— Ты ошибаешься, — сказал Олег, — нет у нас никаких секретов. Ну, обсуждаем учителей. Ну, говорим о них разныe разности. Ты что, в обычной школе никогда не учился? Разумеется, нам не хочется, чтобы они об этом знали. Так ведь просто можно и вылететь отсюда. Учителя тоже люди и способны обижаться. А потом всю жизнь будешь каяться. Семь человек на всю страну!.. Так что не ломай себе голову.
Он встал. На этот раз с твердым намерением не задерживаться.
Но в дверях всё же остановился и сказал:
— Сам ход твоих рассуждений порочен. Уж если они… — он кивнул в сторону голубого домика, — если они знают, о чем мы думаем…
— О чем Я думаю, — перебил я его. — И о чем думает Рита.
— Ну да, о чем вы с Ритой думаете. Если это для них не секрет, то с чего ты взял, что я могу успокоить тебя так, чтобы они этого не заметили? Да и сейчас, по твоей логике, они должны слышать каждое наше слово. Не так ли?
Я кивнул.
— Возможно, они и слышат. Но это не имеет никакого значения. Единственная их цель — научить нас всему, что мы можем усвоить. Впрочем, Иванов тебе об этом уже говорил. Кроме того, успокоить тебя они могут куда лучше, чем я. И быстрее. Могут, но не хотят. Волнуйся сколько влезет. Всего хорошего.
30
Олег ушел в сильной позиции, но убедить меня он не сумел. Глаза его выдавали, что что-то здесь не так.
Скорее всего, он явился проверить, помню я о чем-то случайно мне сказанном или нет. И, убедившись, что не помню, спокойно удалился.
Проговориться могла только Соня, недаром она трепыхалась возле учительской. И анонимы здесь ни при чем. Соня меня обманула. Заставила скрывать то, что всем давным-давно известно, а о чем-то другом — позабыть.
Но о чем? Сколько я ни ломал голову, я не мог вспомнить. Петров прав: в голове у меня сплошная окрошка.
Ладно, пусть анонимы знают, что у меня душа не на месте.
Посмотрим, как они на это отреагируют.
Но мама — мама ни в коем случае не должна об этом знать.
Я сел за стол и начал писать письмо.
"
Ну, правильно: ведь снаружи Сибирь.
Я достал из кармана перочинный нож, проскреб в инее небольшое оконце — и увидел голубоватые снежные барханы, на которых местами чернел вымерзший бурьян.
Так странно было смотреть на этот, в общем-то, обычный зимний пейзаж, зная, что за спиной у тебя — вечнозеленые пышноцветущие жакаранды.
И когда успело навалить столько снега?
Тут между сугробами появилась серебристо-черная лиса. Она бежала, быстро семеня тонкими темными лапками, опустив голову и хвост, и к чему-то принюхивалась. Почуяв на себе мой взгляд, остановилась, пыхнула в мою сторону огненными глазами — и вновь пустилась в путь по своим нечеловеческим делам.
Вот уж не думал я, что в тайге живут дикие чернобурки.
33
Я вернулся на радиальную дорожку и снова подошел к центральному столбу.
Возле лифта стоял директор Иванов. Он по-отечески на меня посмотрел:
— Обследуешь территорию?
Я покачал головой.
— Нет, ищу, куда бросить письмо.
И для пущей убедительности достал письмо из нагрудного кармана.
Иванов внимательно смотрел на мои руки.
Я тоже взглянул: руки были покрыты кровоточащими царапинами.
— Ох, какие же врунишки эти русские мальчишки, — покачав головой, проговорил Иванов. — Без смысла, без цели — всё равно первым делом надо соврать.
— Да нет, я правда ищу почтовый ящик, — тупо сказал я.
— В кустах? — спросил директор.
На это мне нечего было сказать.
Не дождавшись ответа, Иванов вздохнул и нажал кнопку вызова лифта.
Двери раздвинулись. Внутри кабины рядом с пультом висел синий почтовый ящик.
Вот где, оказывается, я его усмотрел.
Пока я засовывал письмо в щель, лифт закрылся, и Иванов остался снаружи.
Сам не зная зачем, я с силой вдавил в панель клавишу «Подъем» — и лифт помчался наверх, к вертолетной площадке.
"Посмотрим, — думал я, еле сдерживая волнение, — посмотрим!"
Легкий толчок — лифт остановился, дверцы разъехались, повеяло таким резким холодом, что я испугался.
Я стоял на круглой лифтовой площадке под самым куполом и сквозь голубые пластиковые шторки видел далеко внизу дорожку, по которой в сторону учительского домика подпрыгивающей походкой шел Иванов.
Экое дело, мальчик решил покататься на лифте.
Постояв в нерешительности, я пошел по широкой каменной лестнице наверх, на вертолетный круг.
Но на полпути сверху посыпалась мелкая снежная пыль.
— Ай, к черту! — сказал я вслух. — Что мне, больше всех надо?
Сел на лифт и поехал обратно.
34
Целый месяц после этого я наслаждался жизнью вовсю.
Учился, купался, ел за троих, ходил в гости к Черепашке.
Просто бродил по территории, любуясь цветами и стрекозами.
Стрекозы стали совсем ручные, повсюду летали за мной, только что не ели из моих рук и охотно со мной разговаривали. Правда, словарный запас у них был невелик. Подлетит, фыркнет "Пр-ри-фетик!" — и кружится над моей головой.
А ответить на вопрос "Как дела?" ей уже не под силу.
Для верности я спросил Риту, слышит ли она, как разговаривают стрекозы.
А вдруг это мой личный глюк?
— Разговаривают? — без особого удивления переспросила Черепашка. — Разве они разговаривают? Вот уж не думала.
— Но они с тобой здороваются?
— Нет, а зачем?
Так, сказал я себе. Одно из двух: либо я все-таки ненормальный, либо…
Либо стрекозы не уважают девчонок.
— А почему тебя это интересует? — спросила Рита.
Ее простодушие меня разозлило.
— Ах, простите, мадемуазель, я забыл, что вы из города Воронежа, — сказал я. — Там у вас даже мухи знают несколько языков.
— Не сердись, — ответила Рита. — Я на стрекоз внимания не обращаю. Это же биороботы.
— Биороботы? — переспросил я, про себя подивившись той легкости, с которой воронежская девчонка произнесла такое мудреное слово. — А зачем?
— Не знаю, — Черепашка пожала плечами. — Наверно, чтоб было как в мультиках.
— А зачем как в мультиках?
— Чтоб интересно.
Это объяснение показалось мне недостаточным: говорящие стрекозы — удовольствие наверняка не бесплатное и совсем бесполезное.
35
А что касается «интересно», то интересно в школе было и без стрекоз.
Каждое утро я спешил на уроки с радостным нетерпением и предвкушением чуда.
Сказал бы мне кто-нибудь пару месяцев назад, что это со мною произойдет, — я засмеялся бы предсказателю в лицо.
Странным образом изменилось мое отношение к телевизору. Настолько странным, что это удивляло меня самого. Там