Доктор Фелл дернул плечом — у него от собственных слов забегали мурашки под лопатками, — затем соединил обе части желтой трости и осторожно положил на пол. Можно было спокойно считать до десяти, никто не шевельнулся.
Первым очнулся Майлз, он встал и неуверенно спросил:
— Значит, удар был нанесен в этот момент?
— Да, удар был нанесен в этот момент.
— В котором же часу?
— Надо думать, — ответил доктор Фелл, — было почти без десяти четыре. Профессор Риго уже подходил к башне. Рана от удара стилетом бывает глубока, но не велика, и жертва полагает, что опасности для жизни нет, — так написано во всех учебниках по судебной медицине. Перед Говардом Бруком стоял его сын, бледный и ошеломленный, не понимающий, что он натворил. Как должен реагировать на это отец? Если вы знаете людей, подобных Бруку, легко можно догадаться. Фэй Сетон, никем не замеченная и онемевшая от ужаса, спустилась вниз. В дверях она столкнулась с Риго и постаралась скорее от него уйти. Последний, услышав наверху голоса, окликнул их снизу. В своем сообщении Риго говорит, что голоса тут же умолкли. Да они и должны были смолкнуть! Потому что, позволю себе повторить: какие чувства теперь овладели Говардом Бруком? Он вдруг услышал голос друга их дома Риго, который, конечно, постарается одолеть крутую лестницу. Что инстинктивно должен сделать Брук в такой ситуации? Выдать Гарри? Да ни за что на свете! Совсем наоборот! Он принимает внезапное и неожиданное решение скрыть происшедшее, замести следы. Мне представляется, что отец сказал сыну: «Дай твой плащ!» И я уверен, что тот тут же снял и отдал. Вы… кхм!.. понимаете намерение отца? Его собственный плащ был разрезан и окровавлен. Если надеть плащ Гарри и убрать свой, то можно прикрыть окровавленную спину, спрятать от чужих глаз нанесенную ему рану… Вы уже догадываетесь о том, что сделал Брук. Он быстро засунул свой плащ в портфель, вложил стилет в ножны (вот откуда внутри пятна крови!) и поставил палку на место. Накинул на себя плащ Гарри, и все было готово, чтобы замять скандал, к той минуте, когда на башне появился запыхавшийся Риго. Теперь, увы, совсем иной смысл приобретает та жуткая сцена на башне, которую изобразил Риго примерно следующим образом: бледный от страха сын бормочет: «Я хотел, мистер!..» А отец усталым, ледяным голосом в ответ: «В последний раз говорю, не мешай мне решить это дело по моему усмотрению!» Это дело! Затем, уже в ярости, Брук добавляет: «Уведите отсюда моего сына, мне надо уладить одно дело… Уведите куда хотите!» И повернулся к ним обоим спиной. Голос Брука звучал надтреснуто и глухо, даже в гневе. Вы это заметили, уважаемый Риго, когда говорили о Гарри, описывая, как он, растерянный и сникший, шел за вами по лестнице, как угрюмо смотрел на лес, думая, наверное, о том, что в эту минуту делает старик. Действительно, что же должен был сделать старик? Ему, конечно, надо идти домой с этим проклятым плащом, спрятанным в портфеле. Тогда можно будет избежать скандала. Родной сын хотел его убить! Это было самое скверное. Он пойдет домой, а потом…
— Да, что потом? — прищелкнул пальцами профессор Риго, словно взбадривая рассказчика, голос которого почти затих. — Об этом я как-то не думал. Он хотел прийти домой, но…
Доктор Фелл поднял на него глаза.
— Но увидел, что не сможет этого сделать, — произнес доктор Фелл. — Говард Брук почувствовал, что слабеет и может скончаться. Он понял, что ему не спуститься по крутой винтовой лестнице сорока футов высотой, он непременно свалится, и тогда его найдут лежащим без чувств, если не мертвым, в плаще Гарри и со своим распоротым и окровавленным плащом в портфеле. Факты, правильно истолкованные, обязательно подтвердили бы виновность Гарри… Да, но этот человек действительно безумно любил сына. В тот день он отважился на два неожиданных для самого себя поступка: хотел сурово наказать сына-негодяя и хотел спасти от наказания сына-убийцу. Он не мог представить себе, что его бедному обожаемому Гарри может грозить тюрьма или смерть, и сделал то единственное, что способен был сделать, чтобы показать, будто бы покушение на него произведено уже после того, как сын ушел вместе с Риго. Собрав последние силы, он вытащил свой плащ из портфеля и снова накинул на себя, а плащ Гарри, теперь тоже испачканный кровью, засунул в портфель. Во что бы то ни стало надо было отделаться от портфеля. Это вроде бы легко было сделать, ибо у подножия башни протекала река. И тем не менее выкинуть портфель за парапет было нельзя, хотя полиция Шартреза в своей версии о самоубийстве допускала такую возможность. Этого нельзя было сделать по одной простой причине: портфель непременно бы всплыл. Однако в старой зубчатой стене кое-где кирпичи так расшатались, что одну-две штуки легко было вынуть, положить в портфель, застегнуть ремешок, и тогда весь этот груз наверняка пойдет ко дну. Бруку удалось справиться с портфелем, разъединить трость на две части (вот почему на стилете остались только его отпечатки пальцев) и бросить на пол. Тут силы оставили Говарда Брука. Он еще не был мертв, когда закричал ребенок. Он был еще жив, когда вернулись Гарри и Риго. Он умер на руках сына, в агонии цепляясь за него и еле слышно уверяя, что все в порядке… Мир праху его! — добавил доктор Фелл, потирая ладонями щеки.
Некоторое время в комнате слышалось лишь тяжелое дыхание доктора Фелла. По окнам стекали мелкие капли дождя. Опустив руки на колени и строго глядя на присутствующих, Фелл сказал:
— Леди и джентльмены! Я предложил вашему вниманию свои умозаключения. Я сделал их после того, как прочитал рукопись и выслушал историю Фэй Сетон, и полагаю, что дал единственно возможные ответы на вопросы, связанные со смертью Говарда Брука. Вот откуда взялись кровавые пятна внутри полой части трости-стилета, доказывающие, что клинок был вставлен в ножны после убийства и снова вынут до того, как его подобрала полиция! Вот почему портфель был так набит! Вот куда делся исчезнувший плащ Гарри! Вот чем объясняется пролом в парапете! Вот почему на стилете обнаружены только следы пальцев старого Брука! И все-таки весь секрет состоит в том, что не было бы никаких секретов, если бы их плащи не были так похожи. Мы не пришиваем именные метки на плащи, и они обычно не слишком различаются в цвете. Плащи не очень различаются и по размеру, к тому же Гарри Брук весом и ростом, как сказал Риго, пошел в отца. И еще замечу, что у англичан считается не только данью моде, но и хорошим тоном, если ваш плащ выглядит мятым и старым, — лишь бы не был рваным. Вы поймете, о чем я говорю, если вспомните забрызганные грязью серые балахоны, висящие на вешалках в шикарных ресторанах…
Таким образом, наш друг Риго и представить себе не мог, что видел Говарда Брука в разных плащах при разных обстоятельствах. И поскольку Брук умирал в своем собственном плаще, никто ничего не подозревал — я хочу сказать, никто, кроме Фэй Сетон.
Профессор Риго встал и прошелся по комнате.
— Значит, она знала? — спросил он.
— Безусловно.
— Но что она делала после того, как я столкнулся с ней у двери в башню и когда она от меня убежала?
— Могу вам сказать, — спокойно произнесла Барбара.
Профессор Риго, хоть и вымотанный событиями последних дней, не знал устали в своем любопытстве:
— Вы, мадемуазель? Вам-то откуда знать?
— И все-таки я знаю, — не смущаясь отвечала Барбара. — Она сделала то, что на ее месте сделала бы я. Пожалуйста, позвольте мне сказать. Я знаю!.. Фэй намеревалась искупаться в реке, как это она обычно делала. Хотела поплавать и освежиться. Она действительно была влюблена в Гарри Брука. И значит, ей было нетрудно, — Барбара мотнула головой, — сказать себе: что было, то прошло, теперь вообще жизнь складывается по-другому. Кроме того, когда она поднималась на башню, она слышала… как Гарри отзывался о ней: он интуитивно чувствовал, что говорит правду! Словно все на свете знали о ней правду. Она видела, как Гарри ранил стилетом отца, но не думала, что Брук ранен смертельно. Фэй бросилась в реку и поплыла к башне. Со стороны реки — вспомните! — не было ни одной живой души, и она, конечно же, видела, как с башни в воду полетел портфель! — Барбара с пылающими от волнения щеками взглянула на доктора Фелла. — Ведь правда, видела?
Доктор наклонил тяжелую голову.
— Вы попали в точку, мисс.
— Фэй нырнула, вытащила портфель из воды и спрятала в лесу. Она, понятно, не знала, чем дело кончится, и обо всем узнала позже. — Барбара помедлила. — Майлз Хеммонд мне рассказал по дороге ее историю. Она, кажется, не ведала о том, что случилось, пока…
— Пока, — мрачно подхватил Майлз, — Гарри Брук не бросился ей навстречу и, изображая страшное волнение, не закричал: «Боже мой, Фэй! Убили папу!» Неудивительно, что Фэй передавала этот эпизод не то с горькой, не то с саркастической усмешкой.
— Минуточку! — воскликнул профессор Риго. Всем показалось, что он подпрыгнул, но толстяк не двинулся с места и лишь назидательно поднял указательный палец. — В этой ее усмешке таится разгадка многих загадок! Черт побери! Да! Эта женщина, — и его указательный палец пронзил воздух, — эта женщина обладала такой уликой, которая могла отправить Гарри Брука на эшафот! — Профессор Риго посмотрел на доктора Фелла: — Не так ли?
— И вы тоже, — кивнул доктор Фелл, — попали в точку.
— В этом портфеле, — продолжал Риго, все более распаляясь, — находились кирпичи с башни и плащ Гарри, испачканный кровью отца в том месте, где была рана. Любой суд удовлетворился бы этими доказательствами… — Он вдруг умолк. — И тем не менее Фэй Сетон не желает использовать эту улику.
— Не желает и не использует, — сказала Барбара.
— Почему вы так думаете, мадемуазель?
— А разве вы не видите? — воскликнула Барбара. — Не видите, в каком она состоянии? Она подавлена, измучена и очень больна. Ее все это уже не трогает, не волнует, нет охоты обвинять Гарри. Она — блудница по натуре! Он — прирожденный аферист и убийца! Будем же снисходительны к их слабостям и, как говорится, пойдем своими путями в этом не лучшем из миров. Я… я не хочу выглядеть дурой в ваших глазах, но так, мне кажется, поступают нормальные люди в подобных ситуациях. Впрочем, думаю, что она сказала об этом Гарри Бруку, — добавила Барбара. — Думаю, предупредила, что не выдаст его, если только сама не попадет в полицию, но будет хранить этот портфель со всем его содержимым в надежном месте на тот случай, если вдруг будет арестована по подозрению в преступлении. И она сохранила портфель! Она прятала его шесть долгих лет! И привезла с собой в Англию! Он всегда был у нее под рукой, но не было повода вспомнить о нем, пока… пока…
Голос Барбары затухал, в глазах рос страх, словно она вдруг спохватилась, что ее собственное воображение заведет ее слишком далеко, ибо доктор Фелл не отрываясь смотрел на нее, а его сопение становилось все громче.
— Пока… — подхватил он с шумным выдохом. — Черт побери! Вы близки к истине! Продолжайте! У Фэй Сетон не было повода вспомнить о нем, пока…
Майлз Хеммонд их почти не слушал. Он задыхался от тихой ярости, спиравшей грудь.
— Значит, Гарри Брук вышел сухим из воды?
Барбара обернулась к нему:
— Что вы хотите сказать?
— Отец его выгородил, — Майлз стукнул кулаком по спинке кровати, — даже на смертном одре, когда сынок спросил: «Кто это тебя, папа?» А теперь, выходит, и Фэй Сетон его выгородила!
— Тише, сэр, успокойтесь!
— Эти гарри бруки всегда выходят сухими из воды, — сказал Майлз. — Я не знаю, что это — везение, случай или дьявольские чары. Знаю только, что этот негодяй должен был кончить жизнь у стенки или в ссылке на каком-нибудь забытом Богом острове. А за него расплачивается Фэй Сетон, которая никому не причинила вреда, которая… — Его голос звенел праведным гневом. — Господи! Если бы я мог встретиться с этим Гарри Бруком шесть лет назад! Я жизнь бы отдал, чтобы свести с ним счеты!
— Это не так уж трудно, — заметил доктор Фелл. — Не хотите ли свести с ним счеты сейчас?
Близкий раскат грома эхом прокатился по крышам домов. Струи внезапного ливня ударили по подоконнику, брызгами обдали доктора Фелла, сидевшего в кресле у окна. Его лицо уже не было таким багровым, трубка потухла. Он повысил голос:
— Хэдли! Вы там, в коридоре?
Барбара отскочила от двери и, не спуская с нее глаз, прижалась к спинке кровати. У профессора Риго вырвались французские словечки, редко употребляемые интеллигентными людьми.
Все произошло в считанные секунды.
Одновременно с порывом ветра, ворвавшегося в окно, сотряслась от мощного удара дверь в комнату, еще толчок, еще удар: будто шла борьба у самого порога. Но вот щелкнул замок, и дверь распахнулась настежь. Трое мужчин ввалились в комнату. Инспектор Хэдли выкручивал кому-то правую руку, за левую уцепился другой инспектор в полицейской форме, а между ними…
— Профессор Риго, — голос доктора Фелла был звучен и чист, — будьте добры, произведите опознание этого человека! Вот этого, посредине!
Майлз Хеммонд смотрел на сверкавшие бешенством глаза, на сжатые до побеления губы, на сильные, полусогнутые в коленях ноги, все еще норовившие ударить стражей порядка, и не смог удержаться от возгласа:
— Опознать? Его?
— Да, — сказал доктор Фелл.
— Но послушайте! Что все это значит? Ведь это Стив Куртис, жених моей сестры! Что вы от него хотите?!
— Мы хотим, — бас доктора Фелла заполнил комнату, — произвести официальное опознание личности. И мне кажется, вы это уже сделали, ибо перед вами действительно тот, кто называет себя Стивом Куртисом, но его настоящее имя — Гарри Брук.
Глава XX
Фред, метрдотель ресторана «Белтринг», всегда был рад обслужить доктора Фелла, даже если доктор заказывал отдельный кабинет в такое позднее время в этом одном из немногих мест Вест-Энда, где можно поужинать в воскресенье.
Увидев спутников доктора Фелла, Фред остолбенел: профессор Риго, мистер Хеммонд и маленькая блондинка мисс Морелл — те же трое, что были в «Белтринге» два дня назад.
Гости с хмурым видом, чувствуя на себе недоуменный взгляд метрдотеля, расселись вокруг стола в том же самом кабинете, где обычно заседали члены «Клуба убийств». Было очевидно, что гостей сюда привлекло не только изысканное меню: они были слишком озабочены и серьезны.
— Мне надо принять лекарство, — проворчал профессор Риго. — Продолжайте.
— Да, — сказал Майлз, не глядя на доктора Фелла. — Продолжайте.
Барбара молчала.
— Видите ли, — в нерешительности взмахнул руками доктор Фелл, просыпав пепел с трубки на жилет, — может быть, лучше подождать до…
— Нет, — сказал Майлз, разглядывая солонку.
— Тогда я вас попрошу, — продолжал доктор Фелл, — мысленно перенестись в Грейвуд, в тот вечер, когда я приехал к вам вместе с Риго, который был исполнен благородных побуждений уберечь вас от вампира.
— Да, но мне хотелось также, — заметил немного задетый профессор, — взглянуть на библиотеку сэра Чарлза Хеммонда. И кажется, единственной комнатой, в которой я не побывал в Грейвуде, оказалась библиотека. Такова жизнь.
Доктор Фелл взглянул на Майлза.
— Итак, вы, Риго и я сидели в нижнем холле, и вы передавали мне рассказ Фэй Сетон об убийстве Брука. Я подумал, что убийцей мог быть Гарри Брук. Но какова побудительная причина? Вы сказали, что Фэй истерически рассмеялась, когда вы ее спросили, не вышла ли она замуж за Гарри; затем вы рассказали об анонимных письмах, о клеветнических сплетнях. Тут-то меня и осенило: все это мог делать в своих целях сам несчастный Гарри! Я и не предполагал, что его наветы по сути своей правдивы, до тех пор, пока сегодня в больнице Фэй Сетон сама не призналась мне в этом. Она помогла мне понять то, что оставалось неясным, дополнила общую картину, но о ней я не мог такого подумать. Она представлялась мне ни в чем не повинной женщиной, оболганной человеком, который прикинулся влюбленным. Можно было предположить, что Говард Брук тоже так подумал, прочитав письмо, оставленное сыном на столе. Следовательно, нам было необходимо разыскать получателя писем — некоего Джима Морелла. Эта гипотеза объясняла причину убийства отца Гарри. Она снимала с Фэй все обвинения, за исключением одного — сокрытия портфеля, выброшенного в реку, и укрывательства Гарри (по каким-то ее личным соображениям!). В любом случае абсурдные подозрения в вампиризме отпадают. Я говорил вам как раз об этом, когда… мы услышали револьверный выстрел на втором этаже и увидели, что случилось с вашей сестрой, мистер Хеммонд. Признаюсь, я был сбит с толку. И все-таки… Позвольте, я изложу вам свои соображения, учитывая некоторые ваши данные и то, что рассказала, придя в себя, ваша сестра Марион перед самым нашим отъездом из Грейвуда. Позвольте мне представить вам, как прямо у вас на глазах разыгрывался весь этот спектакль… В субботу днем, в четыре часа, вы встретились со своей сестрой и с так называемым Стивом Куртисом на вокзале Ватерлоо. За чаем вы, хотя и невольно, взорвали бомбу, объявив, что пригласили Фэй Сетон на работу в Грейвуд. Верно я говорю?