- Добрых снов, - ответила женщина. – Прошу, выздоравливайте скорее…
Медленно кивнув, старый князь выпустил из пальцев её руку. Женщина поднялась с кровати и, тихо шурша подолом, направилась к выходу из комнаты. Потянув за дверную ручку, она на мгновение остановилась и обернулась, заметив, как тускло блестят в лунном свете внимательно наблюдающие за ней глаза.
- Ступайте, моя дорогая, - тихим шепотом сказал князь.
- Добрых снов, - кротко сказала княгиня и вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
***
- А на следующее утро, после того, как посередь ночи к почтенному герру Вайглю прискакал на пятерке вороных этот окаянный конюший Абелард, явилась и сама молодая княгиня, - хриплым от долгого рассказа голосом сказала фрау Зельда и медленно отхлебнула из кружки глоток остывшего чая.
В глухой тишине, повисшей в низенькой комнатке, несколько минут слышалось только тихое причмокивание, с которым старуха Зельда потягивала чай, да приглушенный хруст сахарных леденцов.
- И что же было дальше? – спросила после долгого молчания фрау Латгарда.
- А дальше? Известно, что… - пожала плечами фрау Зельда.
- Что же? – полюбопытствовала фрау Латгарда.
- Похороны… - вздохнула фрау Реинхилда.
- Да-а… - подтвердила фрау Зельда. – Когда около полудня того дня мимо меня пронеслись похоронные дроги, а за ними и княгинин экипаж – к слову приходится, правил тогда повозкой княгинин полюбовник – я увидела на Северной улице, которая к старому кладбищу ведет, герра Вайгля. Он-то мне и рассказал тогда, что ночью ходил к больному князю, а на утро молодая княгиня его призвала, чтоб, значится, печатью скрепить, что старый князь того… отошел. Вот так-то эта змеюка своего мужа в могилу свела.
- Дальше-дальше расскажите, фрау Зельда, - попросила фрау Реинхилда, подливая куме в кружку кипятка.
- Благодарствую, хозяюшка, - отозвалась старуха и, навалившись плоской грудью на стол, продолжила. – Когда герр доктор ушел, я, немного обождав, за ним следом. И пришли мы вскоре на старое кладбище, а там уже вовсю могилу роют. Бабы воют, у-у… Только гул стоит. Ну, и я тоже, стало быть, встала в сторонке. Отпевали, оплакивали покойного князя, а все это время за вдовой молодой глядела. Стояла она поодаль, будто даже не на похороны пришла, лицо своё подлющее за черную вуалю спрятала и в землю глядела. Смотрела я, смотрела на неё, а та хоть бы слезинку уронила! Да где уж тут! Стояла, улыбалась… Видать, сильно радовалась, что старого князя в гроб свела.
- Наш судья, герр Шнайдер, мне опосля говорил, что по записке князя все его владения к этой ведьме перешли, - шепнула фрау Реинхилда задумавшейся Латгарде.
- А полюбовник княгинин все похороны позади неё простоял, глазюки свои бесовские в землю вперив, да фуражку комкал, - торжествующе, закончила фрау Зельда и выпучила на слушательницу глаза.
- Да-а… Смерть - это всегда грустно… - вздохнула фрау Латгарда, глядя бесцветными, рыбьими глазами на зеленовато-коричневый чай. – Это вся история?
- Да куда там! – от нетерпения и сказительского пыла фрау Реинхилда даже подпрыгнула на стуле. – Фрау Зельда вот уже говорила, будто у княгини под стенами оборотни воют. Так вот, я вам про эти дела расскажу уж, как смогу.
Набрав в опустевший чайник воды, фрау Зельда поставила его греться на печь, а сама вернулась на табурет и, внимательно оглядев слушательниц, сложила пухлые ручки замком на животе.
- После смерти старого князя его вдова погнала из замка кухарку и горничную, а оставила одного Абеларда. Ну, мы-то знаем, для чего, - старуха сально ухмыльнулась. – И с тех пор сама ни разу не казала носа из своего логова. И вот однажды мой покойный муженек…
- Царствие ему небесное… - перекрестилась фрау Зельда, подняв глаза к потолку.
- Он у меня охотник был, - вздохнула фрау Реинхилда. – Так вот, отправился он в лес, а вернуться до вечера не успел и порешил заночевать рядом с княгининым замком. И, матушкой клянусь, слышал, как слетелись на бал вампиры…
========== Часть 3. Бал парящего снега. ==========
Сквозь тонкие занавески в круглую залу, заставленную высокими стеллажами, проникал свет тусклого ещё совсем по-зимнему солнца. Тонкие лучи ложились на испещренный замысловатыми узорами ковер, подсвечивали тисненые золотом переплеты книг, выхватывали из полумрака, царившего в библиотеке, кружевной абажур торшера и спинку массивного кресла, обитого кожей. В тишине, царившей в огромной комнате, слышался тихий шелест переворачиваемых страниц.
Подогнув под себя ноги, в кресле сидела, склонившись над огромной книгой, лежащей на коленях, молоденькая женщина. На кончике её носа висело золоченое пенсне; выбившийся из аккуратной прически льняной локон спадал на высокий, белый лоб; её острые плечи, спрятанные под кружевной шалью из белой шерсти, медленно поднимались и опускались от ровного, глубокого дыхания.
Вдруг тишину комнаты нарушил гулкий стук. Женщина встрепенулась и подняла голову, натянув на плечо спавшую от резкого движения шаль.
- Да, войдите! – мягким, громким голосом сказала она.
Дверь в библиотеку, находившаяся точно напротив кресла, с тихим скрипом отворилась, и на пороге появился высокий черноволосый мужчина в тонкой холщовой рубахе и надетом поверх жилете из грубой серой шерсти. Притворив за собой дверь, он остановился в шаге от двери и опустил голову, комкая в одной руке фуражку.
- Добрый день, госпожа, - негромко поздоровался мужчина. – Я купил все, что вы велели.
- Благодарю, Абелард, - сказала женщина, сняв пенсне и потерев острый нос.
Привстав с кресла, она бросила взгляд на напольные часы и, несколько мгновений понаблюдав за неспешным ходом маятника, обернулась и взглянула на стоящего у порога мужчину ясными, светлыми глазами.
- Вы приехали очень вовремя, - сказала женщина. – Вероятно, вы помните, что сегодня в замке должен состояться бал?
- Помню, госпожа, - кивнул мужчина, подняв голову и украдкой взглянув на собеседницу.
- Отлично… Отлично… - проговорила женщина и, обойдя кресло, встала позади него и облокотилась на высокую спинку. – Мне бы хотелось, чтобы вы поехали в город. Какой же бал без оркестра?
- Вы правы, госпожа, - кивнул Абелард.
- Кроме того мне бы хотелось, чтобы вы отыскали кухарку, ведь соберется много гостей – мне не справиться с приготовлением такого большого обеда одной, - сказала женщина, внимательно взглянув на стоящего у порога конюшего. – Вы справитесь с этим поручением до вечера?
- Ещё только полдень. Я успею выполнить все ваши поручения до пять пополудни, - ответил мужчина, сжав в кулаке клетчатую фуражку.
- Тогда отправляйтесь прямо сейчас, - сказала женщина, задумчиво отвернувшись к окну.
- Не нужно ли чего-нибудь ещё? – поинтересовался конюший.
- Со всеми остальными приготовлениями я справлюсь сама, - ответила женщина, и в уголках её губ вновь появилась тень печальной улыбки. – Я буду с нетерпением ждать вашего скорейшего приезда.
Выйдя из-за спинки кресла, она принялась задумчиво расхаживать по комнате. На её светлом лице поселилось выражение кроткой, светлой радости, будто она видела далеко впереди неминуемое счастье, и её молодая, ничем не согретая грудь, дышала только в ожидании этого мгновения…
- Госпожа… - тихо позвал все ещё стоящий у порога конюший.
- Да, Абелард, вы что-то хотели? – она обернулась, и в её глазах на мгновение мелькнуло бездонное небо, окутанное невесомой дымкой приближающейся весны.
- Приближается весна… - медленно проговорил мужчина, вытянув вперед руку, которую все это время прятал за спиной. – Я нашел его сегодня утром на прогалине…
На раскрытой ладони уснувшей бабочкой лежал крохотный цветок, белее первого снега. Его нежные лепестки трепетали от малейшего дуновения гулявшего по комнате сквозняка; сиротливо зеленел тоненький, хрупкий стебелек.
- Это мне? – с детской радостью на алых щеках спросила женщина, осторожно взяв цветок тонкими пальцами с шершавой ладони. – Вы очень добры…
Она поднесла цветок к губам и, опустив веки, медленно вдохнула нежный, едва уловимый аромат.
- Я очень благодарна за то, что вы не пожелали уйти… после смерти… моего супруга, - выговорила женщина, и на её светлое лицо легла тень печали.
Она отвернулась и медленно отошла к окну. Стоявший неподвижно у порога мужчина встрепенулся было, будто желал что-то сказать, но тут же печально отвернулся в сторону.
- Прошу вас, поезжайте скорее, - сказала княгиня тихо, взглянув назад через плечо.
***
Мерцали ярким пламенем сотни свечей; в огромных стеклах танцевали желтые отблески; за окном начиналась метель, и серебряные снежинки, вырываясь из окутавшей землю темноты, на мгновение появлялись за холодным стеклом и, сверкнув яркими звездами, тонули в ночной мгле.
Сияла праздничная зала. Разбегались блики света по золоченым орнаментам стен, игрились на белом мраморе пола, замирали на отполированной бронзе канделябров; торжественно и горделиво глядели со стен старинные гобелены; мерцала призрачным сиянием огромная хрустальная люстра, рассыпавшаяся под необъятным сводом потолка сотнями водяных брызг; шуршали и покачивались от малейшего сквозняка тяжелые кроваво-красные портьеры, обрамленные золотой бахромой.
Зазвучала нежная мелодия оркестра. Пели скрипки, тянула свое печальное соло виолончель, и гнусавый гобой разбавлял палитру звука серо-перламутровыми тонами. Тихий, неторопливый напев флейт звонкой песней горного ручья вознесся под самую вышину свода и потонул в шуршании эха. Музыканты в черных фраках задумчиво погрузились в дымку невесомого, неосязаемого мира, и музыка, взмывающая в воздух из-под их пальцев, шелковой пеленой окутывала огромную залу, пронизывая столы, стулья, праздничный скатерти и хрустальные бокалы, опутывала тонкими, воздушными нитями строгие портреты, сурово глядящие со старых холстов на залу.
Вдруг звенящую гармонию, воцарившуюся в зале, нарушил громкий хлопок и скрежет заржавевших петель. На пороге, широко распахнув две тяжелые створки огромной двери, появился стройный мужчина. Его длинные черные как смоль волосы были аккуратно зачесаны назад; складки белоснежной шелковой рубашки мягко стекали по сильным рукам; на парчовом черном жилете серебрились пуговицы и тонкая цепочка карманных часов. Окинув залу взглядом бархатных карих глаз, он медленно вздохнул.
- Прошу тишины, господа! Княгиня Винтерхальтер прибыли! – громким, но вместе с тем мягким голосом объявил мужчина и отодвинулся в сторону.
Музыка смолкла. За ней смолкли и малейшие шорохи, неприкаянными душами блуждавшие по зале. Казалось, даже тяжелые портьеры замерли в ожидании.
На вершине невысокой лестницы появилась молодая женщина. Перламутрово-бежевый атлас её платья мерцал в свете сотен желтых огоньков; сверкал расшитый серебром корсаж; упавшими с небес звездами покоились жемчужные бусы на её груди, белее снега. Её красивое, мягкое лицо было обрамлено льняными локонами и скрыто за прозрачной вуалью.
Окинув сверкающую залу взглядом нежно-небесных глаз, она слегка поклонилась и лучезарно улыбнулась. Мерцание сотен свечей погасло, скрывшись в тени лунного сияния, что она принесла за собой.
- Прошу вас, госпожа, - галантно поклонившись, сказал стоявший у двери мужчина и протянул ей руку.
Осторожно вложив тонкие пальцы, скрытые под нежным жемчужным шелком перчаток, в его руку, женщина медленно шагнула вперед. Невесомая газовая накидка, длинным шлейфом тянувшаяся за её спиной, на мгновение взметнулась в воздух и тут же плавно опустилась на лестницу.
- Вы так прекрасны, госпожа… Покойный князь был бы очарован вашей красотой, - сказал вдруг мужчина, на одно лишнее мгновение удержав тонкие пальцы в своей руке.
- Спасибо, Абелард, - княгиня коротко взглянула на мужчину и тут же отвернулась к огромному окну, за которым в ночной темноте танцевал снег. – Я надеюсь, что он иногда наблюдает за нами, что его взгляд, блуждающий где-то далеко, среди сияющих звезд и седых облаков, находит этот оставленный богом замок и… - она перевела взгляд наполненных хрусталем не выплаканных за долгие годы слез на мужчину. – Каждый его день рождения я надеюсь, что он видит, как я счастлива, что он видит, как я улыбаюсь и танцую, и что ему хорошо от того, что хорошо мне.
- Он непременно видит… - сказал Абелард, опустив взгляд, и уголки его губ дрогнули в печальной улыбке.
Коротко поклонившись и вздохнув, мужчина поднялся по ступенькам наверх и плотно закрыл двери. Встав рядом с ними, он заложил руки за спину, и замер, точно каменная статуя, зачарованно наблюдая танец легкого снега из-под нахмуренных бровей.
- Почему же не играет музыка? – серебряным колокольчиком прозвенел голос княгини.
Дирижер, седоволосый старик, завороженно глядевший на женщину, чуть склонив голову вбок, развернулся к оркестру и плавно опустил руку. В это же мгновение музыканты встрепенулись, сбросив с себя оковы ледяного оцепенения, и пустую залу окутала нежная мелодия. С лучезарной улыбкой окинув ясным взглядом пустую залу, женщина закружилась по белому мрамору в неторопливом танце.
Тонкие ветви её рук плавно рассекали воздух; а прозрачная вуаль за спиной парила над полом, окутывая стройную фигуру княгини, точно крылья ангела; серебряная диадема на её главе блистала, точно божественный ореол. Она парила над полом, кружилась, погруженная в сияющий свет своей надежды, точно одна из снежинок, вьющих невидимые кружева над черными обелисками елей, над оголенными серыми скалами, над скованными льдом реками, над безликими городами…
В углу комнаты стояла, смущенно теребя кончик своей грязной косынки, кухарка и прищуренными глазами из-под приподнятых, тонких бровей глядела на нарядную залу, на сияющие гирлянды и мягкие драпировки, на суровые портреты и старинные гобелены. Тяжело вздыхая, она заламывала пухлые пальцы, чувствуя себя лишней среди окружающего печального изящества. По её румяной от печного жара щеке катилась крупная холодная слеза.
Каменным изваянием застыл у дверей одетый в праздничный наряд конюший, неотрывным взглядом бархатных карих глаз следя за жемчужным мерцанием атласного платья, очарованный снежной белизной нежной кожи и мягкостью льняных локонов, кротким изгибом тонких губ и глубокой печалью в светящихся счастьем глазах, слушая едва уловимое шуршание длинного подола, от которого с болью трепетало сердце.
Догорали свечи в бронзовых канделябрах; горячими слезами стекал на мраморный пол расплавленный воск; хрустальная люстра погружалась в мглистый полумрак; в дальнем, темном углу залы рядом с бездвижно стоящей кухаркой, шебуршали мыши; угрюмой тенью замер на вершине невысокой лестницы конюший; между двумя стеклянными рамами огромных окон, наполовину закрытых бордовыми портьерами, мохнатый паук плел свою серебряную паутину. Последний медный гром оркестра жалобным волчьим воем затихал далеко под старой кровлей, разносясь эхом над заснеженным ущельем. В бликах появляющихся на мгновение перед расписанными ледяным узорочьем стеклами и исчезавших в предутреннем синевато-розовым мареве снежинок, в центре огромной пустой залы, среди застывшего времени, на пороге вечности, кружилась в медленном танце белокурая женщина.
***
- Ночь была непроницаемо темна, и оттого издалека он принял огни замка за город. А когда вернулся, рассказывал мне, будто остановившись рядом с замком, увидел сотни теней в огромных окнах, а по ущелью разносился заунывный волчий вой. Ясно, как солнечный день, что под плутовкой луной да под покровом метели в старый замок к княгине слетелись на бал вампиры, а их слуги-оборотни сторожили каменные стены от посторонних глаз, - закончила фрау Реинхилда и глубоко вздохнула. – Муженек-то мой, бедняга, после той ночи в лесу и слег… Простудился… Да только я так не думаю: это все проделки проклятой нечисти.
- Да-а… - вздохнула фрау Зельда, глянув на охрипшие часы, глухо тикающие на стене.
- Неужели, она никогда не появляется в городе, эта женщина? – спросила фрау Латгарда и зябко поежилась. – Ведь ей, должно быть, так одиноко среди этого леса в огромном старом замке…