— Не вижу в этом ничего странного. Много достойных людей уволилось из НАСА в последние годы.
“Но ни у кого не было таких вкусных условий”.
— Наверное, он это заслужил.
“Брехня. Маккензи заплатил ему за молчание. И я уверен, что Джейсону Грейсу тоже”.
— К чему ты вообще клонишь?
“В программе марсохода что—то не так, ну проблемы какие-то, я не знаю точно. И Маккензи пытается это скрыть”.
— В каждой такой системе есть секретные разработки. В Ное до сих пор половина технической документации засекречена.
“Нет. Здесь что—то другое. Я уверен”.
— Мне кажется ты выдаешь желаемое за действительное.
“А если я скажу, что доступ имел еще один человек. Чарли Хэнлон”.
— Номер первый?
“Не находишь это подозрительным?”
— Подозрительным?
“Двое пропали без вести, третий внезапно погиб. Маккензи избавился от свидетелей. Так понятней?”
— Оу, Макс. Давай—ка остановимся тут. Мне все это уже не нравиться.
“Я выведу этого засранца на чистую воду”.
— Если ты всерьез собрался обвинять в чем—то директора НАСА, то я в этом не собираюсь участвовать.
“Ты же не будешь отрицать, что все это странно? Ты сам сказал скрывать там нечего, почему тогда Маккензи не открыть доступ?”
— Может сам у него спросишь?
“Он скажет, что я занят не своим делом”.
— Может быть он прав? Лучше брось эту затею, иначе точно окажешься на улице.
“Я не трус, как ты”.
— Ты вообще понимаешь с кем говоришь? Я всю эту ахинею, что ты наговорил передам Константину Александровичу. Пусть он тебе мозги вправит.
“Нет, не передашь. Ты не стукач”.
— Это уже не детские шалости, Макс. Это серьезные вещи.
“Ладно, извини. Но все можно прояснить если получить доступ к программе”
— И как ты собираешься это сделать?
“Через терминал Маккензи”.
Молчанов чуть не подавился.
— В ЦУПе куча народу круглосуточно. Если тебя заметят, тебе конец. А если узнают, что я был в курсе...
“Не узнают”.
— Твоя самоуверенность погубит тебя.
“Тебе же тоже нужны данные”.
— Обойдусь. У меня помимо этого куча работы. И мне надоело уже это слушивать.
“Подожди. Терминал Маккензи не лучшая идея, согласен. Может быть ты прав и там ничего серьезного нет. Но, вдруг я прав?”
Молчанов прорычал нечто несвязное.
“Есть более безопасный способ все узнать. Спросить человека, который знал Чарли Хэнлона лучше, чем кто—либо еще”.
— Командир Стивенсон? — воскликнул Молчанов.
“Просто поговори с ним. Если кому—то Чарли Хэнлон и мог рассказать, то только ему”.
— Нет, нет и нет. Это исключено. Я ответственен за психическое состояние каждого члена экипажа и не собираюсь ворошить рану, которая еще не зажила.
“Значит ты так решил?”
— Именно так. А тебе советую прекращать разыгрывать детектива и спокойно работать.
“Маккензи скоро выживет меня, а к отцу я не вернусь. Компромат на Маккензи — мой единственный шанс сохранить работу. Помоги мне”.
— Мне очень жаль, Макс. Я правда хочу помочь, но то, что ты просишь — это не выход.
Молчанов еще долго обдумывал этот разговор. Макс хоть и стал старше, но вел себя как тот самый мальчишка. Неуправляемый, шкодливый и самоуверенный, вечно сам себе на уме. Его бы энергию да приложить в нужное русло.
Молчанов до конца дня готовил модуль к своему отсутствию. Ночью ему приснился домашний ужин. Он наяривал мамины оладьи со сметаной за обе щеки пока папа хвастался, что экспедиция их университета поставила новый рекорд глубины бурения в Арктике. Мама как всегда не слушала. Когда Молчанов проснулся на языке ощущался кислый привкус сметаны.
ГЛАВА 6
Телеметрия. Прайм—1479
Атмосферное давление: 98 Кпа
Температура внутри: 23,8 С
Температура снаружи (датчик солнечный): 125 С
Температура снаружи (датчик теневой): —205 С
Курс: 3.5
Пройденное расстояние, км: 92 489 124
Задержка связи (сек): 308
Скорость км\с — 25,3
***
Сутки в капсуле тянулись невыносимо долго. От толстых серо—зеленных стен тянуло кладбищенским холодом. В тесном помещении едва хватало места чтобы развернуться. Все свободное место заполнили: провизией на несколько недель, баллонами с водой, оборудованием для связи и высокочувствительными приборами, которые могли пострадать от потока радиации.
Перед началом миссии ученые задумывались покрыть весь корабль свинцовыми листами чтобы обойтись без Щита, который потреблял слишком много энергии. Но по расчетам масса корабля становилась неподъемной даже для трех аналогичных двигателей, поэтому решили ограничиться небольшой капсулой, гробом — как ее в шутку называли члены экипажа. Последним шансом на спасение — как ее без шуток называли в ЦУПе.
Щит работал в штатном режиме и надежно защищал корабль. Нахождение в капсуле было излишним, но командир Стивенсон был непреклонен. “Экипаж останется здесь еще сутки пока поток не снизиться до безопасного уровня”.
От безделья каждый искал себе хоть какое-нибудь занятие. Молчанов наигрывал партии в шахматы с компьютером. Он в два счета разгадал алгоритм его ходов и уже с пятой партии уверенно выигрывал одну партию за другой. А когда Молчанов отвлекался от шахмат в голову лезли бесконечные мысли. Он все чаще вспоминал отца. Были годы, когда он вообще не думал о нем, но, с тех пор как Земля осталась позади, мысли об отце преследовали ежедневно. Возможно, нахождение в космосе как—то влияет на биоэлектрическую активность мозга, и в особенности на ту часть, которая отвечает за воспоминания.
— Ты грустный, — прозвучал голос Наки.
Молчанов обернулся. Ему показалось, что эта фраза предназначалась кому—то другому. Нака смотрела на него проникновенным взглядом.
— Просто думал.
— Ты по Земле скучаешь?
— Иногда. А ты?
— Нет.
Командир Стивенсон обменивался сообщениями с ЦУПом. Речь оператора из динамика шипела. Ричард Пател помогал ему с настройкой антенны. Покровский же пристегнул себя ремнями к стене и громко сопел.
Молчанов отстегнул ремни и пробрался к Наке. Он несколько раз прокрутился возле нее, пытаясь протиснуться на свободное местечко напротив. В какой—то момент он случайно коснулся ее ноги. Нака вздрогнула. Молчанов хотел извиниться, но всего лишь виновато улыбнулся.
— Так—то лучше, — сказал он, расположившись. Затем он заговорил шёпотом, указывая на Покровского. — Если разбудим, проблем не миновать.
— Согласна.
Сап Покровского изредка прерывался забойным храпом, отчего он дергался, словно ужаленный змеей.
— Иногда, я очень боюсь его, — сказала Нака.
— Иван многое перенес, был на грани гибели.
— Мужчина женщину не должен обижать - так учат в Японии.
Молчанов поджал губы и покивал.
— Ты права. Это его не оправдывает.
— Ты же не такой.
— Надеюсь.
— Ты очень добрый.
— Спасибо.
Повисла неловкая пауза. Ее черные волосы на этот раз были убраны в хвост, который то поднимался, то опускался за головой, словно живой зверек.
— Если хочешь я попрошу его быть с тобой помягче? — спросил Молчанов.
— Не надо, — воскликнула Нака и опустила взгляд. — Все подумают, что жалуюсь. Я должна оправдать это место.
— Это место твое по праву.
Она покачала головой.
— Мне далеко до Чарли. Я так часто ошибаюсь.
— Эй, — он придвинулся к ней. Она едва заметно отстранилась. — Если бы они посчитали, что ты не справишься, ты бы не получила это место.
— У них не было выбора.
— Было еще десять кандидатов, но выбрали тебя. Ты достойна этого места.
— Чарли справился бы лучше.
— Чарли умер, — сказал Молчанов и боковым зрением покосился на командира Стивенсона. Тот не слышал их разговора и продолжал выходить на связь с ЦУПом. — Ты как-будто себя винишь. Это нормальная реакция, но ты должна успокоиться.
Она поджала губы и кивнула. Молчанов вытащил из сумки фигурку велосипеда, которую захватил из каюты, и протянул ей. Она удивленно взглянула на нее.
— Возьми. Пусть напоминает тебе о Земле.
Она спрятала руки.
— Не могу взять. Это твое.
— Я дарю тебе.
Она аккуратно взяла фигурку и отпустила перед собой. Велосипед парил в воздухе и слегка подкручивался. Нака закрыла глаза и улыбнулась.
— Я вспомнила Кайчи, — сказала она.
Молчанов вопросительно пожал плечами.
— Это место на побережье. Родители проводили там лето. Красивый берег. Волны, как гром. Насекомых выдувает ветер и можно не боятся укусов. У меня тоже был велосипед, зеленый, как панцирь лягушки. Я каталась по берегу, ветер гнал в спину. Колеса застревали в песке, папа бежал за мной и помогал, а потом я опять ехала. Тебе бы понравилось там.
— Я хотел бы там побывать, — сказал Молчанов.
Она убрала фигурку велосипеда в карман и обратилась к Молчанову:
— А еслибы ты мог взять с собой друга. Кого бы взял?
— Не знаю, а ты?
— Кейджу, — она вздохнула. — Он был белый, пышная шерсть, черные полоски.
— Твоя собака?
Она кивнула.
— Когда я была маленькой папа подарил мне его. У мамы был сад, Кейджу рвал и топтал ее любимые цветы. Мама грозилась выгнать Кейджу. Папа не позволил.
— Ты думаешь, Кейджу понравилось бы здесь?
— Ему было бы хорошо со мной.
Молчанов улыбнулся и погрозил ей пальцем.
— К своему саду я бы его не подпустил.
Нака улыбнулась в ответ. Глаза девушки наполнились слезами. Она отвернулась и вытерла их руками.
— Прости, я сказал лишнего.
Она покрутила головой. Молчанов дал ей несколько секунд успокоиться.
— Когда мы бежали, было так страшно. Так много людей кричало, дети плакали. Мы никому не могли помочь. То, что мы выжили — чудо. Но Кейджу... — она прервалась и снова вытерла слезы. — Он выпал у меня из рук и потерялся.
— Возможно, хорошие люди нашли его.
Она покачала головой.
— На следующий день город разбомбили. Никто не выжил.
— Я сочувствую тебе.
— Он был моим лучшим другом. Он бы никогда не предал. Неужели, у тебя не было такого друга?
Молчанов пожал плечами в легкой растерянности.
— Были друзья в школе, университете, но я предпочитаю одиночество и нахожу в нем много плюсов.
— А жена твоя была тебе другом?
Молчанов не успел ответить, как Нака, вдруг закрыла рот рукой и умоляюще посмотрела на Молчанова.
— Прости, я не могла такое спросить. Дура, вот дура.
— Ничего, все в порядке.
— Это не допустимо, не прилично. Развод — трагедия, нельзя спрашивать.
— Я правда не сержусь. Ты не обидела меня этим вопросом.
Она виновато смотрела на него, затаив дыхание.
— У нас с женой были особые отношения. Я не знаю, как объяснить. Она понимала меня.
— Она красивая, очень.
— Да, она красивая, — ответил Молчанов.
Она вытянула руку и положила ему сверху на ладонь. Кожа ее была горячей и влажной. Молчанов наблюдал за этим, затаив дыхание. В конце концов она убрала руку и виновато улыбнулась. Молчанов провел пальцами по тому месту где только-что была рука Наки. Что—то не осязаемое осталось на коже, какая—то частичка ее. Энергия.
— Можно задать вопрос? — спросил Молчанов.
Нака какое—то время смотрела на него пристально, а потом кивнула.
— Команда Террос должна была остаться на Марсе навсегда. Почему ты согласилась?
Нака смотрела на Молчанова, будто хотела передать ответ ему через мысли.
— У меня не было дома.
Ее взгляд точечно переместился на Ричарда Патела. Потом она опустила голову и больше не произнесла ни слова. Молчанов не смел больше спрашивать. Он будто прочувствовал то, что чувствовала она. Боль от одиночества и опустошенность смешались внутри этой хрупкой девушки. И тут он понял — в ней совсем не было страха. Ей хотелось верить в то, что она боится гнева Покровского, боится сделать ошибку. Она сама создала эти страхи, потому как не могла по—другому стать частью этого мира.
***
Сад стойко перенес двухдневный отпуск космического садовника.
Молчанов пробрался в комнату управления манипулятором, которую называл башней на танке. Через камеры он понаблюдал за Блопом. Парень был в полном порядке и скорее всего собрал бесценные сведения. Поразмыслив, Молчанов решил оставить Блопа снаружи еще до конца дня для фиксации последних отголосков солнечного ветра.
По странному меланхоличному предчувствию казалось, что день сегодня будет крайне удачным. Будь под ногами твердый пол Молчанов непременно отбивал бы чечетку. Двое суток безделья до края зарядили на рабочий лад. Он распланировал кучу дел и, для начала решил размять мышцы в тренировочном модуле. Он собирался первым протестировать упражнения в виртуальной локации Марса. В его распоряжении самая совершенная модель марсианской поверхности. Облачившись в походный скафандр, он отправиться покорять неприступную гору Павлина, или пересечет бескрайнюю Ацидалайскую равнину в условиях песчаной бури и перепада температур в сотню градусов.
Когда Молчанов был на полпути к тренировочному модулю прогремел взрыв.
Горячая ударная волна врезала Молчанову в стену. Все вокруг искрило. Приборы летали и ударялись друг об друга.
Молчанов закрыл лицо руками, поджал ноги.
Запахло горелым. Мощная вибрация волнообразными всплесками окутала корабль, словно где—то забилось гигантское сердце. Невыносимо громко скрежетал металл, будто консервные банки сжимали прямо под ухом.
Корабль погрузился во тьму.
Молчанов боялся пошевелиться. Если он еще может дышать, если поток воздуха еще не швыряет его из стороны в сторону, а кровь не превратилась в кипящую жижу — корабль не разгерметизирован.
Секунды во тьме длились целую вечность.
Включилось аварийное освещение. Через силу заработала вентиляция.
Молчанов вышел из ступора. Огляделся. Все затянуло дымом. В горле першило. Он закрыл рот и нос рукавом.
Дым валил из открытого люка реакторного модуля. Молчанов приблизился к нему и остановился. Страх не пускал внутрь.
Сзади послышался голос командира Стивенсона.
— Живой?
— Да, — ответил Молчанов и закашлялся.
Командир Стивенсон двигался со скоростью пули, отталкиваясь руками и ногами от стен и поручней, словно акробат. Он проскочил мимо Молчанова и исчез в гуще дыма ракторного модуля. Молчанов последовал за ним. Внутри он наощупь отыскал защитную дыхательную маску и судорожно нацепил на голову. В легкие поступил кислород. Сделав несколько глубоких вдохов, Молчанов продвинулся вглубь.
Желто—синие языки шаровидного пламени разбрелись по модулю и разрастались, подобно раздуваемым мыльным пузырям. Самый большой пузырь горел над генератором, часть которого напоминала разорвавшейся куриное яйцо, помещенное в микроволновку.
Командир Стивенсон перемещался от одного шара к другому и распрыскивал специальную пену из огнетушителя.
Яркие искры сочились из останков генератора, словно потоки воды из фонтана.
Молчанов схватил еще один огнетушитель со стены и, пробираясь к генератору, поливал пеной встречающиеся шары пламени.
— Иван, ты уже в главном? — обратился командир Стивенсон по рации.
“Я тут, кэп. Приборы нахрен сошли с ума. Что там стряслось?”
— Гаси реактор, — перекрикивал шум Стивенсон.
“Уже сделал”, — отозвался Покровский.
— Срочно лети сюда.
“Буду через минуту”.
Что—то задело спину Молчанова. Он резко обернулся. На стекло маски приземлились капли красной жидкости. Молчанов решил, что это генераторное масло. Он смахнул каплю и протер ее между пальцами. Нет, не масло. Кровь.
Сквозь непроницаемый туман приближался силуэт человека. Молчанов сразу узнал Наку по очертаниям подростковой фигуры. Она свесила голову к спине и парила в воздухе, расправив руки в стороны. Вокруг нее кружились стайки кровяных вишенок, испускаемых из обширной раны на голове. Ее одежда обуглилась, лицо почернело.
Молчанов схватил девушку за край одежды и аккуратно потянул на себя.
— Она жива? — донесся крик командира Стивенсона.