За деревьями можно было разглядеть те дома, что стояли дальше от дороги. Некая неоформленная мысль царапнула подсознание. Вера пригляделась получше и поняла, что ничего не понимает. «Почему на домах есть крыши? На заводе чуть здание не рухнуло, а здесь на домах – крыши! Рельеф местности? Да не похоже! И почему лес не полег? Почему он СТОИТ?». Ответа не было. Тут один из пакетов в очередной раз попытался зацепиться за ветку, и Вера решила отложить свои раздумья на потом.
Благополучно обойдя Данилово, Вера снова выбралась на трассу и часть пути прошла по ней. Все это время она никак не могла решить, каким путем ей идти дальше. Вариантов было два – продолжать идти по трассе и в итоге упереться в мост, который, скорее всего, разрушен, и тогда придется делать крюк, чтобы найти место, где перейти реку. Или сделать крюк сейчас, перейти реку там, где она еще мелкая и узкая, пройти через поля и вдоль железной дороги выйти к городу. Вера уже решилась рискнуть и дойти до моста, но тут метрах в пятистах впереди, там, где был перекресток, раздался взрыв. «…! Опять?» – подумала Вера, от неожиданности чуть не упав на четвереньки. Из-за деревьев взметнулся столб пламени и раздался еще один взрыв, уже более слабый. «Ф-фу, бензин на заправке взорвался. А я, дура, испугалась…». Теперь выбор стал для нее более очевиден: переться мимо горящей АЗС, учитывая, что напротив нее стоит такая же, и тоже в любой момент может бабахнуть, или спокойно пройти лесом-полем. Вера опять свернула в лес.
Стояла почти полная тишина. Вера слышала только собственные шаги и все более отдаляющийся глухой шум пожара за спиной. Ни голосов, ни криков… Это вызывало ощущение нереальности происходящего. Вера будто со стороны видела себя, идущую по лесу, и ей казалось, что все это происходит с кем-то другим, но не с ней.
Маленькая плотина, построенная, наверно, лет пятьдесят назад, стояла на месте. Вера осторожно перебралась с берега на берег и пошла дальше. Город был пока скрыт холмами. Да она и не смотрела туда. Не могла себя заставить. «Вот как выйду из-за того бугра, что у самого города, тогда посмотрю».
Деревня, лежавшая в стороне от ее пути и видимая издалека, стояла, будто совсем вымершая. Не было видно ни людей, ни живности. Даже трупов не было. Тишина сделалась совсем ватной. Только собственные шаги и изредка хруст веток под ногами.
Железная дорога тоже была на месте. Покосились столбы, кое-где оборвались провода. Вера пошла по шпалам, стараясь смотреть только под ноги, стараясь не поднимать глаза.
Любой путь когда-нибудь заканчивается. Вот он, последний бугор по правую руку, закрывающий перспективу. А дальше рельсы загнуты в сторону и сдвинуты с насыпи. Три шага. Два. Последний шаг.
Вера подняла глаза.
Город, ничем не примечательный маленький райцентрик, без архитектурных изысков и претензий на ухоженность, с детства знаемый наизусть и любимый до последней кривой улочки, до последней трещинки в асфальте, – этот город жил теперь только в ее памяти.
Центр являл собой одно огромное пепелище. Пожары уже стихли, огня не было видно. Облако вобрало в себя грибную ножку и медленно плыло куда-то на Москву. Уцелели отдельные дома на окраинах. Наверно, как-то уцелели дальние пригороды, но они не просматривались с того места, где стояла Вера. И на дальнем холме кучкой гнилых зубов торчали корпуса районной больницы.
Вера, прищурившись, вглядывалась сквозь рассеивающийся дым в это скопище почерневших руин, пытаясь определить, как лучше пройти к тому месту, где еще утром стоял детский сад. Потом решила не мудрствовать лукаво и не пытаться идти через бывшие дворы, а попробовать пройти по остаткам главных улиц и хотя бы не заблудиться.
Пройдя еще метров семьсот по железнодорожной насыпи, она рискнула сойти с нее, узнав в закопченной развалине здание бывшей детской поликлиники. Это был хороший ориентир и точка отсчета. Если пойти прямо по относительно сохранившейся улице, то, главное, не пропустить перекресток. Вроде бы, он даже виден отсюда. А там – как повезет. Поперечную улицу могло завалить обломками. Но надо попытаться.
Услужливая не к месту память одну за другой, как в диапроекторе, выбрасывала перед мысленным взором картинки походов в поликлинику с Анечкой. Вот еще в большой коляске. Вот уже сидим. Вот уже прогулочная коляска, а к ней шарик привязан – какие-то ребята рекламные шарики раздавали.
Вера скрипнула зубами и прибавила шагу. Не сейчас. Не к месту. Сначала действовать. Слезы потом.
Перекресток угадывался легко. Остовы окружающих зданий неплохо сохранились и были узнаваемы. Дальше можно было, в общем-то, не ходить, вернуться к железной дороге и по относительно чистому месту добраться до больницы. Но Вера все-таки пошла. Она от перекрестка отлично видела потерявшее крышу, полуразвалившееся и обгоревшее здание детского сада, но все равно шла. Будто в спину кто толкал.
Окна Анечкиной группы выходили на центр города. На эпицентр.
Вера кинула пакеты на землю, взобралась на лежащий прямо у стены большой обломок ограды и заглянула внутрь помещения. Там не было ничего, кроме черных стен и толстого слоя пепла.
Вера силой заставила себя отвернуться и стала оглядывать панораму.
К тому месту, где был ее дом, точно можно было не ходить. Место было несколько ближе к эпицентру, чем детский сад, и от домов там остались только груды мусора. Не было никакого смысла пробираться по ним и гадать, какой обломок от ее дома, а какой от соседнего. И тем более не было смысла искать среди этого обугленного месива тот кусочек пепла, что остался от такой вредной, но такой любимой кошки Масяни. “А я ее сегодня по заднице набила за то, что она опять лужу на полу сделала…” – как-то не вовремя вспомнила Вера. Опять стиснула зубы и крепко зажмурила глаза. Через несколько секунд, когда дышать стало легче, она снова стала осматриваться.
Вон там, прямо напротив детского сада, примерно в километре, утром стоял высотный дом-башня. Еще давно один знакомый сказал Вере, что это точка прицела. А рядом с башней стояла обычная панельная девятиэтажка, где жили мама, бабушка и сестра Марина. И кот Филька, как же она про него сразу не вспомнила?
“Марина, наверно, дома была. У нее сегодня, вроде, с двенадцати занятия начинаться должны были. И Филька тоже дома. Он всегда был дома…”
Вера вдруг представила, как души Калинова огромной толпой подходят к вратам рая. Апостол Петр, не в силах смотреть на столь скорбное зрелище, распахнул врата настежь, сел подле них на камень, закрыл лицо ладонями и плачет. А Марина и Анечка, переглянувшись и перемигнувшись, под шумок протаскивают в рай Фильку и Масяню…
“Стоп! Мама! И бабушка! Они должны были ехать в больничный комплекс! Бабушке УЗИ надо было делать. И время у них было назначено как раз такое… такое… примерно, когда все это произошло”.
Вера стряхнула с себя наваждение, спрыгнула на землю, подобрала пакеты и пошла, огибая развалины, в сторону больницы.
Как она и думала, оба моста через реку были разрушены. От дальнего моста не осталось вообще ничего. Обломки ближнего лежали на дне русла, отметенные ударной волной несколько в сторону от исходного места. Русло было пустое. Взрыв разрушил плотину, и от реки остался тоненький ручеек, который Вера просто перешагнула.
Чертыхаясь и оскальзываясь, она начала взбираться вверх по склону холма. В голове толклась, переминаясь с ноги на ногу, совершенно неуместная и несуразная мысль: «Может, и лучше, что папа умер раньше и не увидел всего этого ужаса…». Впереди высились здания больницы. Видно было, что пожар до них не дошел. Но, разумеется, ни одного стекла в окнах, обращенных в сторону взрыва, не было и в помине.
Входная дверь в тот корпус, где располагалась администрация и проводились обследования, не только потеряла стекла, но и оказалась вмята внутрь и застряла в таком положении. Вера подергала ее немного, плюнула и полезла через створку.
В вестибюле никого не было. Кресло, в котором обычно сидела вахтерша, стояло пустое. Вся его спинка была, как дротиками, утыкана битым стеклом. Вера зябко передернула плечами и пошла в коридор. В коридоре тоже не было ни души. «Неужели никто не уцелел? Странно…».
Она беспрепятственно дошла до нужного кабинета и осторожно потянула на себя дверь. Та открылась без труда. Вера заглянула внутрь. Вошла. Медленно, как сквозь воду, пошла через кабинет.
Судьбе угодно было распорядиться, чтобы взрыв застал бабушку именно на процедуре. Она лежала на кушетке, стоящей вдоль окна, с одной стороны вся утыканная осколками. Глаза были открыты и уже подернулись пленкой. Нос заострился. На полу у кушетки лежала доктор, специалист УЗИ. Насколько видела Вера, тоже вся в осколках.
Так же медленно, как шла от двери, Вера подошла к кушетке и аккуратно положила пальцы бабушке на шею, пытаясь нащупать пульс. Она видела, что это уже не нужно, но даже помыслить не могла, что может этого не делать. Из тех же побуждений достала из сумочки зеркальце и подержала около бабушкиного рта. Тупо попялилась на незамутненную поверхность, чисто механически убрала зеркало обратно в сумочку и протянула руку, чтобы закрыть бабушке глаза.
Сбоку от нее раздался стон. Вера посмотрела туда и сначала никого не увидела. Потом догадалась отдернуть остатки занавески. В углу у стены, рядом со стулом, на который она, видимо, села после того, как помогла бабушке лечь на кушетку, скорчившись, полулежала мама. Осколков ей досталось поменьше, но это было уже не важно. Вера была не врач, но тут не надо было быть врачом, чтобы понять – неоткуда прямо сейчас взять специалистов и материал, чтобы вытащить с того света человека, потерявшего столько крови, сколько Вера видела на полу вокруг мамы.
Она присела на корточки рядом с мамой и взяла ее за руку.
– Мам, это я. Я тебя нашла.
Мама с трудом приоткрыла глаза:
– Верочка…
– Да, я. Давай, я тебя поудобнее устрою.
– Не надо, – прошептала мама. Она говорила так тихо, что Вера почти не слышала ее. – Мне двигаться… больно… лучше так…
Мама замолчала, только дышала тяжело. Потом, набравшись сил, спросила:
– Что это было?
– Не знаю, почему так случилось, но на город упала ядерная бомба. Солнечнов тоже разбомбили. Я видела. Может быть, Москву. Не знаю.
– Бомба? – переспросила мама. В ее горле что-то забулькало.
– Да. Города почти нет. И… – Вера запнулась на мгновение, потом все-таки произнесла, – и ты первая из живых, кого я нашла.
Мама опять замолчала. Слышно было, что ее дыхание становится все более прерывистым и хриплым.
Вдруг она вздрогнула:
– Вера…
– Что, мам?
Мама не ответила. Вера подождала несколько секунд и попробовала позвать:
– Мама…
Мама молчала. Вера осознала, что больше не слышит ее дыхания. Она попыталась найти пульс, потом полезла в сумочку за зеркальцем. Уже нащупав его, замерла и так просидела неподвижно какое-то время. Потом отпустила зеркало и закрыла лицо ладонями, не замечая, что они в крови, и теперь на ее лице тоже кровь.
Сколько она просидела так, она не могла сказать. Что вывело ее из ступора, она тоже не знала. Просто в какой-то момент сознание снова вернулось к действительности. Вера тяжело поднялась на ноги. Надо было идти дальше. Надо было искать выживших. А маму и бабушку, и ту женщину, имени которой она даже не знает, она обязательно похоронит. Только чуть позже. Когда раздобудет лопату.
Выйдя во внутренний двор больницы, она наконец-то увидела живых людей. Небольшая толпа собралась посредине двора. Люди стояли, сидели на земле, кто-то ходил туда-сюда. Видно было, что они еще не отошли от шока. И в центре этой толпы, на клумбе с увядшими прошлогодними цветами, на коленях, раскачиваясь взад-вперед и тихо завывая, стоял Ярослав Курбанов, главный хирург и Верин давний знакомый. Лицо он закрыл руками точно так же, как Вера несколько минут назад. Из-под ладоней доносились то всхлипы, то невнятное бормотание, в котором можно было разобрать только «Машенька», «Витюшка» и «Танюшка». Жена, сын и дочь. «Где они были во время взрыва?» - подумала Вера.
Она прошла сквозь толпу и подошла к нему. Никто не обратил на нее внимания. Курбанов и вовсе никого не замечал. В двух шагах от него стояла женщина в куртке, накинутой на медицинский халат. Врач, наверно, или медсестра. Когда Вера подошла, она как раз пыталась, и, скорее всего, уже не в первый раз, дозваться до Курбанова, окликая его по имени и теребя за плечо. Тот не реагировал. Вера тяжелым взглядом обвела всю эту картину и спросила:
– И долго он вот так… качается?
Женщина беспомощно махнула рукой и всхлипнула:
– Да как ураган стих, он сразу туда пошел, – она указала в ту сторону, где с холма открывался вид на город, – а вернулся уже – глаза дурные, дошел досюда и рухнул. Так с того времени и…
Она снова всхлипнула, прикрыв рот рукой.
Вера подошла вплотную к Курбанову и отвела его руки от лица. Он смотрел на нее безумными глазами и явно не узнавал.
– Яри, это я, Вера. Ты узнаешь меня?
– Ве… Верочка… Да что же это делается, Верочка! – Курбанов заплакал и опять попытался закрыть лицо руками. Вера не дала ему этого сделать и предприняла новую попытку привести его в чувство.
– Яри, я знаю – случилось страшное, города нет, – ласково, как маленькому, но с некоторым нажимом втолковывала она, – у тебя все погибли, у меня тоже все погибли…
Мозг иголкой кольнуло: «Вадик!». Вера проглотила эту мысль и продолжила:
– Очень много людей погибло, Яри. Но остались живые, и им нужна помощь. Медицинская помощь. Твоя помощь, Ярослав. Кто-то сейчас умирает, но мог бы выжить, если бы ему помогли. Если бы ты ему помог. Ты врач. Тебе нужно спасать людей. Это твой долг – спасать людей. Тебе сейчас нужно встать, встряхнуться, прийти в себя и помочь тем, кто выжил.
Курбанов затих и слушал ее, и сначала Вере показалось, что он приходит в себя. Но, как только она сказала «тем, кто выжил», его лицо исказилось, из глаз потекли слезы, и он опять попытался спрятаться за своими ладонями.
И тут Веру прорвало. На какое-то мгновение она сама почувствовала себя бомбой, которая сейчас взорвется и разметет все вокруг. Она выпрямилась во весь рост.
– Курбанов, … твою мать! – Люди вздрогнули от ее крика и дружно повернулись в их сторону. – А ну, быстро встал, вынул … из …, утер сопли и начал работать! У тебя пациенты без присмотра, а ты тут … …! Ты врач или дерьмо на палке?!
Она орала так, что даже закашлялась. Толпа раздалась в стороны, отшатнувшись. Курбанов изумленно смотрел на нее, будто впервые видит. Или будто на месте Веры стоит некое чудище, изрыгающее огонь. Но его взгляд приобрел осмысленность, и это было главное. Он проморгался, несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул и как-то неожиданно тихо произнес:
– Не кричи.
– Ну, надо же было как-то тебя в чувство приводить, – Вера развела руками, – ты со стороны себя не видел. Давай лучше о деле поговорим, а то так спятить можно.
– Ты думаешь, есть смысл копошиться тут, пытаться что-то делать? Не знаю, где была ты, а мы тут все хватанули порядочную дозу, и наша смерть – вопрос нескольких дней.
– Смею Вам напомнить, господин Курбанов, – Вера поморщилась, – что, когда тонул “Титаник”, симфонический оркестр играл до последнего, даже когда палубу уже захлестывала вода. И это есть исторический факт. Мы, тут, конечно, не на “Титанике”, но тупо сидеть и ждать, когда безносая с косой припрется, мне тоже как-то кисло. Так что давай, Ярослав, ищи главврача и начинайте восстанавливать больницу. А я помогу вам, чем смогу. Мне все равно больше некуда приткнуться. Да и Вадик меня здесь искать будет.
Теперь Курбанов смотрел на нее, как на маленькую. Долго смотрел. Профессиональным колючим взглядом. Но ничего не сказал насчет Вадика. Сказал другое.
– Главврач сегодня утром сменился с дежурства и поехал домой отсыпаться. Жил на Титова, в доме у вечного огня.
Триста метров от эпицентра. Без комментариев. Вера обвела взглядом больничные корпуса и снова посмотрела на Курбанова:
– Принимай больницу, Яри. Собирай людей. Будем копошиться. – И слабо улыбнулась. Впервые с того момента, как произошли взрывы.