Маренн послала Ильзе письмо, предложив ей привезти Клауса в Париж — на обследование. За счет клиники, конечно. В письме она не указала своего имени, ни того, под которым Ильзе знала ее в Берлине, ни тем более настоящего. Письмо было подписано администрацией. В своей клинике Маренн частенько на благотворительной основе принимала тех, кто пострадал во время войны — инвалидов, вдов и детей погибших солдат и офицеров. В основном это были американцы и англичане. Но иногда приезжали и бывшие солдаты вермахта. Поскольку Вальтер Шелленберг был оправдан судом и больше не подвергался преследованию, Ильзе могла совершенно свободно приехать в Париж. Тем более не за свой счет. Конечно, она воспользовалась такой возможностью.
Маренн встретила их на вокзале. Она издалека увидела Ильзе. Та стояла на негостеприимном февральском ветру в легком демисезонном пальто. Но времена, когда фрау Шелленберг могла позволить себе роскошные теплые шубы давно уже канули в небытие. Все шубы, да и не только они, либо были брошены в развалинах разбомбленного дома, либо проданы и обменены за бесценок на продукты и лекарства для мужа. Рядом с ней стоял Клаус. Он явно вырос из курточки, в которую был одет. Держа мать за руку, он испуганно прижимался к ней, оглядываясь вокруг. Сердце Маренн сжалось. Она подошла к Ильзе. Та посмотрела на нее с недоумением, явно не узнавая. Что могло быть теперь общего у нее с этой богатой женщиной в черной норковой шубе с роскошным белым шарфом с серебряными кистями, висевшими вокруг шеи — даже больно смотреть. Маренн заметила, на глаза Ильзе навернулись слезы, она отвела взгляд.
— Фрау Ильзе, здравствуйте, — Маренн обратилась к ней по-немецки.
Ильзе вздрогнула — этот голос она не забыла бы никогда. Снова взглянула на Маренн.
— Мама, мама, это фрау Ким, — срывающимся голосом проговорил Клаус и вдруг, отпустив руку матери, бросился вперед и прижался лицом к шубе Маренн. Плечи его вздрагивали. Маренн поняла, что он плачет.
— Ну, успокойся, успокойся, — она ласково гладила его плечу.
— Я думал, мы больше никогда не увидимся, — всхлипнул мальчик.
— Это вы написали мне письмо? — догадалась Ильзе. — Зачем?
— У меня клиника, я хочу помочь, — ответила Маренн. — Давайте поедем ко мне. Вы совсем замерзли.
На красном «пежо» она провезла их по Елисейским полям до площади Этуаль, мимо Триумфальной арки. Прислонившись к стеклу, Клаус как завороженный смотрел на мелькающие за окном автомобиля памятники, дома, сияющие рекламные вывески магазинов.
— Я не поняла, — Ильзе недоверчиво пожала плечами. — Маренн де Монморанси… это ваше настоящее имя?
— Да, это мое настоящее имя.
— Вы француженка? Все думали, что вы — австрийка.
— Так и есть, собственно, — Маренн улыбнулась. — И француженка, и австрийка. Я и то, и другое. Я родилась во Франции, французом был мой отец, а мать — родом из Австрии. Но по паспорту я подданная Австрии. От французского гражданства я отказалась очень давно.
— А где вы живете? В центре?
— Нет, в Версале, это недалеко. А в Париже находится моя клиника. На улице Маршала Ланна.
— Зачем вы пригласили меня? — Ильзе пытливо посмотрела на нее. — Вы снова хотите увидеться с Вальтером и решили использовать меня?
— Да, я не вижу смысла вас обманывать, — Маренн взглянула на нее. — Но не ради личных целей. Ради одного очень важного дела. Вы должны помочь мне, чтобы не вызвать лишних, ненужных подозрений. В благодарность я готова лечить Клауса совершенно бесплатно. Впрочем, — она вздохнула, — я и так буду его лечить. Даже если вы откажетесь мне помочь. Ради Вальтера.
— А что я должна буду сделать? — Ильзе прикусила губу.
— Об этом мы поговорим позже.
— Вы знаете, я так устала, — Ильзе закрыла руками лицо. — Я даже не представляю, как жить дальше. Война, крах Берлина, мы потеряли все. Нищета, ни кола, ни двора, негде приткнуться на ночь, нечего дать ребенку поесть, — она всхлипнула. — Да и сейчас не легче. Вы думаете, мне легко было снова просить Вальтера пустить нас к себе. Впрочем, просить мне пришлось только за себя — за Клаусом он прислал сразу же, как только поселился на Лаго-Маджоре. Но положение мое настолько безысходное, что пришлось просить его о приюте. Конечно, он принял нас обоих. Но я знаю, он до сих пор любит вас. Он очень страдает. Его мучают физические боли и боль душевная. Мы крайне нуждаемся, едва сводим концы с концами. Клаусу пора учиться, но денег, чтобы оплачивать школу, нет. К тому же эта портниха, — Ильзе явно имела в виду Шанель. — Жить за ее счет, это так унизительно. Но даже я знаю, не то, что Вальтер, она платит за его молчание, чтобы он нигде не упомянул об этой ее авантюре, когда она решила изображать собой разведчицу. И уже готова заплатить ему за мемуары, если он ни словом не обмолвится в них о ее предприятии. До чего высокомерная, наглая особа! — Ильза в досаде щелкнула пальцами. — И я вынуждена зависеть от нее.
Маренн промолчала. Уж кого-кого, а Шанель она знала прекрасно. И все ее мотивы, скрытые и явные, — тоже.
— А бывшие соратники навещают Вальтера? — спросила она осторожно.
— Это кто? — Ильзе усмехнулась. — Науйокс и иже с ним? Ни сном ни духом, носа не показывают. Они все хорошо устроились, насколько я знаю, но мы для них не существуем. Как бы никогда знакомы не были.
— Вы можете не знать об их помощи, — предположила Маренн.
— А где она? — Ильзе всплеснула руками. — Мне не на что отправить сына учиться.
— Не отчаивайтесь. Я подумаю, как можно будет устроить его здесь, во Франции, возможно, даже бесплатно, — пообещала она. — Но сначала надо поправить здоровье. Ты помнишь Айстофеля, Клаус?
— Да, — мальчик повернулся.
— Он теперь живет со мной. И скоро ты с ним увидишься.
— Вот здорово! — Клаус просиял. — У меня давно не было ни одного животного. А я так люблю животных.
— Ну, не бездомных же собак таскать, — Ильзе дернула плечом. — Самим есть нечего. А что штандартенфюрер Скорцени? — спросила она у Маренн. — Он тоже с вами, в Париже?
— Нет, — Маренн покачала головой. — Вы понимаете, что это невозможно. Мы с ним давно не виделись. Да и с Аликом — тоже.
— Они бросили Вальтера, — снова в сердцах заговорила Ильзе. — Они воспользовались его планом, но самого его они исключили. Они носят дорогие костюмы, пользуются дорогим парфюмом, разъезжают на дорогих автомобилях, шикарно одевают своих дам … — она осеклась, понимая, что зашла слишком далеко.
Маренн насмешливо взглянула на нее.
— Если вы про меня, то ошибаетесь. У меня все за свой счет. За счет наследства, которое мне досталось от отца. А уж никак не за счет Отто Скорцени. И если я кого-то должна благодарить за то, что у меня все это сохранилось, то это только вашего мужа, Ильзе. А то, что они его бросили, я это поняла. Мы им постараемся напомнить. Для этого я и пригласила вас.
Машина свернула в Версаль.
— Клаус, посмотри, вот за оградой Королевский дворец. Здесь жил король Людовик XIV, его называли Король-солнце.
— Ой, какой огромный1
— А рядом живу я, — добавила она. — Сейчас мы приедем, нас ждет вкусный ужин, я уверена.
Машина остановилась.
— Это ваш дом? — спросила Ильзе, изумленно глядя сквозь лобовое стекло. — Какой же это дом? Если бы вы только что не показали нам королевский дворец, то я подумала бы, что это он и есть.
— Вы преувеличиваете, — мягко ответила Маренн, выходя из машины. — Дом как дом.
Навстречу с радостным лаем выбежал Айстофель. За ним показалась Женевьева.
— Айстофель, Айстофель! — Клаус протянул руки. — Иди ко мне! Ты меня забыл? — его голос задрожал от слез.
— Нет, он помнит, — поспешила успокоить его Маренн. — Он просто поверить не может.
В самом деле, овчарка несколько мгновений неотрывно смотрела на Клауса, а потом бросилась к нему, по-щенячьи визжа и отчаянно крутя хвостом.
— Узнал, узнал, старый друг! — мальчик и смеялся, и плакал от счастья одновременно.
— Женевьева, мадам Ильзе с сыном на время остановятся у нас, — сообщила Маренн домоправительнице. — Скажи Огюстьену, пусть он отгонит машину в гараж и попроси мадемуазель Джилл спуститься. Прошу вас, — пригласила она Ильзе. — Чувствуйте себя как дома.
— Как дома… — Ильзе только грустно улыбнулась.
Они вошли в ярко освещенную гостиную. Ильзе вдруг ахнула и остановилась. Прямо напротив входа, на стене над камином, она увидела большую картину — портрет молодой девушки во французской форме времен Первой мировой войны. На груди ее блестела медаль. Длинные темные волосы, казалось, вились по ветру вместе с летящим трехцветным полотнищем национального флага, служившим фоном для всей картины. Древко девушка крепко сжимала в руках. На полотнище золотыми буквами горели вечные слова — Свобода, Равенство и Братство. Ногой в военном сапоге она попирала поверженного черного орла. Ее зеленые глаза сверкали, как живые. Восхитительная улыбка освещала комнату ярче электрических ламп.
— Это… это вы? — Ильзе повернулась к Маренн, она была потрясена. — Как написано? Кто художник?
— Автор картины — Серт, — спокойно ответила Маренн, проходя в комнату. — Она называется «Победившая Франция». Я бы сказала, что это портрет Франции, а я лишь послужила моделью, не более того. К тому же это всего лишь копия. Оригинал находится в музее Французской армии, в Доме инвалидов. Серт написал картину по эскизу, сделанному моим мужем, тоже художником, еще во время Первой мировой войны. Мой муж не смог закончить работу, он умер от ран в восемнадцатом году. Серт сделал это за него. Здесь много художественного воображения — как иначе у большого мастера? Так что можно сказать, что это не мое изображение, это всего лишь образ, времени, которое мы пережили, образ эпохи. Картина никогда не принадлежала мне лично. Серт сразу отдал ее в музей. А когда я уехала из Франции, мой отец маршал Фош, который командовал войсками Антанты в Первую мировую войну, попросил Серта сделать для него копию. Вот теперь она висит здесь.
Маренн грустно улыбнулась.
— Присаживайтесь, — она направилась к дивану. — Женевьева сейчас распорядится об ужине. Здесь можно говорить свободно, — предупредила она Ильзе. — Здесь — только друзья. Это относится и к прислуге. Так что опасаться нечего.
— Я знаю, это вы помогли освободить Вальтера из тюрьмы, — Ильзе опустилась на краешек кресла напротив. — Сегодня я благодарна вам, но было время, когда ненавидела всей душой.
— Мне не трудно вас понять, — Маренн опустила голову. — Но я побеспокоила вас не ради того, чтобы показать, как хорошо живу, и насладиться вашим унижением. Я искренне хочу помочь вам. Я хочу, чтобы Вальтер поправился, насколько это возможно при его болезни, и снова занял полагающееся ему место. Теперь, после краха рейха, все намного сложнее. Приходится считаться со многими противостоящими нам обстоятельствами. Но их и раньше было немало. Я не буду скрывать, фрау Ильзе, дело, с которым я хочу обратиться к Вальтеру, касается и вас. Оно касается человека, который едва не разрушил вашу жизнь. Едва не лишил жизни, без преувеличения. Это Бруннер.
— Бруннер?! — Ильзе в страхе прижала пальцы к губам. — Он жив?
— Еще бы, — Маренн покачала головой. — И, насколько мне стало известно, живет припеваючи. Но это бы полбеды. Он снова принялся за прежнее ремесло. Изготавливает таблетки, и даже кое-что похуже, чем вскоре собирается отравить полчеловечества. В нем очень заинтересованы американцы. Они теперь во вражде с прежними союзниками, большевиками, и им как воздух необходимо новое вооружение, в том числе психического воздействия. Я отдаю себе отчет, что втягивать вас в подобную историю, имея в виду все, что вы пережили, весьма рискованно. Вальтер тяжело болен. Конечно, мы будем бороться за его жизнь, но, простите меня за прямоту, может так случиться, что вы останетесь единственной опорой для Клауса. К тому же у вас совершенно нет опыта какой бы то ни было конспирации. А она нам необходима. Сейчас спустится Джилл. Я не хочу посвящать ее. Она и так до сих пор сильно переживает смерть Ральфа, ей ни к чему знать об истинной причине нашей встречи. Потому послушайте меня и запомните. Завтра, — она взглянула на Клауса, который в другой части зала возился с Айстофелем, — я положу вашего сына на обследование в мою клинику. Обследование займет неделю. Все это будет совершенно бесплатно, не беспокойтесь. Сами вы будете жить у меня в доме, но весьма уединенно. Если ко мне кто-то приедет, представлять я вас не буду, простите меня.
— Я понимаю, — Ильзе кивнула головой.
— После того как обследование закончится, вы отправитесь домой. Я оплачу билеты. А через неделю вызовите меня телеграммой. Для меня это будет повод увидеться с Вальтером, не вызывая подозрений, — она взглянула на Ильзе и пояснила. — Меры предосторожности необходимы не только потому, что нам следует опасаться французов. Как раз французов нам нужно опасаться меньше всего. Но мы не должны забывать о Бруннере и о тех людях, которые сейчас стоят за ним. Они, безусловно, следят за нами. Это нельзя сбрасывать со счетов. И они куда опаснее, чем французы, англичане. Вы все уяснили?
— Да, да, конечно, — Ильзе сжала руки на груди, губы ее дрожали. — Я сделаю, как вы сказали.
— Вот и хорошо.
— Фрау Ильзе, вот так встреча! — в комнату вошла Джилл. — Мама, Женевьева просила сказать, ужин накрыт. Можно приглашать за стол.
Ильзе встала. Снова взглянула на портрет, потом — на Маренн. Зеленоватые глаза женщины с портрета времен Первой мировой войны смотрели на нее сквозь паутину грустных и трагических лет с сочувствием, пониманием, добротой. Закрыв лицо руками, Ильзе неожиданно расплакалась.
— Мама! — Клаус оставил Айстофеля и подбежал к ней.
— Что случилось? — Джилл явно смутилась.
— Ничего, ничего, — Маренн поднялась и, подойдя к Ильзе, ласково обняла ее. — Это все эмоции, воспоминания. Это все пройдет. Клаус, — она погладила мальчика по голове, — иди с Джилл в столовую. Мы тоже сейчас подойдем. И не забудьте покормить Айстофеля, — напомнила она с улыбкой. — Скажи Женевьеве, я разрешила тебе его покормить.
Ильзе выполнила просьбу Маренн. Она сделала все, как договорились в Париже, и спустя две недели Маренн отправилась в Италию. Сойдя с поезда в Милане, она на такси добралась до Паланцы, где на берегу озера Лаго-Маджоре проживал бывший шеф германской разведки Вальтер Шелленберг.
Начиналась весна. День выдался солнечным, ласково пригревало солнце. Маренн вышла из машины, расплатилась с водителем и оглянулась вокруг. Тишина. Высокие деревья поскрипывали ветвями над голубоватой гладью озера. Снега почти не видно. Небо синее, чистое — ни облачка. Яркое мартовское солнце веселыми зайчиками стучалось в цветные окна небольшого дома на берегу, построенного в стиле ампир. Поправив черную вуалетку, скрывающую лицо, Маренн направилась по дорожке к дому. Вдруг остановилась — ее словно пронизало электрическим током. Она вскинула голову. На балконе второго этажа она увидела Вальтера. Сердце, казалось, застыло внутри. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Последние дни перед падением Берлина вспомнились Маренн в это мгновение с необыкновенной яркостью. Прощальный взгляд Евы Браун, гибель Фелькерзама, тяжелое ранение и смерть Ирмы. Разрушенные дома, танки с красными звездами на башнях, перегородившие улицы. Казалось, весь мир стоит на грани краха. Завтра никогда не наступит. Но война закончилась. Они остались, чтобы жить. Жить и помнить.
Он ушел с балкона, наверное, для того, чтобы встретить ее внизу. Она поднялась по ступеням на крыльцо. Вошла в холл.
— Здравствуй, Маренн, — он спустился с лестницы и подошел к ней.
Она помнила его объятия, помнила запах его тела. Сердце заныло, на глаза навернулись слезы. Без слов она обняла его, прижавшись лбом к плечу.
— Ильза с Клаусом уехали в Милан, — сказал он, гладя ее волосы. — Она решила, что нам лучше остаться одним.
— Я думаю, такое решение далось ей непросто, — Маренн подняла голову, неотрывно глядя в его лицо.
Он наклонился и поцеловал ее.
— Она знает, что я люблю тебя, по надо растить Клауса, да и самой ей жить негде. Возвращаться в Германию одна она боится.