— Если волк задерет кого-то сегодня ночью, то это будет Крис.
— Не надо об этом, — отвечает та, поежившись. Ее зовут Элиз Форньер. Ей двадцать четыре года, и она регулярно посещает церковь и даже поет в хоре, потому что совсем потеряла голову из-за преподобного отца Лоу. Однако она собирается к лету уехать из Таркерс Миллс: любовь любовью, но вся эта история с волком начинает пугать ее всерьез. А в Портсмуте она будет получать большие чаевые, да и волков там не водится, за исключением тех, что носят форму военных моряков.
В третий раз в этом году в небе над Таркерс Миллс растет луна, и это обстоятельство заставляет людей чувствовать себя неуютно по вечерам… Иное дело, когда светло. Каждый день над городским парком взмывает вверх множество веселых, разноцветных воздушных змеев.
Один из них, по имени Ястреб, принадлежит Брэди Кинкайду — одиннадцатилетнему мальчугану, получившему его в подарок на день рождения. Брэди держит в руках струну, на которой крепится змей так, будто тот является живым существом. Мальчик забыл обо всем на свете, потерял счет времени, наблюдая за тем, как Ястреб раз за разом ныряет во встречный воздушный поток в голубой вышине над летней эстрадой. Он забыл, что дома его ждет ужин, и не обращает внимания на то, что остальные ребята уже ушли один за другим, унося под мышкой своих аккуратно свернутых и упакованных змеев.
Лишь угасающий свет дня и удлинившиеся голубые тени возвращают Брэди к окружающей действительности; он видит луну, поднимающуюся над верхушками деревьев, которыми по периметру обсажен парк, и понимает, что уже довольно поздно. Впервые в нынешнем году стоит действительно теплая погода, и луна под стать ей не бледная и холодная, но какая-то пухлая и оранжевая. Впрочем, у Брэди нет времени, чтобы разглядывать ночное светило. Он думает только о том, что и так уж слишком задержался и что, вполне возможно, отец задаст ему трепку по возвращении домой… к тому же с каждой минутой темнота сгущается все больше.
В школе он не раз смеялся над фантастическими выдумками своих товарищей про волка-оборотня, всего месяц тому назад загрызшего бездомного бродягу, а еще прежде — двух обитателей Таркерс Миллс: Стеллу Рэндольф и Арни Веструма. Но сейчас ему не до смеха. Отливающий кровью шар луны делает эти истории слишком похожими на правду.
Брэди быстро наматывает струну на катушку, торопясь спустить на землю своего Ястреба, хорошо заметного в темном небе из-за красных кружочков, изображающих налитые кровью глаза хищной птицы. Ветер неожиданно стихает, но мальчик слишком спешит, и в результате змей резко ныряет вниз, опускаясь с противоположной от Брэди стороны летней эстрады.
Мальчик направляется к нему, продолжая сматывать струну, время от времени боязливо оглядываясь через плечо… как вдруг тонкая леска начинает дергаться, вырываясь у него из рук. Он вспоминает, что нечто подобное он видел на рыбалке, когда ему удавалось подцепить на крючок в ручье Таркер особенно крупную рыбину. Нахмурившись, он недоуменно смотрит на струну, и та столь же неожиданно обвисает.
Ночь взрывается оглушительным ревом, и Брэди Кинкайд цепенеет и испуганно вскрикивает.
В ночь накануне торжественной службы по случаю Дня Возвращения его преподобию отцу Лестеру Лоу снится кошмарный сон, от которого он просыпается, дрожа, весь мокрый от пота. Проснувшись, он садится в кровати, с ужасом уставясь на узкие окна своей спальни. За ними виднеется церковь, стоящая на противоположной стороне улицы. Серебристый свет луны освещает внутренние покои его дома. В первое мгновение он с ужасом ожидает появления оборотня, о котором шепчутся старики и старухи по всей округе. Потом он закрывает глаза, мысленно обращается к Богу, умоляя того простить ему грех суеверия, и заканчивает свою молитву, тихо шепча:
— Ради Господа нашего, Иисуса. Аминь. — Так как когда-то его учила мать.
Однако этот сон…
Ему приснился завтрашний воскресный день, и он сам, читающий специальную проповедь, посвященную Дню Возвращения. Как всегда в это праздничное майское воскресенье, в церкви нет ни единого свободного местечка, и вместо полупустых скамеек он видит перед собой скопление хорошо знакомых лиц.
Во сне он проповедовал вдохновенно и страстно, что редко случается в действительности: обычно проповеди отца Лоу бывают такими скучными и монотонными, что за последние лет десять он отпугнул ими многих из своих прихожан. Однако в это утро он почувствовал Божественный Огонь в душе, и отнюдь не случайно. Он понимает, что эта проповедь самая важная в его жизни, ибо тема ее проста и вместе с тем ужасна: Зверь живет среди нас. Точно тяжелым молотом, он вновь и вновь вбивает эту мысль в головы притихших слушателей, смутно сознавая, что его голос стал необычайно грубым и сильным, а сама речь льется почти в поэтическом ритме.
Зверь, утверждает он, свободно разгуливает среди нас. Сатана, повторяет он, может повстречаться любому из вас где угодно. Он запросто проникает на школьный вечер танцев. Он каждый день покупает пачку «Мальборо» в магазинчике у самого вашего дома. Он стоит на остановке с мороженым в руке, ожидая рейсовый автобус из Брайтона. Зверь может оказаться на соседнем месте на концерте или за одним столиком в кафе на Мэйн-стрит. Голосом, опустившимся до шепота, он снова повторяет это слово — Зверь, и все слушатели, затаив дыхание, внимают ему. Как никогда прежде, они покорно следуют за священником туда, куда он ведет их. Берегитесь Зверя, ибо он может улыбаться и называть себя вашим соседом и другом, но, о братья мои, зубы его остры, и вы сумеете отличить его по тому, как беспокойно бегают его глаза. Это Зверь, и он пришел сюда, в Таркерс Миллс. Он…
Однако внезапно отец Лоу останавливается, поток его красноречия прерывается, потому что на его глазах в ярко освещенной обжигающим майским солнцем церкви начинает твориться нечто неописуемое. Облик его прихожан, всех до единого, вдруг преображается, и он с ужасом видит, что вместо трехсот человек перед ним оказываются триста оборотней. Молочно-белая кожа низенького и пухлого Виктора Боула, главы городского правления, приобретает коричневый оттенок, грубеет и покрывается шерстью! Лестер Лоу переводит взгляд на Вайолет Маккензи, дающую частные уроки игры на фортепьяно… Ее тощее тело старой девы расширяется, а длинный, узкий нос становится плоским! Толстый учитель истории Элберт Фриман раздувается еще больше; его сияющий голубой костюм расползается по швам, и из-под него, как обивка из старого дивана, высовываются наружу клочки шерсти! Жирные губы его оттягиваются к носу и подбородку, точно два пузыря, обнажая клыки размером с клавиши рояля!
Зверь — пытается сказать отец Лоу, но у него отнимается язык, и он оступается и падает с кафедры, невольно отступив назад при виде Кэла Блодвина, дьякона баптистской церкви в Таркерс Миллс, неуклюже ковыляющего по центральному проходу, со свесившейся набок головой, рыча и роняя денежные пожертвования прихожан с огромного серебряного блюда. Вайолет Маккензи прыгает на него, и они катятся по полу вдоль скамеек, сцепившись, кусая друг друга и крича при этом почти человеческими голосами.
Остальные прихожане присоединяются к ним, и церковь наполняется воплями, похожими на те, что разносятся по зверинцу, когда наступает время кормежки. Лоу пронзительным голосом выкрикивает в каком-то экстазе:
—
В эту самую короткую ночь в году владелец «Чэт-н-Чью», единственного кафе в Таркерс Миллс, Элфи Нопфлер, засучив рукава белой рубашки так, что видны татуировки на локтях, натирает стойку до сверкающего блеска. Сейчас в его заведении нет посетителей, и потому, покончив со своим занятием, он позволяет себе расслабиться и бросает взгляд на темное окно, размышляя о том, как однажды много лет назад в такой же благоухающий летний вечер он стал мужчиной. Его подругу тоща звали Арлен Маккюн, хотя она уже давно стала Арлен Бесси, выйдя замуж за одного из самых преуспевающих молодых адвокатов в Бангоре. Боже, что она выделывала в ту ночь на заднем сиденье его машины и какой сладкий аромат пропитывал все вокруг!
Входная дверь слегка качнулась, впуская внутрь лето и волну лунного света. Элфи не сомневается, что в кафе пусто из-за Зверя, разгуливающего по окрестностям на каждое полнолуние. Впрочем, сам он по этому поводу не испытывает ни страха, ни беспокойства. Он не боится, потому что весит двести двадцать фунтов, и большую часть этого веса составляют его крепкие мышцы старого моряка; не беспокоится, так как знает, что завтра утром сюда к нему вновь явятся завсегдатаи за своим завтраком, состоящим из яичницы, жареной картошки и кофе. Пожалуй, думает он, стоит закрыться сегодня пораньше: выключить кофеварку, задраить люки и, прихватив с собой упаковку пива, закатиться на второй сеанс в «драйв-ин».[1] Сегодняшняя ночь словно специально создана для подобных невинных развлечений и для воспоминаний о приключениях и победах прошлых лет.
Элфи поворачивается к своей электрической кофеварке, как вдруг дверь отворяется, и ему со вздохом приходится отказаться от заманчивой идеи.
— Добрый вечер! Как дела? — так фамильярно встречает он позднего посетителя, потому что тот является одним из постоянных клиентов… хотя и редко появляется в его заведении позднее десяти утра.
Тот кивает в ответ и обменивается с хозяином заведения несколькими вполне дружелюбными репликами.
— Кофе? — спрашивает Элфи, когда вошедший усаживается на одно из обтянутых красной кожей сидений перед стойкой.
— Да, пожалуйста.
«Может быть, я еще успею на второй сеанс, — размышляет Элфи, поворачиваясь спиной к посетителю, чтобы заняться кофе. — Он выглядит не слишком-то хорошо. Наверное, устал или даже заболел. В любом случае у меня достаточно времени…»
Внезапно ход его мыслей обрывается, и Элфи издает бестолковый, приглушенный возглас. Дело в том, что гладкая выпуклая поверхность кофеварки, такой же ослепительно чистой, как и все остальное в его кафе, блестит словно зеркало, и в этом зеркале он видит картину столь же невероятную, сколь и отвратительную. Облик его клиента, того самого, с которым он здоровается каждое утро, которого
Праздник четвертого июля отменили.
Марти Кослоу встречает на удивление мало сочувствия даже у самых близких людей, когда сообщает им эту ужасную новость. Возможно, оттого, что они просто не понимают всей глубины его горя.
— Перестань валять дурака, — грубо прикрикивает на него мать. Она частенько обращается с ним резко, а когда ищет этому оправдание, то говорит самой себе, что не хочет испортить мальчика только потому, что он — инвалид и ему предстоит провести всю жизнь, не вылезая из своего кресла на колесиках.
— Подожди до следующего года! — уговаривает его отец, дружески хлопая по спине. — Вот увидишь, тогда праздник будет вдвое веселей! Вдвое лучше, трам-там, и веселей! Ты убедишься в этом сам, карапуз! Ей-ей!