— Ах ты змея! Я порежу тебя на куски!
Кириат схватил его за локоть:
— Успокойся, Инген. Не здесь, не сейчас! Мы привезём его…
Инген в попытке совладать с гневом вонзил меч в камень у себя под ногами, и мрамор подался закалённой колдовским огнём стали — по нему побежали мелкие трещины, и острие меча вошло в плиту. Кириата словно огнём обожгло, и он отдёрнул от чародея руку.
— Алые или чёрные? — спросил король и поднял злое, переставшее быть красивым лицо на Балинта.
Тот молчал, напуганный недавним проявлением силы.
— Я тебя спрашиваю, старик! Какие одежды он носит, алые или чёрные?!
— Алые, — отозвался наконец верховный маг.
— Будь ты проклят! — яростно выкрикнул король. — Будь ты проклят! Проклят во веки веков!
Балинт пошатнулся и рухнул на руки подбежавших к нему старейшин.
В синих глазах Ингена сверкали холодные молнии. Пусть первый план избавиться от него не удался, но верховный маг всё равно завлёк его в западню, из которой не было выхода. Он не может нарушить гейс и должен отправиться в Рингерайк. Ему не будет ни сна, ни покоя, ни отдыха, пока он не увидит назначенного ему в супруги принца.
Глава 1
Свечи, пусть и три, давали тусклый, неровный и зыбкий свет. В комнате гулял сквозняк, и язычки пламени непрестанно колебались. Сури потёр уставшие глаза, отодвинул книгу в сторону и подумал, как хорошо, наверное, быть эльфом, который может одним мановением руки зажечь магический яркий свет. Даже самые низшие эльфы умели это. Вот бы хоть одним глазком поглядеть… Но он знал, что никогда этого не увидит. Ему оставались только книги.
Он подошёл к окну, открыл слюдяные створки и высунулся наружу. В окнах кухни на противоположном конце двора свет уже не горел, значит, слуги и солдаты отправились по кроватям. Скоро придет Ардат. Сури ждал его. Ардат был его наставником — гораздо лучшим, чем суровый Турин, предыдущий его учитель. А до Турина был Ллеас, а до него… Да какая сейчас разница!
Ардат не только приносил ему книги и обучал языкам, он показывал ему, как сражаться на ножах и коротких мечах и врукопашную. Совсем немного, конечно… Он учил его читать карты, определять время по положению звёзд и планет, объяснял, что означают сигналы рога и трубы. Турин был совсем другим. С ним он выучил несколько языков: три человеческих и тёмный и светлый эльфийские вместе с их древними вариантами, но больше всего и строже всего Турин учил его повиновению. Полному и абсолютному повиновению. Он говорил, что все эти книги и языки — баловство и послабление, и что от него требуется только одно — подчиняться приказам.
Турин был его наставником дольше других. Однажды поздно ночью он пришёл в его комнату, когда Сури уже спал. Он даже не слышал, как открылась дверь, и проснулся от того, что рука наставника тихонько потрясла его за плечо. Горела единственная свеча, отбрасывая по стенам чёрные пляшущие тени. Потолок и дальние углы огромной комнаты оставались в темноте. Мальчик удивлённо посмотрел на учителя. Тот откинул с него одеяло, но не дал подняться с кровати, тихо произнеся:
— Не вставай, просто делай, как я говорю.
Конечно же, Сури подчинился. Турин снял с Сури просторную полотняную рубаху, в которой тот спал, и внимательно осмотрел его тело, словно ища недостатки, потом поставил на пол возле кровати маленький флакончик, который принёс с собой.
— Ложись на живот. Ноги согни… Нет, вот так. Не бойся. Ты красивый мальчик, Сури, но ты больше не ребёнок. Ты достаточно взрослый и крепкий. — Голос наставника был ровным и бесчувственным, словно он зачитывал ему примеры спряжения глаголов. — Я собираюсь взять тебя так, как мужчины берут своих жён. В этом нет ничего страшного. Не бойся, слушайся меня, и всё будет хорошо.
Сури читал в книгах о том, что мужчины овладевают своими жёнами, но понятия не имел, как это происходит. Все книги, которые приносили мальчику, сначала просматривались его учителями, и те, видимо, не желали, чтобы мальчик узнал, как именно происходило это таинство. Друзей или родных, которые могли бы рассказать ему, у него не было. Вообще-то он даже и женщин-то в жизни видел не больше десяти, но те огромные ширококостные бабищи, которые работали на кухне или служили стражницами, ничем не походили на описываемых в романах прекрасных дев и мало отличались от мужчин, по крайней мере, будучи в одежде.
— Но я не женщина, — робко возразил Сури, пока руки Турина водили по его обнажённой спине.
— Это не имеет значения. Ты ведь читал, что эльфы заключают браки между мужчинами, — ответил наставник, и тут же в воздухе почувствовался густой цветочный запах.
Когда увлажнённый ароматным маслом палец Турина коснулся ложбинки между ягодицами мальчика, тот задрожал всем телом, испытывая безотчётный страх, но не издал ни звука, а когда он проник внутрь него, лишь дёрнулся в сторону.
— Лежи тихо. Я запрещаю тебе выталкивать меня, — произнёс холодный голос Турина где-то над ухом.
Сури тяжело было справиться с естественным желание вытолкнуть палец обратно, но он терпел, как приказал наставник. Второй палец принёс боль. Теперь оба двигались внутри него, иногда назад и вперёд, иногда по кругу, словно бы растягивая. Сури сжимал зубы и тяжело дышал, но не шевелился. Эта пытка продолжалась довольно долго, и через какое-то время стало уже не так больно. Наконец Турин вынул из него пальцы. Мальчик не знал, всё ли закончилось на этом и учитель сейчас уйдёт, или должно произойти что-то ещё. Потом сзади послышалось тяжёлое дыхание и шуршание-поскрипывание: с таким звуком развязывались кожаные завязки на штанах.
Наставник заставил его развести ноги ещё шире, и в отверстие Сури упёрлось нечто огромное, что Турин пытался в него пропихнуть, но оно не желало входить. Мальчик сразу сообразил, чем было это «нечто». Было больно, но не как от пальцев: Турин выбрал не тот угол и со всей силы давил то ли на какую-то кость, то ли на самый конец позвоночника; познания Сури в анатомии были слишком малы, чтобы сказать определённо. Отвратительная тупая боль…
Усилия наставника всё же завершились успехом: он случайным образом нашёл правильный угол и со всей силы ворвался внутрь. Сури закричал, вернее сказать, завизжал от боли, а из глаз брызнули слёзы. Турин ткнул его лицом в подушку, чтобы заглушить крики. Мальчик пытался вырваться, но большое тяжёлое тело мужчины придавило его сверху, словно плитой. Турин старался не двигаться, но Сури извивался под ним, тем самым только делая себе хуже.
— Тихо, не шевелись! — прикрикнул на него наставник. — Я не хотел входить резко, случайно получилось. Больше не будет так. Слышишь меня?
Мальчик постепенно затих. Тогда Турин начал медленно двигаться. Криков больше не было, Сури дрожал и терпел. Из его рта вырывались только едва слышные всхлипы. Всё кончилось быстро — быстрее, чем с пальцами.
Член Турина вышел из него с громким хлюпаньем. Мужчина встал с кровати, натянул штаны и накрыл Сури одеялом.
— Никому не рассказывай, — предупредил он.
Потом — Сури догадывался обо всё по звукам, потому что так и не поднял голову от подушек — наставник взял с пола флакончик с маслом, подошёл к шкафу, где хранились книги, бумага, перья и чернила, открыл скрипучую дверцу и поставил бутылочку на одну из полок.
Хлопнула дверь, и взвизгнул засов снаружи. Сури остался один. Он перевернулся на бок, свернулся в клубочек и зарыдал.
Турин приходил к нему не каждую ночь, но часто. Постепенно это перестало быть настолько болезненным, но унизительным было по-прежнему. Мальчик не много знал о том, каковы должны быть отношения между двумя людьми, но понимал, что наставник им пользуется, как люди пользуются животными, чтобы доехать от одного места до другого, поднять тяжёлый груз, остричь шерсть или получить кусок мяса. Турин почти даже не касался его: он приказывал ему лечь, делал своё дело (которое, к счастью, длилось недолго) и уходил. Через какое-то время отпала и необходимость приказывать: ритуал был неизменным от раза к разу. Лишь изредка, наматывая на руку длинные волосы Сури, наставник произносил:
— Сзади совсем как женщина… И не отличишь.
Потом боли не стало вовсе: просто обыденная череда телодвижений. Иногда Сури казалось, что в этом акте могло быть и что-то приятное, потому что были моменты, когда по его телу мелкими искрами пробегало удовольствие; но оно было слишком скоротечным и неуловимым — он даже не мог по-хорошему осознать его источника.
В один из дней к Сури утром, после завтрака, пришёл не Турин, а другой мужчина: молодой, улыбающийся, подвижный. У него были каштановые жёсткие кудри длиной почти до плеч и аккуратно подстриженная короткая бородка. Даже одежда на нём была какая-то весёлая и яркая. Через пару месяцев однообразная жизнь в крепости стёрла с Ардата краски и излишнюю весёлость, но существование Сури при нём существенно улучшилось. Занятия стали более интересными, и новый наставник уже не только учил его, но и разговаривал с ним, интересовался его мнением, смеялся и шутил.
Тёплой ночью в конце лета Сури засиделся за книгами допоздна. Он вздрогнул, когда услышал, что дверь его комнаты отпирают — никто не приходил к нему в такой час с тех пор, как исчез Турин. На пороге комнаты с маленьким фонарём в руках стоял Ардат.
— Я увидел, что у тебя горит свет, — сказал он, вешая фонарь на крюк возле двери и задувая в нём свечу. — Помнишь, я рассказывал тебе, как звёзды падают с неба? Сегодня звездопад. Гляди!
Ардат пересёк комнату и открыл окно. Сури подошёл ближе. Несколько минут они стояли и смотрели на звёздное небо, но ничего особенного не происходило. Вдруг там, где звезды, вроде, только что и не было, вспыхнула яркая точка, прочертила ночную тьму белой линией и исчезла. Через несколько секунд за ней последовала вторая, ещё более яркая.
— Почему они падают? — полюбопытствовал Сури.
— Кто знает… — ответил наставник, поворачиваясь к нему. — Одни говорят, что они сами бросаются вниз, устав от вечной жизни и от вечного одиночества, другие — что они влюбляются в живущих на земле эльфов и людей и сходят к ним, третьи — что их заманивают вниз чародеи, вроде Ингена Чернокрылого, чтобы питать свои колдовские силы от их огня.
— Вот если бы звезда сошла ко мне, — мечтательно прошептал мальчик.
— Я бы этому не удивился, — отозвался Ардат.
Сури внимательно посмотрел на него своими большими блестящими глазами, непроницаемо чёрными в ночной темноте.
— Ты испытываешь ко мне желание? — немного удивлённо произнёс Сури, словно такая мысль впервые пришла ему в голову.
Ардат молчал, но взгляд его будто бы ощупывал и гладил белую нежную кожу ученика, гибкую шею и плечи, видневшиеся сквозь широкий ворот ночной рубашки.
— Почему ты не отвечаешь? — спросил Сури. — Ты хотел бы взять меня, как мужчина берёт женщину?
Наставник опустил глаза.
— Прости… Я не думал, что ты заметишь. Я не думал, что ты вообще можешь знать про такое.
Сури, последний раз бросив взгляд на звёздное небо, захлопнул окно, и подошёл к стоявшему неподалёку шкафу. Он открыл дверцу, встал на цыпочки, достал с верхней полки стеклянный флакон и поставил его на стол. Потом он снял через голову рубашку и, оставшись совсем обнажённым, лёг на кровать, опустив лицо в подушку.
Ардат сел на постель рядом с ним. Он погладил Сури по волосам, всё ещё влажным на концах от недавнего мытья, и откинул их со спины.
— Твой предыдущий наставник, да? — спросил он. — Но ты даже сейчас почти ещё ребёнок…
— Он сказал, что я достаточно взрослый для этого.
Тёплые мозолистые ладони Ардата гладили его плечи, спину, бёдра, а потом Сури почувствовал прикосновение его горячих губ на шее возле уха. От этого поцелуя ему стало жарко, сладко и больно: больно, потому что Турин никогда не касался его так…
— Прости меня, — прошептал наставник, путаясь пальцами в шнурках на своей куртке, — но я всего лишь человек. А ты… — он перевернул мальчика на спину, чтобы видеть его лицо, — ты самое прекрасное создание, какое я видел в своей жизни.
***
Инген, едущий к замку Рингерайк впереди своего маленького войска, не знал, на что это будет похоже, но не испытывал страха. И всё же, когда это началось, он готов был броситься назад, и, возможно, не будь он королём, ведущим подданных, он бы так и сделал. Это ощущение накатывало постепенно и было ужасным, словно из вен выливали кровь и заполняли ледяной водой, словно он перестал видеть, слышать и чувствовать прикосновения, словно мир вокруг каменел и умирал, и сам он умирал тоже, потому что жизнь и сила вытекли из него, оставив лишь мёртвую скорлупу тела.
Через несколько минут первые, самые тяжёлые впечатления, слегка сгладились, но он всё равно двигался будто бы в мрачном свинцовом облаке и даже воздух давил ему на плечи. Инген почувствовал, что пальцы внутри латной перчатки мелко дрожат. Если пропускаешь сильный магический удар, то испытываешь потом нечто похожее. Но через несколько мгновений после удара начинаешь чувствовать, как сила вновь наполняет тебя, здесь же она наоборот уходила и таяла. О боги, что за проклятие навлёк он на себя!..
В воротах замка приоткрылась небольшая дверь, через которую, низко склоняясь над сёдлами, выехали три всадника и неспешной рысью поехали навстречу Ингену и его людям.
После коротких приветствий, посланник из замка поинтересовался, что привело сюда армию тёмных эльфов:
— Мы здесь люди дремучие и не сильны в геральдике, особенно эльфийской, — добавил человек, представившийся капитаном стражи, — но вон тот флажок подозрительно похож на личный штандарт Ингена Чернокрылого.
— Я король Инген, — ответил тёмный эльф. — Я пришёл забрать одного из тех, кто живёт в Рингерайке. — Он протянул капитану свиток, скреплённый тремя печатями разных цветов. — Передайте это управителю замка.
— Забрать? — удивился мужчина, принимая свиток с вежливым наклоном головы. — Кого-то из узников?
— Одного из тех, кто носит алое.
Капитан с нескрываемым изумлением уставился на Ингена:
— Мне говорили, что они остаются здесь навечно. Впрочем, вам, эльфам, виднее. — Он ещё раз склонил голову перед королём, развернул коня и поскакал в сопровождении спутников к замку.
В свитке, увезённом капитаном, было подписанное представителями светлых и тёмных эльфов разрешение забрать младшего принца из замка, а также короткая записочка управителю лично от Ингена — приглашение посетить его в королевском лагере. Инген не собирался входить внутрь Рингерайка. Достаточно было того, что он приехал сюда, под его стены. Отряд короля эльфов перестроился, и они отправились назад, к основному войску, где уже разбивали лагерь и ставили шатры. Там Инген надеялся отдохнуть после долгого утомительного перехода по обсидиановой пустоши.
Несколько дней после сорвавшейся брачной церемонии он выпытывал о младшем принце всё что мог у жреца древа и кое-кого из эльфиек, бывших когда-то в услужении у покойной королевы. О последнем её ребёнке было очень мало известно. За исключением буквально четырёх человек никто в королевстве не знал о его существовании.
Когда королева забеременела в шестой раз, она была не столько рада, сколько горда: ни у одной королевы эльфов не рождалось столько детей! Редко у кого бывало больше двух, и даже великая Маб могла похвастаться лишь четырьмя. Кое-кто из служанок королевы и даже сам великий жрец считали, что королева была наказана за гордыню: она слишком часто похвалялась своей плодовитостью, особенно, перед сестрой мужа, чародейкой Отилией, которая пожертвовала будущим материнством ради обретения большей колдовской силы. Отилия могла проклясть свою родственницу и сама того не ведая: иногда магия выходила из-под контроля.
Король и королева почувствовали приближение беды, когда однажды ночью проснулись от того, что ребёнок плакал во чреве матери. Король, проживший на свете семьсот лет, никогда не слышал о таком. Ни одна из книг, ни один из древних свитков в королевской библиотеке не говорил, что означает знамение. Как ни хотели они сохранить произошедшее в тайне, Кловису и его супруге пришлось обратиться к жрецу древа и верховному магу Балинту за толкованием. Оба сошлись во мнении, что ребёнка нельзя оставлять в королевской семье, чтобы не навлечь беду на весь род. Жрец утверждал, что его нужно умертвить сразу после рождения, Балинт предлагал отдать на воспитание людям, ибо дитя станет проклятием всех эльфов.