Дин в некоторой задумчивости вытянул из кармана очередную сигару и прикурил от настольной зажигалки. Похоже, что в отношении случайных, не очень случайных и совсем не случайных людей мистер Журо был прав, из чего явно следовало, что случайностей во всей этой истории было гораздо меньше, чем казалось Дину до этой минуты.
— Теперь мы можем уверенно перейти к вашему «в-третьих», — бодро продолжал Журо, — в нашей работе есть термин "криптологическое качество". Оно означает минимум явных причинно-следственных связей, по которым можно определить цели организаторов акции и, как следствие, сложность применения противником аналитического принципа "ищи кому выгодно". Иначе говоря, ваше замечание об отсутствии практического смысла проведенной акции, говорит о ее высоком криптологическом качестве.
— Полагаю, вы рассказали мне все это не для того, чтобы лишний раз похвастаться, и не для того, чтобы повысить мою эрудицию, — заметил Дин, — рискну даже предположить, что если бы у вас не возникло проблем с вашей криптологически-качественной акцией, мы с вами вообще бы не встретились, а я бы никогда не узнал, что два месяца подвергался слежке.
— Допустим на минуту, что вы правы, — сказал Журо, — и что же по-вашему из этого следует?
— А из этого следует, что вы предполагаете меня как-то использовать для решения этих проблем, причем по возможности с высоким, как вы выразились, "криптологическим качеством". То есть таким способом, чтобы я не догадался, что меня используют, и тем более не догадался для чего. Так вот, я не собираюсь быть священным скарабеем, который катает по пустыне шарик из неизвестно чьего говна, убеждая себя и окружающих, что это — Солнце.
Журо несколько секунд недоверчиво разглядывал Дина, а затем неожиданно-громко рассмеялся. Он смеялся долго и заразительно, потом удовлетворенно ухнул, извлек большущий яркий носовой платок и тщательно вытер пот со лба.
— А вы шутник, доктор Снорри, — произнес он наконец, — ладно, начнем, что называется, "от яйца".
29. Ретроспектива
После знаменитых кризисов "тысячелетний барьер", "черная яма", "малый армагеддон" и "парад планет", мир пришел к некоторому равновесию, в основе которого лежали два полюса: евроамериканский и афроазолатинский.
Первый представлял собой группу экономически-доминирующих, но застывших в своем развитии стран, которые играли роль старого богатого дядюшки.
Второй состоял из стран более динамичных, но сравнительно отсталых, которые были хронически должны странам первой группы и, соответственно, играли роль перспективного, но беспутного молодого племяника.
Эти два полюса вместе образовали некий вектор магистрального пути развития материальной цивилизации.
Как и в любой реальной картине, существовала группа, не вписавшаяся в этот сюжет. Это были мелкие островные провинции, разбросанные по всему Тихому океану, которые постепенно получили формальную независимость просто потому, что оказались никому особенно не нужными.
Эта группа и образовала в какой-то момент Конфедерацию Меганезия, заняв в мироустройстве единственное вакантное место — роль старьевщика, который собирает все, что отторгнуто обоими полюсами, но еще на что-то годится.
Долгое время Конфедерация не принималась никем всерьез, но в какой-то момент обнаружилось, что среди выброшенных как хлам вещей, людей и целых сообществ, нашлась масса очень полезных предметов и даже некоторое количество сокровищ.
Именно в Меганезии обосновался выброшенный отовсюду независимый университет соционики — и создал новую, исключительно жизнеспособную концепцию общественного устройства.
Именно в Меганезию перебрались дискриминированные во всем мире за свой экзотический образ жизни ошенмены — и, заселив мелководные банки, дали импульс возникновению огромной отрасли морской индустрии.
Наконец, после того, как Меганезия как бы случайно получила свою сферу влияния во внеземных колониях, ее начали принимать в серьез.
Как следствие, этой не очень богатой этнической конструкции с населением, меньшим, чем в приличной европейской столице, обитающим на разрозненных мелких лоскутках суши, пришлось бороться за весьма удачно обустроенное место под Солнцем.
Будь эта борьба вооруженной, Меганезия не просуществовала бы и дня, но после "малого армагеддона" эпоха привычных территориальных войн с пушками, пушкарями и пушечным мясом, осталась в прошлом, уступив место эпохе международных интриг и схваток под ковром.
Одним из эпизодов такой невидимой схватки стал проект "полет дракона", направленный на как-бы-естественное расширение сферы влияния Меганезии в информационом пространстве. Для этого предполагалось использовать назревавший конфликт между тейлменами и рилменами в отдельных странах "первого полюса".
Собственно, сам конфликт, как понимал его Журо, был инициирован спецслужбами нескольких стран самого "первого полюса". Тейлмены, по их мнению, стали слишком значительной социальной группой, чтобы оставлять их без контроля. Чтобы установить контроль, требовалось создать для тейлменов угрозу, вследствие которой они должны были, по логике аналитиков этих спецслужб, обратиться за защитой, а защита автоматически предполагала определенную степень подчинения.
Эта логика содержала грубейшую скрытую ошибку: тейлмены обладали совершенно иной психологией, нежели все остальные социальные группы "первого полюса". Создав в буквальном смысле из ничего свои собственные вселенные, они не признавали над собой ничьей власти, не желали ничьей защиты и были практически индифферентны к физической смерти.
При этом тейлмены лишь казались беспомощными в реальном мире.
Унаследовав от своих предшественников — древних хаккеров — технологию существования вне закона и ведения партизанских войн в информационных сетях, тейлмены существенно дополнили ее за последние четверть века.
Короче говоря, при всей своей физической разобщенности и погруженности в сугубо частные дела, тейлмены и технически и психологически были готовы к войне гораздо лучше, чем любая иная социальная группа.
С тейлменами было очень трудно воевать, но с ними вполне можно было договориться. Именно этим и занялись меганезийцы, удачно использовав чужие стратегически ошибочные действия, подтолкнувшие тейлменов к поиску потенциальных союзников.
Проект подходил к своему логическому завершению: в то время, как «Одиссей», загадочным образом захваченный тейлменами, медленно рушился на одуревшую от ужаса развитую страну, а большущий кусок информационного пространства тихо плыл прямо в заблаговременно подставленные руки организаторов, случилось непредвиденное.
Скорее всего, аналитики ЮКСИС просто не в полной мере оценили, до какой степени психология тейлмена, как разумного обитателя собственной внефизической вселенной, отличается от привычной человеческой.
Вместо того, чтобы тихо исчезнуть в глубоком космосе, оставив цивилизованный мир в состоянии непродолжительного шока, «Одиссей» передал послание, ввергнувшее этот самый мир в длительную кому. Шутка ли — конец света, который наступит ровно через 30 лет…
— Ну и что? — возразил Дин, — человечетво полвека вполне спокойно жило под угрозой ядерной войны и всеобщего уничтожения.
— Вы не понимаете магии точных дат, — ответил Журо, — одно дело гибель в любой момент, но лишь ВОЗМОЖНАЯ, и совсем другое — ГАРАНТИРОВАННАЯ гибель через столько-то лет, месяцев и дней. Какие-то мудаки уже сделали на своих ТВ-ньюс заставку в виде часов, отсчитывающих время до конца света. Средний человек каждый день видит эту чертову стрелку и каждый день она чуть-чуть приближается к красной черте.
— Привыкнут, — пожал плечами Дин.
— К чему? — ответил Журо, — к тому, что можно жить в конечном мире? Разумеется, привыкнут. Пренебрежимо-малое количество «яппи» будут занимать плацдармы вне Земли, а все остальные будут привыкать.
Горизонты планирования начнут сокращаться. Сначала будут свернуты все долгосрочные программы — экология, фундаментальная наука и прочее.
Затем — соответствующие образовательные программы. Потом молодежь перестанет поступать в престижные колледжи и университеты. Потом женщины перестанут рожать. Потом будет период всеобщего загула и мотовства — ведь всем известно, что на тот свет едут без багажа.
— А потом? — спросил Дин.
— А потом, — продолжал Журо, — конец света наступит НЕЗАВИСИМО от того, каким способом вернется «Одиссей» и вернется ли вообще.
— Печальная перспектива, — заметил Дин, — но, чтобы этого избежать есть, как минимум, один выход: выполнить ультиматум Ларсена, тем более, что в нем есть вполне рациональное зерно.
— Как минимум, два выхода, — поправил Журо, — второй состоит в том, чтобы представить полет «Одиссея» как ловкую мистификацию. Такую же, как его мнимое падение 26 мая.
— А что это изменит?
— Это решит проблему на ближайшие 30 лет. Мир будет спокойно жить до того момента, когда «Одиссей» вернется … А если не вернется — мир будет жить и дальше.
— И какой же выход выбрали вы? — поинтересовался Дин.
— Первый. Потому что мы, по уже известной вам причине, слишком хорошо знаем, что представляет собой «Одиссей» и можем поставить два доллара против дохлого краба, что ровно через 30 лет он окажется тут как тут. Кстати, оппонирующая группа, с которой у нас вышел столь неэстетичный спор в окрестностях Кейпа, выбрала второй путь.
— И вы полагаете, что я поверю хотя бы половине того, что от вас услышал? — спокойно осведомился Дин.
— Вы что, не верите собственным глазам? — спросил Журо.
— Я видел четыре трупа, два из которых при жизни угрожали мне оружием и требовали, чтобы я куда-то с ними ехал. Я видел корабль, который идет под кипрским флагом, а вся его видимая часть вместе с надписью — грубый муляж с нарисованными окнами и надписью "морской конек". Я видел человека, который говорит, что он капитан по имени Сэм. Я видел вас и выслушивал сомнительную шпионско-меганезийскую новеллу. Мои глаза говорят мне, что я оказался на неизвестно чьем морском чуде, и что кого-то явно дурачат.
— Объясняю, — сказал Журо, — это, как вы выразились, морское чудо, представляет собой линейный рейдер ВМФ Меганезии, называется оно "Тень мечты", капитана зовут Саймон Оэно, замеченные вами игры с флагом, силуэтом и названием — нормальная тактическая маскировка, а дурачат тут кого-то, но не вас.
— Почему я должен думать, что не меня? — осведомился Дин.
— А для чего нам вас дурачить? — в свою очередь спросил Журо.
— Например, чтобы сделать более содержательной нашу с вами беседу.
— Ну, этого мы могли добиться и более простым способом.
— Разумеется, — согласился Дин, — с помощью испанского сапога, психоделиков и прочих стимулирующих средств.
Журо встал из-за стола и, подойдя к стене, некоторое время молча изучал голограмму (теперь вместо мальчика с воздушным змеем там была симпатичная девушка, играющая в мяч с большущим ротвейлером). Затем он обернулся к Дину и заявил:
— На вашем месте я думал бы так же. При этом вопрос взаимного доверия между нами крайне важен. Как убедить вас в том, что все обстоит именно так, как я сказал?
— Дайте мне комп с выходом в глобалнет на один час, а я уж сам разберусь что к чему.
Журо фыркнул и уселся обратно за стол. Дин молча ждал ответа.
Прошла минута, вторая, третья.
— Мне трудно пойти на такой риск, — изрек Журо.
Дин пожал плечами.
— Дело ваше. Или комп, или, как вы выразились, "более простой способ".
Журо снова встал и снова отправился рассматривать голограмму. Дин закурил новую сигару и принялся изучать узоры на потолке. Пауза затянулась на несколько минут.
— Хорошо, — решил наконец Журо, — но я хотя бы должен видеть, что вы там делаете.
Очень скоро ему предстояло убедиться в том, что «смотреть» и «видеть» — это принципиально разные вещи.
…В никем не измеренной и не нанесенной ни на какую карту вселенной глобалнета есть неизвестно чей тейл, который обычно называют Тетраграмматоном, посколько приняты в нем четыре постулата: все — иллюзия; все — возможно; все — допустимо; все — бессмысленно.
Местные обитатели — непонятно откуда взявшиеся создания — известны тем, что дают безошибочный ответ на любой вопрос, поэтому если хочется что-либо узнать, достаточно задать нужный вопрос и понять полученный на него ответ.
Как вопрос, так и ответ могут быть чем угодно: словами на любом существующем или не-существующем, а возможно, никогда не существовавшем языке, неподвижным или движущимся изображением, фрагментом музыкальной фразы или звуковым диссонансом, а иногда всем этим вместе.
Некоторые считают, что ответы обитателей Тетраграмматона безошибочны просто в силу своей бессодержательности, но Дин не разделял это мнение. Ровно час он задавал вопросы и немедленно получал ответы от различных созданий непонятной природы, обладающих странным нечеловеческим разумом, для которых отвечать на вопросы было просто игрой, такой же бессмысленной, как и любая другая деятельность.
Он так устал, что выйдя из сеанса, только спустя некоторое время осознал, что находится на корабле, в служебной каюте капитана, а рядом сидит совершенно выбитый из колеи Журо. Собственно, таково было специфическое действие Тетраграмматона на всех, кто впервые с ним соприкасался.
— Теперь если меня спросят, как выглядит дьявол, я кажется знаю, что ответить, — заметил он, — что это было, доктор Снорри?
— Место, где нет тайн ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем.
Тейлмены называют это «Тетраграмматон». Там знают все. В частности, об афере с «Одиссеем», о двух группах, которым для определенных целей понадобился я, о вашем рейдере, и даже о настоящем "морском коньке", который болтается сейчас где-то в районе Азорских островов.
— Тогда вернемся к тому, на чем прервались, — сказал Журо, — оппонирующей группе вы нужны для того, чтобы убедить всех в том, что история с «Одиссеем» и ультиматумом Ларсена — просто ловкая мистификация. Нам — для того, чтобы не только не дать этого сделать, но и изменить структуру мирового общественного мнения в пользу некоторого… скажем так, предложения. Слово «ультиматум», знаете ли, плохо звучит. Имя «Ларсен» тоже не очень подходит. Назовем это "концепцией Снорри" и получится вполне пристойно.
— Не слишком ли многого вы от меня ждете? — поинтересовался Дин.
— Не слишком. В наше время тупой наркоман и извращенец за год превращается в поп-звезду, а какое-нибудь жадное животное, лишь издали похожее на человека, за тот же год становится для миллионов людей почти что новым Мессией. А вы — умный человек и профессионал, кроме того, что вас, как минимум, трое — я имею в виду, что есть еще Д.Снорри-2 в тейле "Серебряных холмов" и Д.Снорри-3 на "Одиссее".
Причем времени у вас не один год, а 30 и помогать вам будут не какие-то засраные стар-мейкеры, а значительно более эффективные структуры. Не говоря уже о том, что вы близко знакомы с какой-то штуковиной, напоминающей нечистую силу.
— А если я скажу "нет"?
— Значит «нет», — пожал плечами Журо, — 18 июня вы сойдете с корабля и отправитесь на Паго-паго. Конфедерация в любом случае готова предоставить вам гражданство и защиту. Человек вы достаточно обеспеченный. Живите эти 30 лет счастливо, если, конечно, сможете.
После некоторой паузы Дин погасил сигару и встал из-за стола.
— Я должен подумать.
— Думайте. Времени у вас предостаточно.
* * *
…Вернувшись в свою каюту, Дин молча плюхнулся на уже приглянувшуюся ему койку и, закинув руки за голову, уставился в потолок.
— Как обстановка? — поинтересовалась Айша, отрываясь от просмотра теленовостей.
— Довольно занятная, — ответил он, — располагает к тому, чтобы восстановить в памяти ряд событий, внимательно отнестись к некоторым фактам и слегка пересмотреть свой взгляд на некоторые вещи.
— Начало интригующее, — заметила она, — особенно в контексте нашего текущего положения.
— О контексте — особо. Скажи пожалуйста, что ты имела в виду, сказав "обошлось"?