– Что вы намерены делать теперь, Вебб?
Он снова окинул взглядом пустырь, на котором когда-то был его дом.
– Похороним Бьюлу, поступим как подобает с ее кибиткой и личными вещами, а потом откочуем отсюда. Вы ведь придете на похороны? Будете присутствовать при нашем ритуале?
Мейси кивнула и заверила: она обязательно придет. Но не стала уточнять, как страшится «ритуала».
Попрощавшись с Веббом, она вернулась в гостиницу, снова села у окна в своей комнате и уставилась в темноту. В кухне на первом этаже помаргивал огонек, неясно слышались голоса из бара. Мейси знала, что Вебб не успокоится, пока геронсдинцы не покаются перед ним; знала она также, что тайны, долго пролежавшие в сундуке, нелегко вытащить на свет. Завтра она попытается встретиться с Сандермиром, но сначала сходит к преподобному Стэплсу. Мейси поднялась, стала закрывать окно, чтобы не слышать воя безутешной джюклы. «Поступим как подобает с ее кибиткой». Мейси не была уверена, что выдержит цыганский погребальный обряд.
* * *
Выезжая наутро из Геронсдина, Мейси на дороге в Хокхерст миновала две полицейские машины, направлявшиеся к усадьбе Сандермира. Определенно Джеймс сообщил куда следует. А вот какую тактику применят стражи порядка? Вломятся к Сандермиру в покои и увезут его на допрос без всяких церемоний? Или будут долго извиняться: мол, приехали по доносу, простая формальность, однако надо бы прояснить? Ведь им известно, где спрятано серебро. Как они смогут доказать, что вор – именно Сандермир? Остается предъявить прямое обвинение. Наверняка его отпечатки имеются на серебряных изделиях, и полицейские об этом знают. Следовательно, думала Мейси, они будут задавать вопросы, пока Сандермир не расколется; загрузят его предположениями, которые вскорости подтвердятся.
Сегодня Мейси, против обыкновения, не любовалась пейзажем. Ее мысли занимал непростой разговор с бывшим викарием приходской геронсдинской церкви. К «Пасхальному приюту» она подъехала как раз в тот момент, когда с крыльца, держа вместительную корзину, сошла миссис Стэплс и направилась к домам на противоположной стороне улицы. Значит, сегодня никакой епископ ни по какому телефону не позвонит, с удовлетворением отметила Мейси. Оставив машину на улице, она приблизилась к парадной двери и дернула колокольчик.
– Мисс Доббс! Вот так сюрприз.
Викарий явно нервничал, ибо принялся складывать «Таймс», которую держал в руках. На нем, как и в первый раз, был старый кардиган с белым пасторским воротником. Казалось, преподобный крайне недоволен, что привычный утренний распорядок нарушен, да еще женщиной, которая наверняка пришла поговорить на неприятные темы.
– Доброе утро, преподобный Стэплс. Я проезжала мимо и вот решила заглянуть. Дело в том, что я располагаю занятной для вас информацией.
– Прошу вас, входите. – Викарий посторонился, давая дорогу. – Присаживайтесь.
Сложенной газетой он махнул в сторону стула и сам сел лишь после того, как уселась Мейси. Развернулся на стуле, сунул газету в мусорную корзину; еще поерзал, словно выбирая оптимальное положение для нежелательного разговора. Попробовал поставить локти на письменный стол; нет, не то. Наконец поза была найдена: преподобный скрестил руки на груди, украшенной распятием.
– Я вас слушаю, мисс Доббс.
Мейси улыбнулась, уверенная, что самообладание ее не подведет. Ей и раньше лгали, такое случалось, но никогда ложь не исходила от священника.
– На этой неделе у меня были дела в Лондоне, и я подумала: раз я так близко от Денмарк-стрит, почему бы не зайти в магазин мистера Андерсена? Я говорю об Андерсене-старшем, о том самом скрипичном мастере, которому Джейкоб Мартин доверял для настройки и текущего ремонта свою бесценную скрипку работы Йоханнеса Куйперса.
Викарий вскинул брови.
– Бесценная скрипка работы Куйперса? Вы не ошиблись? По-моему, вы что-то путаете.
– Скрипичный мастер, эксперт в своем деле, со всей уверенностью заявил, что скрипка мистера Мартина была одним из самых восхитительных инструментов, какие ему доводилось держать в руках. А мистер Джейкоб Мартин был одаренным музыкантом.
– Кто бы мог подумать? – пожал плечами викарий.
– Преподобный Стэплс, не стоит запираться. Я уверена, что вы отлично понимаете, зачем я пришла. Сейчас я не могу привлечь вас к уголовной ответственности – ибо ваш поступок расценивается как банальное воровство, а значит, является уголовным преступлением, – но я по крайней мере могу, в память о трагически погибшей семье, называть вещи своими именами, говорить правду вам в глаза.
– Я не понимаю, о чем вы!
– Отлично понимаете. Джейкоб Мартин – кстати, вы знали, что его настоящая фамилия была ван Маартен, – сообщил вам, что отвез скрипку в Лондон, своему другу мистеру Андерсену, на Денмарк-стрит. После трагедии, после того как вы получили телеграмму насчет Виллема, по-домашнему – Пима, вы отправились в Лондон за скрипкой. Вы скрыли от мистера Андерсена, что ван Маартены погибли; вы лишь сказали, что Джейкоб уполномочил вас забрать скрипку. Вот интересно, вы не боялись, что мистер Андерсен спросит: а что, собственно, вы, святой отец, намерены делать со скрипкой? Не боялись, что он знаком с каким-нибудь родственником ван Маартенов, который может предъявить права на ценный инструмент?
– Я… я вовсе не… Все было не так.
– Так, преподобный Стэплс, именно так все и было. И как я уже сказала, ваш поступок – это самая банальная кража. Не стыдно вам? Вы же священник!
– Там бы скрипка пропала. Кто бы на ней играл, интересно? А это была прекрасная вещь, настоящее произведение искусства.
– Это была чужая вещь. Ее должен был унаследовать сын мистера ван Маартена.
– Его сын погиб.
– Он значился в списках пропавших без вести.
– Но он же… – Стэплс осекся, поднял на Мейси прищуренные глаза. – Вы на что намекаете?
– Сначала ответьте на один вопрос.
– Какой?
– Почему вы не остановили их? Вы, человек, облеченный духовным саном? Вас бы послушались.
– Но я…
Мейси вскинула голову и увидела, как викарий бледнеет от страха.
– Впрочем, можете не отвечать. Все написано на вашем лице.
– Вы не представляете, что там было. Полный хаос. Безумие. Ужас.
– Разве долг служителя Господа состоит не в том, чтобы идти сквозь хаос и усмирять его? А, преподобный Стэплс? Разве не это вы должны были сделать, вместо того чтобы принять участие в хаосе?
Викарий обмяк на стуле. Поднял взгляд, тяжело вздохнул.
– Скрипку все равно у меня украли, так стоит ли о ней говорить? Дело прошлое.
– Вы уже несколько лет на пенсии, не так ли? – Мейси не стала дожидаться ответа и продолжила: – Подозреваю, вы поняли, что не вынесете очередной сезон сбора хмеля, точнее, сопровождающие его пожары, потому и отошли от дел. Вам, случайно, не казалось, будто вас преследует некий призрак? Призрак молодого человека, который в одну ночь потерял всю семью? Призрак молодого человека, который однажды может явиться за скрипкой, что принадлежит ему по праву? Так все и было, верно, преподобный Стэплс?
Повисла тишина. Викарий не скоро нарушил ее:
– Да, да, мисс Доббс. Все так и было. Меня преследует призрак. Это мой крест, и мне суждено нести его до конца моих дней.
Мейси поднялась.
– Думаю, вам интересно, почему я пришла и выложила все, что обнаружила, не имея возможности официально привлечь вас к ответу. Так вот, я пришла сказать: кое-кому известно о вашем прямом участии в хаосе, а также о том, что вы присвоили собственность мертвых прежде, чем были преданы земле их останки. Вы, нравственный ориентир целой деревни, стали пошлым вором.
Затем Мейси пожелала викарию удачного дня и поехала обратно в Геронсдин. Оттуда она собиралась к отцу, а наутро – в Лондон. Нужно было еще упаковать вещи, которые остались в гостинице. Вряд ли удастся встретиться с Сандермиром, ведь у него сегодня другие посетители – полицейские. Мейси рвалась домой, в шумный, деловитый Лондон. Чтобы остаться верной себе, своим принципам, следует признать: геронсдинское дело не закрыто. Мейси всегда убеждалась, что все узлы распутаны и все нити соединены, прежде чем умыть руки. Но ведь Джеймс Комптон не просил Мейси призвать к ответу всех виновных. Он лишь хотел выяснить причины мрачной недоверчивости геронсдинцев, а Мейси на настоящий момент располагала достаточной информацией для отчета. И все-таки положение вещей ее не устраивало; даже на данной стадии расследования Мейси надеялась выйти на новый виток, приблизиться к конечной истине.
* * *
Едва Мейси открыла дверь в гостиную для постояльцев, раздался голос Фреда Йомена:
– Добрый день, мисс Доббс. Что, нынче уезжаете?
– Да.
– Жалко с вами расставаться. В ближайшие дни, кажется, в гостинице будет тихо. Я, как увидел полицию, грешным делом подумал: сейчас новые постояльцы валом повалят, даром что мы тут, в Геронсдине, не жалуем журналюг да им подобных.
– Я заметила. А скажите, полиция все еще в усадьбе?
– Тамошний садовник сообщил, что полицейские долго говорили с Сандермиром в его покоях, а потом на конюшне нашли какие-то мешки.
– Вот как! Интересно, что было в мешках.
– Не иначе, пропавшее серебро. Должно быть, лондонские мальчишки спрятали ценные вещи у Сандермира под носом. Рассчитывали позже вернуться и забрать.
– Вы действительно до сих пор думаете, что кража на совести мальчиков из Лондона? С них ведь сняли обвинение.
– Как сняли, так и обратно повесят. А что, разве нельзя?
Мейси затрясло:
– А вам не приходило в голову, что серебро мог похитить не лондонец и не цыган? Что это сделал человек, живущий в усадьбе, или кто-то из деревенских?
– Ну, я…
– Вы, как и все остальные геронсдинцы, наверняка знаете, что за человек Альфред Сандермир. Ведь он держит вас кулаке уже много лет.
Йомен густо покраснел.
– Пойду, пожалуй. Полиция разберется, кто вор, кто не вор.
Мейси предвидела такую свою реакцию и корила себя за то, что не сдержалась. Гнев клокотал в груди. Она упаковала вещи, огляделась, проверяя, не забыла ли чего, спустилась на первый этаж и позвонила в колокольчик, призывая Фреда Йомена. Он вышел из кухни, где разговаривал с женой.
– Мистер Йомен, я должна извиниться. Я вспылила, а это недопустимо.
– Что вы! Это я зря про лондонцев высказался. Нельзя всех под одну гребенку стричь. Все забываю, что вы тоже из Лондона. Ну, вы понимаете, о чем я.
Мейси проигнорировала это пояснение.
– У вас прекрасная гостиница, вы и миссис Йомен – заботливые хозяева. Спасибо.
– И вам спасибо, мисс. Если бы не вы, из нас бы отличный бекон в ту ночь получился.
Мейси улыбнулась, сказала «до свидания». Сложила вещи в «Эм-Джи» и покатила на хмельник. Снова ей попались две полицейские машины, выезжавшие из деревни. Силуэт за темным стеклом не маячил – значит, Альфреда Сандермира пока оставили дома.
В последний раз Мейси припарковалась возле хмелесушилки и зашагала проселком к хмельнику. Нынче там работали лишь несколько цыган, зато все лондонцы были в наличии плюс группа местных. Мейси вдохнула пряный запах, запустила пятерню в брошенную корзинку, вытащила забытую шишечку. Давя ее в пальцах, выпуская флюиды аромата, она думала о Веббе и его младшей ипостаси – Пиме ван Маартене. Каково было ему вернуться в деревню лишь затем, чтобы узнать: родители и сестра погибли, он теперь совсем один? Наверное, в это время года, в сезон, когда равнины Кента благоухают хмелем, яблоками и прочими дарами природы, воспоминания для Вебба еще тяжелее. Ведь воспоминаниями управляют органы чувств – звук, запах, прикосновение ветра к щеке живо воссоздают в памяти картины прошлого.
Билли и его семья уговорили Мейси побыть с ними, поучаствовать в сборе хмеля, подышать воздухом. Когда солнце стало клониться к вечеру, Мейси попрощалась с Билами и пошла к автомобилю. Впрочем, расстались они ненадолго.
Резкий крик донесся с противоположного конца хмельника. Кричал лондонец, кричал и указывал на клубы дыма, что поднимались над едва видной отсюда крышей Сандермирова особняка.
– Пожар! В большом доме пожар! Смотрите, пожар!
Глава 18
Все бросили работу и побежали к господскому дому, притормаживая лишь для того, чтобы прихватить ведро или другую емкость. Женщины и дети быстро остались в хвосте.
– Скорее, Билли! Мы поедем на машине. Срежем большой крюк! – скомандовала Мейси.
Они вырулили с фермы, помчались к главным воротам, оставили там «Эм-Джи» и побежали к дому. Конюх выводил перепуганных лошадей, боясь, что пламя перекинется на конюшню и другие хозяйственные постройки.
– Пойду помогу, – сказал Билли и поспешил, хромая, к конюху.
Геронсдинцы уже подтягивались на место пожара. Как и много дней назад, Мейси, подняв глаза, увидела, что на холме, в пестрой толпе цыган, в неизменной широкополой шляпе маячит Вебб. Чуть помедлив, он выдвинулся на передний план и взмахом обеих рук велел табору следовать за ним, к дому Сандермира.
Слуги успели высыпать во двор. Пламя приблизилось к окнам верхних этажей. Казалось, гигантские языки неких голодных существ дорвались наконец до вожделенной пищи. Крыша горела с одной стороны, грозила обрушиться. Люди замерли с запрокинутыми головами, завороженные пляской огня.
– В доме никого не осталось? – спросила Мейси.
Дворецкий покачал головой. Глаза у него слезились от дыма.
– Мистер Сандермир как заперся у себя, так и не выходил. Очень его полиция расстроила.
– Он пил?
Дворецкий кивнул:
– Еще как пил. Только нынче два раза требовал себе вина и бренди.
– Боже!
– Пожарных кто-нибудь догадался вызвать?
Дворецкий снова кивнул:
– Мы позвонили по телефону и только потом побежали на улицу. Дом, конечно, каменный, но панели-то деревянные. А еще шторы, обивка – все это мигом загорается, а уж как дымит – не приведи Господи.
Мейси побежала обратно к толпе. Люди успели стать цепью от дома до колонки, устроенной возле конюшен. «Так они поступали и поступают при каждом пожаре, вместе борются с огнем, – подумала Мейси. – Да, при каждом – кроме одного». Но сейчас им не справиться. Этот ад им не погасить.
Она оглянулась на особняк. Дым ел глаза, но в одном из окон Мейси все же разглядела Альфреда Сандермира. Словно в трансе, смотрел он вниз, на толпу. А потом покачнулся и стал медленно оседать, скользя руками по оконному стеклу.
Лондонцы, геронсдинцы и цыгане работали сообща, передавали по цепочке ведра с водой. Мейси была возле самого дома, рядом с дворецким, когда к ней подскочил Вебб.
– Он еще там, да?
Мейси кивнула и закашлялась:
– Да, он в своем кабинете, на втором этаже.
Дворецкий, тоже видевший Сандермира в окне, рассказал Веббу, что случилось.
Вебб едва не задохнулся. Лицо его исказилось, когда он понял, что Альфред Сандермир скорее всего потерял сознание и теперь сгорит заживо, если ему не помочь. В следующий миг Вебб стащил с себя куртку и рубашку.
– Не допущу, чтобы он погиб в огне. И не важно, до какой степени он мне ненавистен.
Пейши метнулась к мужу, за ней приблизились еще люди. Все они с удивлением смотрели, как цыган, раздевшись до пояса, обливается водой.
– Я его найду, Пейши. Дай мне шаль.
Пейши послушно сняла с плеч шаль, намочила и, почти не отжав, обмотала торс своего мужа. И тут уж Веббу пришлось расстаться со шляпой. Мейси заметила, как Фред Йомен, стоявший поблизости, в изумлении прикрыл ладонью рот. Вебб не стал терять время. На мгновение он стиснул руку Пейши, затем бросился в самое пекло.
Никто не вскрикнул, не проронил ни слова, но от геронсдинца к геронсдинцу пополз шепоток, а начало этому ручейку положил Фред.
– Ты видел? Скажешь, это не Пим Мартин?
– Я думал, мне мерещится, решил промолчать.
– Он же вылитый Джейкоб.
– Да, это точно Пим.
– Быть не может. Пим на войне погиб.
Кто-то звонил в набатный колокол, извещая о пожаре, а к дверям особняка подтягивались люди, чтобы посмотреть, как из пламени выйдет Пим Мартин – и вынесет человека, которого убил бы своими руками, если бы только мог. Однако никакого движения не было видно в доме, только огонь поднимался все выше. Когда же с грохотом обрушилось перекрытие, несколько человек вскрикнули.
– Они оба погибли. Зря он туда полез. Только безумец мог ринуться в горящий дом.
Двое пожарных велели посторониться. От очередной вспышки пламени их красная униформа стала выглядеть зловеще. Мейси и дворецкий заговорили с бригадиром пожарного расчета, в то время как остальные добровольные помощники разматывали и тянули шланги; упираясь в землю, удерживали тугую от воды кишку, направляя ее в эпицентр пожара. А Пейши все ждала мужа, стоя в опасной близости от двери, за которой он скрылся. Она не всматривалась в огонь, не плакала – она стояла, расправив плечи, будто несла вахту за Вебба, пока он в отлучке. Постепенно вокруг Пейши стали собираться люди – как местные, так и пришлые. Все хотели узнать, действительно ли человек, которого они считали цыганом Веббом, сможет выйти из пламени.