Нака ахнула и хохотнула. Командир Стивенсон рассмеялся, погрузившись в воспоминания.
— Это было очень смешно. Мама краснела и смеялась.
— У вас изобретательный папа, — сказала Нака.
— Как же торт? Вам удалось запустить в него руки?
— О, да. Это самые сладкие воспоминания.
Командир Стивенсон с удовлетворением поглядывал на фигурку зверька, будто смотрел на собственную дочь.
— Третий тост за любовь, — предложил Молчанов. — Так у нас, у русских, принято.
— Любовь к кому? — спросила Нака.
— К родителям, женам, детям, кому угодно. Мы пьем за это чувство, которое делает человека счастливым.
Нака с восторженностью выслушала и тоже подняла бокал.
— За вечную любовь, — сказала она громко.
Они выпили.
— Кстати, а где Иван? — спросил командир Стивенсон.
Молчанов посмотрел в сторону перехода.
— Я оставлял ему сообщение, — сказал он. — Должно быть он не прочел. Я позову его.
Молчанов потянулся к передатчику. Стивенсон остановил его.
— Я уверен он просто занят. Подойдет как освободиться.
Молчанов кивнул и оставил передатчик в покое. Нака взяла в руки модуль—компьютер.
— Сэр, а перед тем как стать пилотом, кем вы хотели быть?
Стивенсон пожал плечами и почему—то взглянул на Ричарда Патела.
— Наверное, физиком, — он засмеялся.
— А может быть музыкантом?
Нака нажала на кнопку и из колонок зазвучала музыка. Истерично запищали гитары, неистово колотил барабанщик. Солист надрывисто пел о своей гитаре, с которой не расстается даже в постели и если бы она была девушкой с большим грудями, то он непременно запустил бы ей руку в резонаторное отверстие.
Молчанов и Ричард Пател не понимали, что происходит.
Командир Стивенсон выхватил из рук Наки модуль—компьютер и судорожно тыкал пальцем по экрану пока музыка не выключилась. Потом виновато осмотрелся, словно совершил массовое убийство.
— Прости, Нака. Это было так неожиданно, что я... Я поступил не достойно мужчины.
Ричард Пател указал пальцем на колонки и с удивлением спросил:
— Это были вы?
Командир Стивенсон ответил виноватым молчанием. Ричард Пател хмыкнул, затем еще раз все сильнее сглатывая смех. Не выдержав, он безудержно расхохотался. Командир Стивенсон вздохнул и тоже засмеялся, к всеобщему смеху присоединились все.
Нака перепугалась до смерти. Стивенсон вновь принес извинения ей в почтительном джентельменском стиле.
— Как представлю вас с волосами до плеч, — Ричард Пател показал на себе длинные волосы, глянул на Стивенсона и снова расхохотался.
И впрямь, лысина командира Стивенсона так подходила ему, что казалось, будто он с ней родился.
Командира пришлось уговаривать всем, чтобы он рассказал подробно про то, что они только что услышали через колонки.
— Это было в колледже, — начал он, краснея на глазах. — Мне было девятнадцать. Много энергии и желания нарушать правила. Рок запретили, как музыку, провоцирующую революционные настроения у молодежи. Тогда я не понимал, что это был правильный шаг ради спасения страны. Мир шатался на грани, войны полыхали отовсюду. Мы с друзьями решили создать группу в стиле KISS. Кто—нибудь слышал о такой?
Ричард Пател кивнул, Нака и Молчанов пожали плечами.
— В восьмидесятые годы прошлого века они славились тем, что жутко красили лица, носили длинные черные волосы, кожаные куртки и ботинки на высокой платформе. Мы даже записали альбом, но интерес к группе как—то сник сам собой. Мы быстро повзрослели. Все это было глупой детской затеей.
— У вас талант. Редкий тембр голоса. Я знаю, — сказала Нака.
— Спасибо, что пытаешься меня подбодрить, — ответил командир Стивенсон с легким недоверием.
— Это не так. Андрей, Ричард, — она вдруг споткнулась, назвав доктора Патела по имени.
— Это правда, сэр, — сказал доктор Пател. — Услышать нотки прошлого было приятно.
Молчанов кивнул в подтверждение его слов. Нака протянула Стивенсону еще один подарок.
— Это от вашей жены.
Внутри упаковки лежал лазерный диск. На обложке был изображен Скотт Стивенсон в непривычной для него кожаной куртке, и нарисованной звезде на белом фоне во все лицо. Длинные черные волосы объёмной копной лежали на плечах. Стивенсон облокачивался на гитару стилизованную под скелет человека. Другие участники группы в разных вызывающих позах располагались по бокам. Сверху, опираясь на плечи и головы участников группы, высилась надпись: “Черные дьяволы”
— Единственный сохранившийся экземпляр, — сказала Нака.
Командир Стивенсон аккуратно вытащил диск, словно тот сделан из хрупкого стекла и взглянул в отражение.
— Как ей это удалось...
Командир Стивенсон вернул Наке модуль—компьютер и кивнул в сторону колонок. Она включила запись.
В модуль влетел Покровский. Молодой Скотт Стивенсон перекрикивал гитарный бас и пел о рыженькой соседке Мэри, о ее красивых ножках и о том, как он совсем не прочь задрать ей юбку и посмотреть какого цвета у нее трусы.
Покровский подлетел к столу, кивая в такт музыке. Все оглянулись на него. Покровский пожал имениннику руку и искренне поздравил, похлопав того по плечам. Затем он удивленно взглянул на обложку диска, снова на командира и опять на обложку. Потом поднял большой палец вверх и с уважением покивал командиру. Молчанов протянул Покровскому “бокал” с газировкой.
Ричард Пател глотал газировку слегка прикрывая глаза. Молчанов понимал, о чем он думал. О его пристрастии к алкоголю не знал только ленивый. Если бы не дети, которые вытаскивали отца из игорных заведений и баров, приводя насильно в клинику, доктор Пател вряд ли дожил бы до этого дня. Последний раз он вышел из клиники за три недели до сенсационной новости с Марса. Многолетнее пристрастие не прошло бесследно для здоровья и едва не стало препятствием для включения доктора в состав экипажа. Комиссия по здоровью во главе с Омаром Дюпре заявила протест. Директор НАСА Маркус Маккензи личным распоряжением утвердил его, потому что никто не знал термобомбу лучше ее изобретателя. Так Ричард Пател превратился в самый ценный и хрупкий груз Прайма—1479, который другие члены экипажа обязаны оберегать тщательней самих себя.
Вечер затянулся. Они прослушали все записи с альбома. На столе остались только пустые консервные банки. Нака принялась за уборку. Покровский обсуждал со Стивенсоном рабочие моменты. Молчанову было не интересно, и он решил прогнать в памяти вчерашний шахматный поединок с двенадцатилетним шахматистом из Испании, который Молчанов неожиданно проиграл. Доктор Пател уставился в свой модуль—компьютер. Закончив с уборкой, Нака еще раз поздравила командира Стивенсона и отправилась по своим делам.
— Желаю, чтобы следующий день рождения вы отметили на Марсе, а еще через год здесь, на этом самом месте, когда будем уже на пути домой, — сказал Покровский тоже засобиравшись.
— Дай бог, — ответил Стивенсон по—русски.
Покровский взглянул куда—то за спину Молчанову и замер, сгустив брови. Молчанов решил не оборачиваться из приличия, так как за спиной была всего лишь стена с поздравительной надписью.
Покровский облизнул губы и подозрительно осмотрел остальных.
— Здесь висела икона, — сказал он, указав пальцем. — Куда ее убрали?
Все посмотрели на пустую стену. Молчанов вспомнил, что на старых записях с МКС замечал в этом месте христианские иконы, крест и фотографии Гагарина и Королева — своеобразный алтарь российского экипажа.
— Насколько я знаю, все прибрали в двадцатые, когда в первый раз хотели затопить станцию, — сказал Молчанов.
Покровский подлетел к стене и указал на пустое место.
— Она была здесь, когда мы прилетели. Ее привозил Серега Павлюк десять лет назад. Царствие ему небесное.
Повисла неловкая пауза. Командир Стивенсон осмотрел окрестности.
— Возможно, Нака во время уборки не заметила и подмахнула, — сделал предположение Молчанов. — Нужно спросить у нее. Я уверен она найдет.
— Пусть только попробует не найти, — выпалил Покровский.
Он подключил рацию и собирался вызвать Наку.
— Это ты про картинку с изображением старца с нимбом? — вдруг спросил Ричард Пател.
Покровский уставился на него, бросив попытку связаться с Накой.
— Я убрал ее вместе с другим мусором в грузовик.
Покровский оттолкнулся ногами и остановился перед Ричардом Петелом. Тот отвлекся от модуль—компьютера и посмотрел на Покровского с железным спокойствием. Командир Стивенсон расположился напротив, чтобы успеть вмешаться в случае конфликта.
— Иван, если тебе требовалось что—то оставить нужно было сообщить, — сказал Командир Стивенсон. — Доктор Пател не мог знать, что эта вещь была тебе дорога.
— Как можно выбросить освященную икону?
— Приказ гласил убрать весь мусор, — сказал Ричард Пател.
— Мусор? — лицо Покровского скривилось, словно он вкусил лайм.
Ричард Пател смотрел на Покровского и выжидал. Затем он опустил глаза в модуль—компьютер и заговорил также непринужденно:
— Религии не место в научной миссии.
— А это не ты, док должен решать.
— Иван, доктор Пател имеет право на свое мнение, — вставил командир Стивенсон.
— Когда смерть припрет так сразу начинаете молиться. У нас, русских говорят: “В падающем самолете атеистов нет”.
Ричард Пател поглядел на Покровского с жалостью.
— Иван, оставь доктора Патела, — обратился командир Стивенсон.
— Нет, нет, я не собираюсь ничего доказывать доку. Когда—нибудь он сам поймет, что грехи перед самой смертью отмывать поздно. С душой нужно примириться при жизни.
— Обойдусь.
— Вы, ученые, вечно считаете себя умнее других.
— Это легко подтвердить независимым исследованием.
— Вера необходима человеку, — не унимался Покровский. — В мире столько зла, только вера учит хоть чему—то хорошему. Не будет веры, не останется последнего барьера.
— Сначала верующие говорили, что бог сидит на небесах, мы поднялись туда и не нашли ничего кроме облаков. Потом верующие сказали, что бог еще выше. Но и там мы его не нашли. Сегодня мы можем смотреть вглубь на миллиарды световых лет, но и там нет и намека на существование бога, никаких косвенных доказательств.
Покровский улыбнулся.
— Вы смотрите глазами, думаете, что бог — это сущность с руками и ногами, но это не так. Бог не осязаем и не видим, он внутри каждого человека. И если вера крепка, его можно почувствовать.
— Каждый раз вы придумаете что—нибудь новое. И это ваше дело, только не лезьте с вашими фантазиями к нам, ученым. Дайте спокойно работать и делать жизнь людей лучше.
Покровский поднял руки над головой и зааплодировал.
— Ученый заговорил о высоком, — Покровский изобразил пальцами двух рук кавычки. — А не по вашей ли вине пол мира в руинах лежит?
— Мы не развязывали войн.
— Как всегда не видите дальше своих интегралов. Ваш хваленный ядерный синтез. Ага, свободная энергия. Все будут счастливы, все будет бесплатно, — Покровский пропел последние слова, подняв голову в потолок. — Помним мы эти речушки и счастливые лица вам подобных в белых халатах.
Ричард Пател внимательно дослушал и продолжил:
— Через двадцать лет глобальное потепление сделало бы Сибирь не пригодной для жизни. Еще пятьдесят лет и жилая зона сократилась бы втрое, а через сто, загнала бы человечество под землю. Нейтральный синтез позволил сохранить планету для потомков.
Покровский ехидно кивнул.
— Сохранить для потомков... Только их скоро некому будет рожать. Пока нефть кормила весь мир, все было хорошо. Худо—бедно жили. А сейчас что? Целые народы вымирают.
— Эволюционный процесс продолжается, как и закон естественного отбора.
— Пускай подыхают слабейшие? — воскликнул Покровский.
— Люди гибнут из—за сумасшедших правителей, которых от собственной невежественности сами и поддерживают.
—Расскажите это детям Кореи, Индии, Японии. Расскажите это Наке, наконец.
Покровский указал в сторону выхода. Нака была там и с ужасом наблюдала за происходящим.
— Скажите это тем, кто сгорел в ядерном пепле, кто умирает от лучевой болезни. Африка снова вернулась в каменный век, людей открыто продают на рынках чтобы сожрать. Как долго страны смогуть платить нищенские пособия? Люди же первыми придут сажать вас на колья, потому что знают кто виноват, — Покровский тыкал пальцем в доктора Патела. — Бог создал Землю, чтобы мы пользовались ее дарами. Они давали нашим предками работу и еду. А вы решили вмешаться и разрушить замысел, и вот расплата.
Покровский окончательно сорвался на крик.
— Так, хватит, — вмешался командир Стивенсон, встав между ними. — Мы не для того здесь, чтобы обвинять друг друга в том, в чем нет нашей вины.
— Икона принадлежала моему другу. Он погиб здесь, на станции.
— Да, я знаю, — сказал командир Стивенсон с сочувствием.
Все замолчали.
— Я хотел сказать это завтра, но… — заговорил Стивенсон. — Несколько часов назад произошел коронарный выброс. Солнечный ветер достигнет нас через пятьдесят два часа. Завтра прошу отложить все дела и готовиться к перемещению в капсулу.
— Первая категория мощности. Самая слабая. Щит выдержит, — сказал Покровский.
— Мы не будем нарушать инструкцию и переждем в капсуле, — сказал Стивенсон.
В его голосе чувствовалась усталость, словно он сам отыграл концерт.
— Ты же, кэп, — Покровский откланялся и покинул модуль.
В эту ночь Молчанову приснился дед. Они играли в шахматы, и Молчанов проиграл. Как всегда.
***
“Ты смотрел фотографии, что я прислал? Снял из окна электропоезда” — спросил Макс.
Молчанов еще раз взглянул на фотографии. Через стекло, залитое подтеками воды виднелись огни ночной Москвы. Сверху бороздились налитые облака, сквозь которые узкими полосками пробивались лучи утреннего солнца. При грозе запрещено транслировать небесные проекции, и это единственная возможность для горожан насладиться естеством природы.
— Запах дождя почудился, — сказал Молчанов улыбнувшись.
“Так надень очки, настрой погоду и наслаждайся сколько влезет”.
Молчанов вдруг вспомнил запрограммированную Светой стихию в парке и его передернуло.
— Обмануть можно органы чувств, но разум знает правду.
“С каких пор ты стал таким ханжой?”
— Многое переосмысливается здесь.
Молчанов приблизился к закрытой капсуле, которая располагалась на самом видном месте в лаборатории. Он проверил температуру и состав воздуха внутри. Открыв журнал, посвященный карцикулам, он внес новую запись, отметив усиление роста микроорганизмов.
“Мой папаша теперь удумал выжить меня из НАСА”.
— Если бы я тебя не знал, то посоветовал держать язык за зубами, но ты же не послушаешь.
“Вот этого не надо. Я то не виноват”.
— Твой отец желает тебе добра. Другого варианта не может быть. Сделай шаг ему навстречу. Кто знает, что будет завтра.
“Хватит уже о нем. Я хотел поговорить с тобой о другом. Это касается твоего запроса программы марсохода Террос”.
Макс рассказал, как пытался получить доступ к программе марсохода, рассказал о запрете доступа и о том, как Бруно помог ему разузнать подробности.
“Джейсон Грейс, Судзуми Акияма. Тебе говорят эти имена о чем—нибудь?”
— Я знаю Грейса. Он проектировщик по механической части. А вот Акияма. Что—то не могу о таком вспомнить.
“Судзуми Акияма, ядерщик, работал с Ричардом Пателом над проектом термобомбы”.
— Почему ты вообще заговорил о них?
“Кроме Маккензи они тоже имеют доступ к программе марсохода Террос. И оба больше не работают в НАСА”.
— Нет, Джейсон Грейс точно должен работать. Я видел его во время подготовки в Хьюстоне.
“Джейсон Грейс за неделю до старта выиграл в лотерею кучу денег и укатил в неизвестном направлении. Судзуми уволился год назад и с тех пор тоже ни весточки. Официально уволился по истечению временного контракта. Но я кое—что выяснил. Контракт с ним был перезаключен на пять лет. В нем значилось условие, что в случае досрочного расторжения, он должен получить огромную компенсацию”.