерживаясь, чтобы не заорать. — Ах, да с тех пор как она навсегда перестала его высказывать.
— Я позвал тебя не для того чтобы снова поднимать эту тему.
— А для чего? Вновь рассказать, как я опозорил тебя? Наелся я уже твоих лекций. Или все—таки поговорим о маме? Первый раз за пять лет. Ты же даже не знаешь где ее могила, в которую сам загнал ее своим безразличием.
Удивительно, но отец проглотил и это. Но взгляд его вдруг очерствел, поседевшие брови съехали вниз. Закаленный с детства инстинкт кричал Максу бежать без оглядки и прятаться, но теперь он не ребенок. Больше он не побежит. Макс показательно развалился на стуле, демонстрируя свое полное пренебрежение. По венам с приятным покалыванием сквозил адреналин.
Отец придвинул ему бумагу. Макс издалека прочел заголовок. Такой бланк он видел уже неоднократно в этом кабинете, на этом самом столе.
— Я ожидал, что ты придумаешь что—то новое, — сказал Макс.
— Ты вернешься, — сказал отец.
— Ты мне больше не приказываешь.
— Я говорил с Маркусом.
— Этого не будет.
Отец резко встал.
— Да очнись, — он размахнулся чтобы ударить по столу, но в последний миг рука затормозила. — Без НАСА мы не справимся. Этот союз стоил мне многого и сейчас он на волоске. Спецслужбы повсюду ищут шпионов, не дают нормально работать. Им только дай повод усомниться в наших намерениях. Если они узнают, что мой сын работает в НАСА...
— Об этом знают все.
Отец придвинул бумагу ближе к Максу.
— Поэтому ты переведешься сейчас. Остальное я попытаюсь как—нибудь уладить.
Макс еще раз посмотрел на бумагу, затем на отца. Ему захотелось рассмеяться. Отец заметил это, выпрямился и посмотрел на него, как преподаватель на непутевого студента.
— Отличная попытка, — сказал Макс. — В лоб не получилось, и ты решил пойти на обман. Как это на тебя похоже.
— Маркус уже подготовил бумаги.
— Я нужен ему, — Макс встал и поправил рубаху. — Если ты все сказал, мне еще нужно закончить работу.
Отец вышел из—за стола и встал напротив Макса.
— Зачем ты это делаешь? — спросил отец. — Твое место здесь.
— Это место принадлежало Петровичу!
— Петровичу было семьдесят, ему давно пора было на покой.
Макс усмехнулся.
— Как точно ты подметил. Именно туда ты его и отправил.
— Я не наливал ему, а что они делают за стенами этого здания меня не касается.
Макс вскочил.
— Я тебя об этом не просил, — выкрикнул Макс ему в лицо. — Петрович был мне другом.
У Макса задрожали руки. Не впервые ему хотелось удушить отца, но никогда он не был так близок к этому.
— У меня был выбор между Петровичем и сыном, и я выбрал сына.
— Ты вечно все решал за меня. Все, надоело. Теперь я сам устраиваю свою жизнь.
Отец взмахнул рукой у него перед лицом, как если бы хотел дать пощечину. Макс отскочил. Сердце колотилось у него в груди, как тракторный мотор. Отец сжал руку в кулак.
— Потому что я прожил жизнь и вижу, как ты, дурак губишь ее. Любой бы завидовал твоим возможностям.
Макс обвел руками комнату.
— Ты всю жизнь хотел, чтобы я стал одной из твоих безделушек, которыми ты можешь похвастаться. Давай, скажи какой имбецил родился у такого гения, как ты. Скажи опять, что ты не был таким никогда!
Отец смотрел на Макса с необычным терпением, совсем не вымученным, искренним.
— Нет, — заговорил он. — Я был таким же. Глупым, самоуверенным мальчишкой. Я не хочу, чтобы ты повторял моих ошибок.
— Ты врешь, опять врешь! — Макс пнул стул, тот перекувыркнулся на спинку в десяти сантиметрах от отца и смахнул со стола стеклянный купол. Тот упал на пол вместе с плеером и разбился. Отец молча поднял его и поставил на место. Душки наушников переломились пополам.
Макс подбежал к полкам с коллекционной утварью и несколькими взмахами руки смахнул все на пол.
— А так ты тоже делал?! Так делал?!
Экспонаты личного музея отца разбивались вдребезги. То, что осталось целым Макс затаптывал ногами. Пол усеяли куски пластика винилового проигрывателя, отколовшиеся части кинокамер, погнутые ручки, разорванные пленки.
В дверях появился Матвеев и онемел от ужаса, за ним прибежали несколько охранников. Отец показал жестом им убраться. Матвеев переспросил все ли он понял и тогда отец взмахнул рукой еще резче. Дверь закрылась.
Макс смотрел на то, что натворил. Коллекция, которую отец собирал больше сорока лет была уничтожена. Вместо жалости он ощущал легкость и удовлетворение, он как будто расправился с прошлым, скинул кандалы, и готов жить заново свободным человеком.
Макс отдышался. Отец протянул ему бумагу.
— Ты разрушил все, что дорого мне. Подумай о людях которые остались здесь.
Макс схватил бумагу и разорвал в клочья. Бросил в воздух ошметки. Они падали, словно снежинки, охлаждающие пыл, поселившийся в кабинете.
— Ты жалок, — сказал Макс. — Я никогда не буду таким как ты.
Макс вышел из кабинета. Матвеев проскочил мимо наверх. Все присутствующие в ЦУПе замолчали и смотрели на Макса. Маккензи тоже поднялся по лестнице, одарив Макса укорительным взглядом.
Макс вернулся за стол. Руки чесались заняться делом. Он просмотрел список неотложных дел. Последней в нем значилась запись: “Андрей Молчанов. Марсоход”. Макс обещал достать ему программу марсохода. Этим то он и решил заняться. Подключившись к серверу НАСА, он отыскал нужный путь и попытался получить доступ. Программа сообщила, что доступ запрещен. Макс попробовал еще раз и снова запрет.
В кабинет отца поднялись уборщики. Оттуда доносился словесный галдеж.
Макс перебрался к Бруно, который сидел к нему спиной и пялился в сторону кабинета. Макс окликнул его:
— Эй.
Бруно вздрогнул и тут же обернулся к терминалу.
— Проверь мой уровень допуска. Надо открыть программу марсохода Террос—1, — попросил Макс.
Бруно молчал. Макс не дождался ответа и прикрыл рукой проекционный шар — экран исчез. Бруно пялился в пустое пространство, его плечи медленно поглощали шею под гнетом взгляда Макса.
— Я могу легко размазать тебя по стене и Маккензи для тебя покажется ангелом, — процедил Макс сквозь зубы.
Бруно пожевал губы и кивнул. Макс убрал руку и экран вновь появился. Бруно сделал несколько манипуляций.
— У тебя нет допуска.
— У тебя есть., — сказал Макс.
Система не дала допуск и ему.
— Странно, — Бруно поправил очки. — Она должна пропускать мои запросы.
Дополнительная информация сыпалась ему на линзы очков. Какие—то цифры, таблицы, все появлялось и исчезало так быстро, что Макс удивился, как Бруно успевал все считывать.
— Мне нужен доступ, — для верности сказал Макс.
— Тебе лучше спросить у мистера Маккензи, — сказал Бруно, закончив манипуляции.
— Нет, ты сам расскажи.
На лице Бруно промелькнуло недовольство и злоба, но затем толстяк словно проглотил ее обратно и заговорил с обидой:
— Я тебе не подчиняюсь.
Макс нагнулся к его уху.
— Ты слышал, как я умею решать проблемы. Как скоро по—твоему я стану руководителем полетов?
Бруно жалобно посмотрел на Макса. Макс кивнул в сторону экрана. Бруно вздохнул и заговорил монотонно:
— Доступ к программе марсохода закрыт вручную мистером Маккензи.
— Почему он закрыл его?
— Я не знаю. Спроси у него.
— Взломай!
Бруно покачал головой отрицательно. Макс собирался припугнуть снова, но Бруно его опередил:
— Я не могу. Клянусь.
Бруно говорил правду.
— Сможешь еще что—нибудь выяснить? — спросил Макс.
Бруно глянул за спину Макса и резко ретировался. Макс обернулся, Маккензи стоял прямо перед ним, скрестив руки перед собой.
— Значит, по—плохому хочешь, — сказал Маккензи.
— Не понимаю, о чем вы, мистер Маккензи, — сказал Макс.
Маккензи отклонил шею в сторону.
— Литтл, что он хотел от тебя?
— Проверял правильно ли Бруно закончил мой отчет по телеметрии Глаза, — ответил за него Макс.
— Если ты Бруно, зачем тогда мне он? — спросил Маккензи.
Макс кивнул и отступил.
— Это правда, мистер Маккензи, — сказал Бруно.
— Мне плевать на то, что ты не поделил с отцом. У меня нет неприкасаемых.
Макс кивнул и вернулся за свой терминал.
Пришло сообщение от Бруно:
“Допуск к программе марсохода есть еще у трех пользователей, я нашел их идентификаторы.”
Макс написал ответ:
“Выясни имена”
“Хорошо”
ГЛАВА 5
Телеметрия. Прайм—1479
Атмосферное давление: 104 Кпа
Температура внутри: 24,1 С
Температура снаружи (датчик солнечный): 95 С
Температура снаружи (датчик теневой): —201 С
Курс: 3.5
Пройденное расстояние, км: 64 718 569
Задержка связи (сек): 215
Скорость км\с — 25,3
***
Эврика! Блоп заработал.
Ничто не предвещало... Молчанов пролетал мимо и, думая о чем—то отдаленном, тыкнул невидимую кнопку на затылке Блопа, как делал это по несколько раз на дню. Он так и полетел бы дальше, но противный язвительный звук: “Вииип” откуда—то из живота манекена вывел Молчанова из равновесия. Первым делом он провел диагностику — Блоп показал стопроцентную профпригодность. Одурманенный счастьем, Молчанов отложил другие планы и решил вывести Блопа на внешнюю площадку. Рукой—манипулятором он управлял из тесной капсулы, водруженной на лабораторный модуль. С филигранной точностью он усадил Блопа на край площадки и надежно закрепил. Первым экспериментом ожидаемо стала смерть Блопа в самых разнообразных ипостасях: Молчанов морил Блопа холодом открытого космоса, заставлял задыхаться от нехватки кислорода, понижал давление до вскипания жидкостей в его организме, облучал высокой дозой радиации. После нескольких сотен смертей, бедняга Блоп накопил информацию, которую Молчанову и всему сообществу астробиологов теперь придётся осмысливать еще очень долго.
Работа так поглотила, что он не мог думать о ни о чем другом. Он не хотел, чтобы мысли о Свете и воспоминания об отце мешали ему сосредоточиться. Он боялся этих мыслей и избавить от них могла только работа. Успехи придавали ему уверенности.
Молчанов отрабатывал прямые эфиры, как робот — точь-в-точь как написано в контракте. Импровизацию он свел к минимуму, ответы на вопросы зачитывал, не всегда соображая где правильно поставить ударение. Пассивность Молчанова заставила Бальтазара внести коррективы в его реплики. Теперь они содержали множество цепких выражений, острых шуток, и даже откровенных провокаций — все как любит публика. Но самое главное они были далеки не только от собственных мыслей Молчанова, но и от реальности. Рейтинг прямых эфиров падал. Бальтазар все чаще предлагал немыслимые эксперименты, как например трансляцию из открытого космоса, где Молчанов вещал бы, сидя верхом на корабле, словно ковбой на лошади. Охлаждать пыл фантазий Бальтазара приходилось ЦУПу. Споры между ними приводили к задержкам эфира. Молчанов с удовольствием тратил это время на исследования.
Зелени в лаборатории разрослось так много, что приходилось корректировать работу вентиляции, чтобы откачивать лишний кислород. Каждое утро он бесконечно подрезал лопухи, удобрял землю витаминами, исследовал поведение микроорганизмов под микроскопом и сравнивал с документированными наблюдениями с Земли.
Редкие минуты отдыха Молчанов по—настоящему научился ценить. Он вытягивался струной и парил по модулю, закрыв глаза, словно лежал на воде. Иногда он напевал песенки Наки. Ему нравилась их ритмичность и легкость.
В один из дней вышел из строя атмосферный блок, накачивающий углекислый газ в капсулу с карцикулами лактис. Теми самыми микроорганизмами, о которых Молчанов когда—то написал статью, распиаренную Бальтазаром. На счастье, когда все произошло, Молчанов оказался рядом. Примесь кислорода, которая должна удаляться в атмосферном блоке поступила в капсулу. Карцикулы могли выжить на глубине нескольких километров при температуре кипения и практически в полной темноте. Но только кислород — живительный газ для большинства живых существ, являлся ядом для них. Колония размером с чайное блюдце была самой большой из когда—либо выращенных в искусственной среде. Молчанову потребовалось на это три года. И вот на его глазах светло—серая масса уникальных грибковых микроорганизмов погибала, покрываясь черной пленкой из предсмертных выделений. Ремонт атмосферного блока занял у него несколько часов. Итогом трагедии стала потеря трети популяции.
Вечерние брифинги становился все скучней. Вопросы командир Стивенсон поднимал одни и те же по сто раз. Большинство решались еще в течении дня, но Стивенсон все равно затрачивал на их разбор кучу времени. Молчанову это стало напоминать собрание жильцов его дома, на которых постоянно обсуждалась одна и та же проблема с протекающей крышей.
— У кого остались вопросы? — спрашивал командир Стивенсон в конце.
Молчанов обычно жал плечами, Нака говорила вслух, что у нее вопросов нет, Ричард Пател выставлял руки в стороны, а Покровский просто улетал восвояси и пропадал неизвестно где до следующего вечера.
***
Света пришла на встречу в парк. Это случилось еще несколько недель назад.
Виртуальный образ Светы был одет в черное, капюшон закрывал половину лица. Она молча села на противоположную сторону лавочки. Молчанов поздоровался.
— Погода была другая.
— Я изучил сводки за тот день и мои воспоминания. За полное соответствие ручаюсь.
Он улыбнулся. Она отвернулась, рассматривая детишек, резвящихся на траве.
— Я рад, что ты пришла. Очень.
— Что хотел? — спросила она.
У нее серая кожа на лице. Все заготовленные фразы, будто сдуло ветром.
— Поговорить.
— О чем?
Он придвинулся.
— Свет, я же все объяснил. Извинился.
— Обычно, когда муж бросает жену он не извиняется.
— Я сто раз говорил, что у меня не было выбора, — Он пытался разглядеть ее лицо, но она отворачивалась. — Константин Александрович решил, что кандидаты должны быть не семейными. Все из—за этой страховки.
Она обернулась. Ее рот шевелился, как будто в замедленном темпе.
— Вот же я бездушная тварь. Посмела усомниться в правильности твоего выбора.
— Не говори так.
Она молчала.
— Я все исправлю, — продолжал Молчанов. — Обещаю.
— Тебя теперь ждут миллионы невест.
Ветер усиливался. Молчанов не припомнил, чтобы вносил такие настройки в локацию.
— Это все легенда. Не я ее придумал, ты же знаешь.
— Легенда, — повторила она. — В которой я бросила несчастного мужа. На улице на меня плевки летят. Бегают по пятам какие—то люди, спрашивают какого это мне быть шлюхой.
— Я не хотел, чтобы так случилось. Я бы рад отдать эту славу кому—нибудь другому, но не могу. Я обещаю, заработанных денег хватит, чтобы купить уединенный дом, как мы мечтали. Нужно потерпеть, обоим. Я делаю это ради нас.