— Это машина. Такая же, какую я тебе прислал, — объяснил брат. — Мы полетим домой.
…Они улетели. Действительно улетели туда, где стоял маленький замок, окруженный деревнями, а в замке Джану ждали родители, братья и старшая сестра Твин… Орстер не обманул их надежд. Он купил им счастливую жизнь, о которой они могли только мечтать. И вернул Джану…
Семья воссоединилась, устроили праздник, с фейерверками, с танцами… В самый разгар веселья Орстер незаметно ушел на балкон; тихий, увитый плющом балкон.
Там вытряхнул что-то на ладонь из бумажного свертка. Это был изумрудный жучок, которого от живого не отличить. Он сидел неподвижно и ждал приказа.
— Если я его отпущу, он съест какую-нибудь розу в саду, — сказал Орстер. — Может быть, даже в королевском саду. Может, даже самую красивую розу, — тут изобретатель злорадно усмехнулся и отпустил жука.
Бронзовка, жужжа, полетела к городу, а за ней из лаборатории Орстера поднялась в небо целая стая…
— И больше никто не назовет Город Колонн Городом Роз! — закончил Орстер и шагнул из темноты и тиши балкона в праздник и свет…
(7 сентября 2003 г)
405. 8 сентября 2003 г —Драмтеатр
У нее в голове был драмтеатр, который мучил ее, накликая беду. И каждый раз невидимый сценарист, что был хуже палача, придумывал что-нибудь новое. Он знал, за что зацепить, и всегда тревожил одну и ту же рану — ведь брешь в броне ее души была всего одна — любовь; любимый человек и мечта и счастье.
Но на сцене драмтеатра плясали чудовища, там повествовали о предательстве, о несправедливости, об обиде, о том, что ждет ее впереди только боль, боль, боль!..
И, бывало, она закрывала лицо руками и плакала — и никто не мог понять, почему.
А уж коли завелся такой драмтеатр, никуда от него не денешься — как можно не замечать то, что происходит в твоей голове? Тут уже не закроешь глаза и уши, не убежишь, не закричишь.
Только и можешь что цепенеть от ужаса и отчаянья, чувствуя, что Озеро Кипятка за сердцем переливается через край…
…Гнилые мостки. Чадащие факелы по стенам. Мразь какая…
Девушка идет в самое логово, чтобы положить всему конец, чтобы расстрелять своего палача…
…Как он выглядит? Мерзкий старикашка в очках-биноклях? какая-нибудь интеллектуальная старая карга? до тошноты милый и совершенный красавчик?.. Какой он, этот сценарист?..
Вот она пинком распахивает дверь и наставляет заряженный арбалет на темную фигурку, склонившуюся над письменным столом.
— Повернись!!!
И, выпрямляясь во весь рост, из-за стола встает и оборачивается… ее близнец…
Впрочем, нет… сходства между двумя девушками не больше, чем между живым человеком и его зеркальным отображением…
…И все проясняется. Все встает на свои места — и девушка опускает арбалет…
…В реальности она открывает глаза. Все кончено. Драмтеатра не будет больше…
И нет никаких демонов и злодеев, что пишут сценарии ужасных драм. И винить некого, кроме себя самой…
Но нужно было спуститься в грязные подземелья души, чтобы это понять.
Теперь все будет иначе…
(8 сентября 2003 г)
406. 9 сентября 2003 г (закрытая запись, которая в онлайн никогда не пойдет)
…На кухне нежно пахло бананами. В другой день я сдурел бы от этого запаха и не думал бы ни о чем больше, кроме как объесться ими до отвала. А сегодня я сидел перед целой горой вкусностей и молчал.
Джулай решила, что я просто устал после учебы, поэтому не стала задавать вопросов, а просто рассказывала об их с Ингаром планах на следующую выставку… и что-то про Питер… Может быть, я и вправду устал… И вид у меня бледный, и круги под глазами — все соответствует общему представлению о студенте, который только вступил в осень…
Я тоже так думал и именно так объяснял свою "черную полосу". А как быть с незаписанными мыслями? Теми, которые, стоит только вывести первую строку, заставляют чувствовать себя предателем?
Появились вещи, о которых я не могу написать. А все потому… потому, что… [ох, я пытался это объяснить и так, и сяк и затер это место в дневнике до дыр]… потому что раньше моя любовь была чистой.
То ли телесное желание молчало, то ли я воли ему не давал, потому что едва-едва осмелился поверить, что я кому-то вообще нужен. И даже не просто нужен, а любим.
…А сейчас… [это я тоже затер]… Я переживу, я привыкну и осознаю. В конце концов, это нормально, — просто встреченное на жизненном пути новое чувство всегда здорово пугает поначалу…
407. —Потрошители библиотек
Не сомневайтесь: мир кто-то построил, и очень заботливо построил, обставив каждый его уголок. Цветущие парки, конечно, прелесть. И озера — по одному на квартал — тоже. Но если они еще (можно предположить) появились как-то там сами, то тысячи машин, от больших до миниатюрных — одни убирают мусор, другие готовят еду, третьи учат тебя ходить, пока ты маленький… — они никогда не появились бы случайно. Ну, кто сомневается, что мир был придуман?..
Да, кто-то придумал его и определил человеку время жизни — 18 лет. Дольше своего восемнадцатого Дня рождения не жил никто. Но почему-то мирились с этим не все. Некоторым приходило в голову бунтовать против самого мироустройства.
Вот, например, таким, как Ле'Рой… Их было много — тех, кто пытался всего за 18 лет понять мир и выйти за его границы. Они тратили коротенькую жизнь не на тысячи развлечений, устроенных кем-то заботливо и умно; а на штурм необъятного количества знаний… Таких, как Ле'Рой, называли Потрошителями Библиотек…
"…Сегодня "ушла" Мириам. А я ведь знал… знал, на что шел, ведь она была на два года старше…" — Ле'Рой захлопнул дневник, швырнул его о стену и разрыдался. Так плачут мужчины, а это очень страшно, когда они плачут…
Ночь пролетела в кошмарном полузабытьи. Утром Ле'Роя разбудил сынишка. Ему было всего три года, и за ним еще неотступно следовала машина-нянька, но разума в глазах мальчонки было много не по годам.
— Мама умерла, — сказал ребенок. Ле'Рой аж вздрогнул — такой суровой и недетской получилась фраза. — И ты тоже умрешь, да?
— Да… Я всю жизнь учился, Оши, чтобы придумать что-нибудь… чтобы люди не умирали, — ответил ему Ле'Рой, как взрослому. — А если я не успею, ты это сделаешь, правда?
Оши кивнул, глядя отцу в глаза…
…Пара дней — и Ле'Рой взял себя в руки. Как бы там ни было, ему оставалось еще два года. Два года, за которые надо много чего успеть.
Утром второго дня он вернулся в институт, где его, в неизменном белом халате и в очках с тяжелой оправой, встретили с ликованием. "Вернулся Ле'Рой!" — счастье-то…
Он старался улыбаться, и теми, кто помладше, командовал бойко… И он прав оказался, как всегда, — работа отвлекала от грустных мыслей. Правда, они имеют привычку возвращаться под вечер, когда ложишься отдохнуть. Но Ле'Рой работал так, чтобы вечером прийти и упасть. И уснуть.
Маленький самостоятельный Оши на отсутствие внимания не жаловался. Он давно уже проводил свои дни не на игровой площадке с более беспечной малышней, а в институте, рядом с родителями. Когда не стало мамы, Оши вообще перестал тратить время на игры. Он читал. Правда, понимал, дай бог, десятую часть того, что читал. Неудивительно: некоторые книги были запредельно сложны даже для семнадцатилетних ученых, не то что для мальчика-трехлетки…
…У поэтов взгляд немного "не от мира сего", вы не находите? Ле'Рой именно так и думал. Потому Инвир казался ему существом каким-то нереальным и, возможно, даже крылатым…
— …Я ухожу завтра, — сообщил он Ле'Рою, глядя прямо в душу светлыми неземными глазами. И при этом говорил он так легко и весело, будто не о смерти шла речь. — Приходи проводить меня. Весь наш институт придет посмотреть, как меня заберет к себе Небо.
— Приду, — пообещал Ле'Рой, положив руку Инвиру на плечо, и даже постарался улыбнуться… это было непросто.
Последний вечер Инвира был пронизан светлой грустью. Он читал стихи, наигрывал баллады на гитаре и обещал присматривать за друзьями в свете звезд.
И, когда с Неба спустился Луч и стал поднимать поэта в высь, он начал читать свой последний стих о том, что смерти нет.
После люди говорили, что Инвир, может быть, единственный, кто ушел из жизни правильно. После его смерти никто не бился в истерике, не заливался слезами — всем было на душе светло и тихо. Будто он действительно где-то рядом.
"У меня так не получится," — покачал головой Ле'Рой, понимая, что не смог бы уйти вот так, оставив после себя радость, а не горе…
Он слишком насмотрелся за свою жизнь, как уходят другие. Кто орал и корчился в Луче, кто терял сознание, кто изо всех сил рвался назад — все, почти все вели себя, как трусы перед лицом смерти. И только Инвир ушел легко и радостно. Не потому, что он не любил жить, а потому, что не боялся смерти…
Ле'Рой поэтом не был, но встретить смерть достойно — это и не-поэт может. И Ле'Рой просто стоял, молча, и смотрел, как удаляется земля под ногами, а потом все меркнет в белом свете… Он так и не придумал, что сделать, чтобы люди не умирали…
Только Ле'Рой успел пожалеть об этом, как белый свет схлынул — и он обнаружил, что стоит на небольшой площади перед фонтаном, над которой сияют нездешние звезды и пять лунных серпиков. И его встречают! К нему бегут и заключают его в объятья.
— Инвир, Рич, Ден, Артенмагель!!! — не верил своим глазам Ле'Рой… и тут… — Мириам!!!
"Ребята, ребята, это что, загробный мир???" — "Нет, дурачок, это взрослый мир!"
…Все, здесь были все, кого он похоронил. Даже родители! Правда, им было уже далеко не 18… вот так, добро пожаловать во взрослый мир, Ле'Рой…
…Счастье — это тоже шок. От него Ле'Рой не мог опомниться месяц. Потом немножко остыл, и к нему вернулась способность логически мыслить.
…Во взрослом мире тоже были дети. Они здесь родились и никогда не знали машин-нянек — только добрые материнские руки. Вообще, машины здесь были, но совсем не такие, как ТАМ. Те придумывал кто-то, близкий по разуму к Богу, а эти — просто люди.
И большинство людей этого "Взрослого мира" здесь и выросли. Выходцев из "Детства" здесь было раз, два и обчелся.
"Это самая большая загадка, Ле'Рой. Тот мир кто-то придумал — не иначе. Оттуда приходят гении. Только те, кого там звали Потрошителями Библиотек. Остальные исчезают куда-то.
Вряд ли кто-то скажет тебе больше, Ле'Рой…"
Загадка… Да, Потрошителям здесь скучать не придется.
Работать. Любить. Вместе с Мириам ждать, когда придет Оши… Вот оно счастье, наверное…
Когда Ле'Рою исполнилось 20 лет, он написал в дневнике: "…Говорят, взрослые умирают тоже. Не так, как мы в "Детстве", а по-другому совсем. И все в разное время. Но я почему-то уверен, что за этим Небом есть еще одно. Еще один мир с чужими звездами, где меня будут ждать все, кто уйдет раньше. Я не боюсь смерти. Потому что ее нет…
И еще… что если Оши придумает, чтобы люди не умирали, и закроет для нас "Детство"?.."
(9 сентября 2003 г)
408. 11 сентября 2003 г —Ведьмак
— Я научу тебя не одной хитрости, мальчик, — говорило из-под грязных спутанных косм существо, бывшее раньше грозой магического мира, ведьмой из ведьм… — Я научу…
— А что возьмешь взамен? — бойко спросил Риккен, пытаясь унять охватившую его дрожь.
— Ничего. Ничего, сынок, не возьму. Довольно будет того, что не умрет со мной моя сила.
— Сила… — Риккен нервно сглотнул.
— Сила. Власть. Я отдам их тебе и научу, что с ними делать.
— Учи! — горячо потребовал Риккен…
…Получив колдовскую силу, Риккен ничего особенного не почувствовал. Правда, обнаружил, что звери в лесу от него шарахаются. Даже волки: рычат, зубами лязгают, а бегут все равно.
— Я обещала научить тебя, что делать с твоей силой, — сказала ведьма однажды, когда Риккену надоело упиваться полученной властью и распугивать волков, которых он раньше всегда боялся… — Ты решил стать ведьмаком, чтобы завоевать девичье сердце, так?
— Так, — кивнул Риккен, но не было в этом кивке ученического послушания: наоборот, он тотчас вскинул голову, рассыпав по плечам кудри; и глаза сверкнули недобро. "Зло нашло лазейку в гордое сердце," — подумала ведьма, а вслух лишь спросила:
— Как ее зовут?
— Мильде, — ответил он коротко и резко. — Ее сердце принадлежит Мастеру Времени, а я ей что пустое место! Я чужак, южанин, приехавший на Север… — Риккен оборвал начавшийся было рассказ и почти крикнул: — Он ее не стоит! Да он перед ней что граненая стекляшке перед бриллиантом!!!
— Верно, мальчик, — согласилась ведьма, — а сейчас остынь и подумай… нет ли у нее вещи, что подарил ей этот парень? Такой вещи, с которой она не расстается ни днем, ни ночью?
Риккен задумался, рыская по закоулкам памяти, как голодный зверь… и вспомнил…
Не так давно Мастер Времени, прежде чем отправиться с караваном в Земли Славы, подарил Мильде простой серебряный браслетик, но в него было заключено настоящее чудо: маленький механизм, с цифрами и стрелками. Он питался светом солнца и луны и спокойно тикал, отмеряя шажки времени."…Когда мне не спится, я слушаю, как мои часы тикают, и засыпаю сладко-сладко…" — вспомнилась Риккену случайно оброненная Мильде фраза…
— Верно, мальчик, — прервала его размышления ведьма. А теперь я скажу тебе, что есть вещи и Вещи. Вещь можно ценить выше драгоценных камней, выше золота, выше мифрила. Пусть она сделана даже из розовой медяшки, инкрустированной граненым стеклом… К дареной вещи относишься так же, как к тому, кто ее подарил… Я научу тебя, что делать…
…Риккен давно уже ходил по лесу по-хозяйски. Его не просто не решались трогать лесные обитатели — они даже замолкали при его приближении и нетерпеливо ждали, пока он скроется из виду. Тогда по цепочке птичьих голосов во все стороны разносилась весть: "Ведьмак! Ведьмак идет!"
…Мильде сидела на краю обрыва, белёсого в пушистых плетях ковыля. Далеко внизу начинались молодые хвойные леса, которым еще много веков подрастать, чтобы выращивать на ветвях добрые мечи…
Шаги она услашала и узнала сразу — южанин Риккен из страны песочных дюн так и не научился бесшумно пробираться через зеленые заросли.
— Здравствуй, Риккен, — улыбнулась Мильдегард.
— Здравствуй, Мильде, — мягко сказал ведьмак и сам удивился так резко потеплевшему своему голосу. Ему вдруг стало так светло на душе и тихо, что он было передумал делать то, зачем пришел. Но все же заставил себя сказать как можно беспечнее: — Пофехтуем?